Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бери, кум, раз дает, — подталкивает его один из крестьян сзади. Между прочим, казначей земельного комитета. Но председатель, не двигаясь, оторопело глядит на ключ.
— Не понемай, — выговаривает он, наконец, хотя те слова про ключ русский произнес по-венгерски. Речь у него, правда, еще ломаная, но понять вполне можно. Научился с осени.
— На, возьми, вот! — И сержант сует ключ председателю.
— Ладно, — только делать-то что с этим ключом?
— Что?.. А это… он… ваше. И замок ваш, и парк, и все, приходите сюда, живите, хе-хе-хе…
— Ха-ха-ха, — вторит председатель и, вскинув вдруг голову, быстро оглядывается вокруг. Боже милосердный! Если б только раз, один единственный разик пожить в таких хоромах! Недолго — только один денек, неделю, год… тут он вздрагивает. Потому что человек, что червь ненасытный. Что ж, полдеревни сюда, пожалуй, и уместится, а что делать другой половине? Хоть бы два замка было что ли… Вот тебе и на, если хорошенько подумать, то выходит — как мало в Венгрии господ было!
— Ну, прощай!.. Так уходишь уже?
— Уходим, потому что… приказ, понимаешь? Теперь здесь вы остаетесь, вы хозяева, ваш и дом, и земля, и деревья… Сербус, сербус. — Русский пожимает всем по очереди руки и идет к двери. На пороге оборачивается — хорошо бы узнать, услышать, что эти венгры, эти крестьяне, что они думают о нем? Каким его считают, хорошим ли, плохим ли? Так хотелось бы услышать доброе слово, которое унес бы с собой в долгий, необозримо долгий путь, слово, которое согрело бы сердце, радостью наполнило душу. Но они стоят молча и только смотрят на него. Может, мало то, что он им оставил, или другого ждали? Большего? Сержант еще раз мысленно окидывает взором усадьбу, деревья, угодья, бормочет: «Эх!», машет рукой, поворачивается и выходит.
На мгновенье воцаряется тишина. С улицы доносится удаляющийся скрип повозок, он все тише и тише. В окна заглядывает солнце.
— Ушел, — говорит казначей.
— Да. Неплохой он был человек, — отвечает председатель. Он нашаривает трубку, набивает ее, раскуривает и тем временем, мигая, оглядывает всех по очереди.
— Плохой? Дурень, кто такое скажет, — замечает казначей и с размаху бросается в кресло, прислоненное к стене. Но в тот же момент оказывается на четвереньках, упершись руками в паркет: рядом — опрокинувшееся кресло о трех ножках.
— Ха-ха-ха, хо-хо-хо, хе-хе-хе, — грохочут все на разные голоса и разбредаются по комнате, пробуют ногами паркет, ощупывают выступы, стены, дубовую облицовку. Вот кто-то уже ступил на деревянную с изящным разворотом лестницу. Ступил недоверчиво, с опаской. Правда, господ она выдержала, не обвалилась, но ведь одно дело господа, а другое — мужик…
— Слышь, все-таки свинство, что напоследок не угостили того русского, — подает голос один из крестьян, который до сих пор ни разу не раскрыл рта, да и вообще, все, что ни думал, думал с расстановкой, не спеша и как бы про себя, потихоньку.
— Оно, конечно, следовало бы… Только…
— Не больно он в этом нуждается, — отвечает, верней кричит, третий, так как он забрался уже на самый верх лестницы и смотрит оттуда вниз.
— Давеча, еще зимой, послал за мной русский, чтоб сейчас же шел, а то люди отказываются копать сахарную свеклу. Ну, пришел я, и сели мы здесь, в этой комнате. А он наливает доверху два стакана, выпьем, говорит. Прямо с этого и начал… — Председатель рассказывает, а сам тем временем наклоняется, открывает дверцу изразцового камина и шарит в золе. Ведь кто знает? Где господа жили, там должны быть и деньги. Остальные оцепенело смотрят на председателя: чего это он? В своем уме? Но в тот же момент разбегаются кто куда. Если председателю повезет, то и они не хуже.
— Эй, люди! Я вот что скажу: давайте ничего не трогать, только посмотрим, а потом придем и составим опись, — восклицает председатель, разочарованно стряхивая с рук сор и золу.
— Опись? Для кого? — раздается сверху.
— Для кого, откуда я знаю, для кого? Их высокоблагородие еще может вернуться, хотя, правда, нилашист он был.
Последние слова председатель произносит почти шепотом, так как увидал что-то около двери на стене… на стене… Через несколько минут шесть человек разбрелись по всему замку. Из правого крыла доносился гулкий стук сапог и из левого крыла тоже, а один из крестьян, низенький, коренастый, уселся верхом на коньке крыши. Спиной он прислонился к стене башни и оглядывал парк. Налетел ветер, сорвал с него шляпу, стал трепать волосы, закидывал их то на лоб, то на уши, то опять на лоб.
Смеркалось, когда все шестеро двинулись по аллее обратно. Шли в ряд. Молчали. Но шагали тяжело, потому что с утра все словно растолстели. Карманы оттопыривались, жилеты не сходились, — словом, как говорится, подзаправились основательно.
Нет, не драгоценностями, и не деньгами, а всем другим прочим: проволокой, медью, оловянными трубками. Кто-то прижимал к себе под пальто блестящие изразцы.
А вечером в кооперативе состоялось собрание.
2
В ту пору в деревне существовали четыре политические партии — Независимая партия мелких хозяев, Венгерская коммунистическая партия, Социал-демократическая партия и последняя, если считать по времени образования, — Национальная крестьянская партия. Само собой разумеется, был и профсоюз сельскохозяйственных рабочих, однако их в деревне не имелось (тут замку принадлежали большие угодья и при разделе каждому досталось земли вдоволь) — и в профсоюз вступали все, кто только хотел. Не вступили разве только самые зажиточные, потому что это все-таки уж слишком бросалось бы в глаза. Словом, имелись четыре партии, но сейчас, в тесноте, трудновато было бы сказать, кто к какой партии принадлежит. Один постарше, другой помоложе, на одном зипун поцелее, на другом поплоше, один в сапогах, другой в солдатских башмаках, но все как один — крестьянская кость. Значки были в основном у двух партий. У мелких хозяев и у коммунистов. Ясно, что мелкие хозяева в большинстве, потому что коммунисты — слух идет — колхоз хотят создать. Между прочим, именно это говорит громогласно в данный момент кто-то в темноте, в углу. (Собрания еще не открывали и стоит невероятный шум и гам.)
— Как его… это. А замок тебе не колхоз был? — коршуном накидывается на говорящего другой, из крестьянской партии. Голос у него зычный, и восклицание звучит, как выстрел.
— Ты уж молчал бы лучше! — задиристо возражает первый. — Видно
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза