Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прошу вас понять, — сухо перебивает меня старик, — это мой собственный дом.
— Разумеется! Но сейчас его и домом назвать нельзя. Одни руины.
— Руины! Что делать? Это не моя вина! Довольно с меня и того…
— Не беспокойтесь! Мы все приведем в порядок. Дом будет отремонтирован в порядке общественной работы при помощи районной инженерной конторы. Мы будем устраивать там концерты и вечера декламации. У нас даже есть киноустановка! Представьте себе, наконец-то в нашем районе будет… А во дворе — открытая сцена! Представляете — там, под аркадами, — зрители!
— Но позвольте, это неслыханно! Своим домом все-таки распоряжаюсь я.
— Но как же… не понимаю. Вы хотите жить в целом доме? В тридцати, или сколько их там, комнатах?!
Удивительный старик. И почему он так сердится? Вот даже срывается на крик.
— Да поймите же, наконец! Это мой собственный дом!
Какой твердолобый! В конце концов и я начинаю терять терпение.
— Я и тогда пойму не больше, если вы еще сто раз повторите одно и то же. Я очень рад. Я все равно навестил бы вас, чтобы переговорить о делах.
— О каких делах? Никаких переговоров! Дом мой!
Лишь сейчас я начинаю догадываться, в чем дело, но все еще не верю.
— Это значит, что… Быть может, вам не нравится идея? Уж не значит ли это, что вы не хотите отдать дом?
— Не хочу! Это мой собственный дом. И если понадобится, я обращусь…
— Куда?!
Он молчит. Словно его чем-то огрели по голове. Глаза бегают по потолку.
— Куда? — повторяю я ехидно. Вот только сейчас, сию минуту, посетитель понял, что податься ему, собственно говоря, некуда, и мне становится жаль его. — Ведь мы желаем вам добра. Мы приведем ваш дом в порядок. Будем платить за его аренду и следить за его сохранностью. Там будет культурный центр района. Вы спросите людей! Любого, на улице…
Не подав руки, он поворачивается ко мне спиной.
— Позвольте… это, это… — И он выходит, сильно хлопнув дверью.
Что делать? Ладно, разберется потом народный комитет… Я быстро успокаиваюсь и опять берусь за дела. Но не проходит и часа, как в дверях появляется Густи, на ходу вытирая носовым платком руки.
— Я только что оттуда, из пятьдесят седьмого.
— Этот дом не дает тебе покоя, верно? Оркестр! — говорю я ему с улыбкой. — Что, вконец надоела медицина?
Густи не отвечает на мою улыбку.
— Дело в том, что меня туда вызвали… к больному, вернее… — он встряхивает головой, — к мертвому.
— То есть?
— К тому, что только что был у тебя. Этот, что словно кочергу проглотил.
— Что случилось?
— Кровоизлияние в мозг. Когда я пришел, все уже было кончено. Жена говорит, он вернулся домой, не успел вымолвить и слова, как ему сделалось дурно. Она его уложила, смочила лоб мокрым полотенцем. Головокружения у него и прежде бывали…
Я поднимаюсь и подхожу к осколку стекла в окне. Внизу, в парке Хорват, на общественных работах копают ямы. Одинаковые четырехугольные ямы. Служащий городского совета держит в руке твердую табельную тетрадь. И еще там стоят полицейские и санитары. Кто-то диктует протокол — сквозь стекло доносится каждое слово:
— «Рядовой немецкий солдат. Неизвестный. Возраст — около двадцати лет… Аттила Режё, служащий частной фирмы, пятидесяти шести лет… адрес: улица Паулер… Мартон Киш, младший сержант, зенитчик. Сатьмаз…»
В районе более двух тысяч незахороненных трупов…
— Лучше бы он пришел ко мне, — бормочет Густи. — Я измерил бы ему давление. Даже дал бы лекарство!
Входит Жужа, она уже обо всем знает и полна жалости.
— У него есть коллекция. Жаль. Он мог бы быть хорошим смотрителем…
Но мы не можем предаваться длительным сожалениям, у нас нет для этого времени — вот и курьер из типографии. Готов малый ротатор, сейчас его пустят в ход — это же целое событие, праздник.
Густи остается.
— Вы еще услышите, как я играю Гершвина.
— Идемте же! Идемте в типографию!
Мы были тогда веселы, говорю вам, и молоды.
Перевод Е. Терновской.
Йене Й. Тершански
Я ОПЛАКИВАЮ РОЖИ
Мое знакомство с Рожи произошло следующим образом.
Зимой на рассвете я нес воду через развалины разбитой товарной станции Южной железной дороги. Два огромных ведра оттягивали мне руки. Я таскал воду изо дня в день, правая рука у меня совсем уже онемела. Вдобавок к растяжению сухожилий эта рука еще сильно мерзла. Но эти два ведра воды были настоящим сокровищем.
Надо было пить и готовить пищу. Более того, надо было умываться и хоть изредка стирать. Водопровод в этом районе уже давно не действовал. Электричество? Газ? Мы уже забыли, про их существование.
Идет осада Буды.
Ее последний этап, но мы, осажденные, подверженные всем мукам, связанным с нею, об этом не знаем. В лучшем случае предполагаем.
Русские уже стоят под горой Шаш, в трех улицах от нашего дома. Их самолеты появляются каждый день, они кружат и гудят словно безобидные машины над учебным полигоном. Немецкой или венгерской обороны давно уже нет. Гора Нап превращена в развалины. Вон и сейчас на противоположном конце, треща, горит один из станционных складов.
Я бреду, спотыкаясь, между рельсами по грязному, истоптанному ногами и вспаханному снарядами снегу.
А навстречу мне идет Пал Бако, младший сержант, обозник.
Бако и с ним еще пятеро солдат были расквартированы в нашем доходном доме. А на станции томится шестьдесят лошадей; несчастные животные, их заперли в складе. Какая судьба ожидает этих бедняг?
Наиболее милосердной для несчастных животных была бы бомба, после нее клинок или револьверная пуля — они принесли бы им быструю смерть. В любом ином случае лошадей ожидали не поддающиеся воображению страдания. Им предстояло погибнуть от жажды и голода или сгореть заживо в каком-либо закоулке склада.
Уже много недель бедные лошади получали все меньше еды. А последние несколько дней не получали ни зернышка корма, ни воды.
И вот среди рельсов я встретился с Бако. Он мой земляк и по профессии мясник. Я знаю, что он пришел на станцию, чтобы прирезать одну из лошадей. Из жалости. А потом лучшие куски мяса и печень отнесет в укромное место.
Этому Палу Бако в нынешнем нашем положении просто не было цены. Ведь для каждого в эти трудные дни кусок мяса означал жизнь. Те, кто прежде привередничал и говорил, что скорее умрет с голоду, чем проглотит кусочек конины, сейчас глотают ее, выпучив от жадности глаза.
— Привет, Пали! Доброе утро!
— Доброе утро, господин лейтенант!
Величая меня господином лейтенантом, мой земляк стремился приподнять мой
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза