Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Коммунист, коммунист!
Солдат продолжал стоять в центре живого кольца, серьезный, молчаливый. Да и что мог он ответить, ведь в этой разноязычной многоголосице он не понимал ни одного слова. Его раскосые с монгольским разрезом глаза время от времени задерживались на ком-нибудь, но на тонком смуглом лице его нельзя было прочесть, о чем он думает. На его лице лежала печать спокойствия. И лишь веки выдавали усталость, которую, кто знает, с каких пор, он испытывал. Но, судя по молодцеватой осанке его стройного мускулистого тела, он мог в любую минуту, если понадобится, изготовиться к бою. Его молчание внесло успокоение, все мало-помалу утихомирились.
— Немецкий солдат?.. — спросил он, наконец, мягко растягивая окончания слов.
Все замахали руками, мол, нет, нет, нет немцев. Одна женщина, смеясь, подула на ладонь: дескать, улетучились. Солдат медленно пошел дальше, следом за ним — небольшая группа жильцов; они шли на расстоянии полушага, словно сопровождали высокого гостя, осматривавшего дом. Золтан Пинтер все еще стоял у входа в подвал, не желая подходить ближе.
«Даже если сто лет проживу», — чуть слышно пробормотал он, испытывая легкое, странное чувство, что этот преходящий момент, который сейчас оборвется, — это хмурое утро, заваленный обломками узкий двор, кричащие, жестикулирующие люди — навсегда запечатлеется в его душе и будет сопровождать его до последнего вздоха. Когда солдат поравнялся с ним, он протянул руку и тронул его локоть, словно желая удостовериться, настоящий ли он? Тот взглянул на него скорее задумчиво, чем удивленно, и зашагал дальше.
Он обошел все убежище, нигде не останавливаясь. В одном из помещений подвала расположились двенадцать венгерских солдат. Два дня назад они дезертировали, чтобы не уходить с отступавшими немцами в Буду, и забрались в первый попавшийся дом, где не оказалось немцев.
Это были не настоящие солдаты, а музыканты с серебряными эмблемами лир на петлицах. Все их вооружение — черные футляры для инструментов, с которыми они не расставались даже сейчас, да одна-единственная старая винтовка. Русский тут же на каменном полу перешиб ее пополам, а музыкантов вывел во двор. Он прошел и наверх, но в доме жила сейчас только семья Марко.
Когда советский солдат вошел к ним в комнату, ребята дружно встали. Варкони зарделся и поперхнулся. По неподвижному лицу Вереба, неразговорчивого Вереба, текли слезы. Марко прислонился к холодной печи, от досады кусая губы и проклиная себя за то, что не выучился говорить по-русски.
— Габор Середа, — сказал он тихо. Это было его настоящее имя.
Гажо сел в постели и как зачарованный смотрел на солдата столь широко раскрытыми глазами, что в том пробудилось какое-то воспоминание и он стал неторопливо приближаться к постели. Гажо схватил левую руку русского и вновь ощутил шершавость ладони: на мизинце недоставало последней фаланги.
— Конечно, это он! Я сразу узнал его! Это тот самый русский! — воскликнул он, громко засмеявшись, и обеими руками притянул руку к себе.
Теперь уже и солдат вспомнил, что это именно тот раненый венгерский парень, которого он встретил на лестнице осажденного здания банка. В его раскосых глазах блеснула радость, и, громко, по-детски рассмеявшись, он начал шарить в кармане своей ватной телогрейки; но что он мог найти там! На войне никто не готовится к встрече со знакомыми. Он нашел лишь початую пачку печенья, положил ее на постель, в ногах, сверкнув двумя рядами крепких зубов.
— Я не русский, а киргиз! — сказал он и покалеченной рукой ударил себя в грудь. — Турумбек!
Все это время музыканты со своими футлярами ждали во дворе. Вид у них был неказистый: осунувшиеся, упавшие духом, исхудавшие, грязные, обросшие, в износившейся донельзя грязной, изодранной форме, они клянчили у всех сигареты. Вскоре пришел советский офицер, поседевший, но еще совсем молодой, с чисто выбритым лицом старший лейтенант — командир Турумбека. Он спросил солдат, кто они, из какой части, как очутились здесь, но те ничего не могли ответить и лишь показывали на свои инструменты. Нужен был переводчик, но теперь никто не вызывался. И тогда Золтан с красным от волнения лицом выступил вперед.
— Вы говорите по-русски? — спросил офицер, посмотрев на него своими серо-голубыми глазами.
— Говорю немного, — тихо ответил Золтан по-русски.
От утренней прохлады лицо старшего лейтенанта зарумянилось, дышало здоровьем, что создавало еще больший контраст с его седыми волосами над гладким лбом. Брови его тоже посеребрила седина.
— На фронте выучили?
— Я не был на фронте. Я студент.
— У вас студентов обучают русскому языку?
— Мне он нужен для работы. В венгерском языке много славянских слов.
— Вы лингвист?
— Да, — ответил Золтан, еще сильнее покраснев.
Офицер вновь посмотрел на Золтана серо-голубыми, стального цвета глазами, но больше ничего не сказал ему, а стал расспрашивать старшего музыкантской команды. Обменявшись с ним короткими фразами, он оставил всех на попечение Турумбека, а сам, кивнув на прощанье, поспешил дальше.
Низкорослый советский солдат угостил музыкантов русскими папиросами и вывел их на улицу; там они построились на мостовой. Турумбек сначала громко объяснил, потом жестами показал, мол, вынимайте свои инструменты.
— Музыка! — закричал он. — Ведь венгры теперь свободны!..
Солдаты, пожимая плечами, нехотя достали трубы, дудки, сверкающие тарелки. Турумбек, смеясь, взглядами и жестами подбадривал их, дескать, смелее, смелее!
— А что будем играть?
— Да и нот у нас нет…
Оборванные и голодные музыканты, сбившись в кучку, совещались. Один из трубачей, с толстой грязной повязкой на шее, предложил сыграть гимн, но остальные не согласились, так как он начинался словами о боге; как бы чего не вышло. Песню о Кошуте они не знали на память; ударник, маленький, тощий, похожий на цыгана ефрейтор, сетовал на всех за то, что они не вняли его уговорам и не выучили «Интернационал». Наконец, сошлись на «Ракоци-марше».
Бородатый капельмейстер, когда-то, видимо, дородный, упитанный малый, ибо сейчас гимнастерка висела на нем, как на вешалке, вышел вперед и поднял свою палочку. Кортеж из трубачей и барабанщиков, потрясая небо и землю пронзительными звуками, направился к площади Аппони. Трубы от долгого бездействия натужно хрипели и фальшивили, барабан растрескался. И все же они трубили и барабанили, словно этой музыкой защищали свою жизнь. Пасмурным, холодным зимним утром шествовал этот маленький
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза