Солдат всегда солдат. Хроника страсти - Форд Мэдокс Форд
- Дата:08.08.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Солдат всегда солдат. Хроника страсти
- Автор: Форд Мэдокс Форд
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ведь дело доходило до смешного. Стоило Леоноре упомянуть в письме, что у них гостит знакомая, — или даже просто упомянуть в письме ко мне какую-то женщину, в Брэншоу мигом летит телеграфом отчаянная шифровка этому несчастному: явиться к ней и доказать свою верность, иначе она тут же, ко всеобщему ужасу и позору, откроет их связь. Он-то, я думаю, не испугался бы: бросил Флоренс и признался бы начистоту. Но он знал, что Леонора этого ему не простит. Она давно внушила ему, что, если до меня дойдет малейший намек на действительное положение дел, она отомстит ему так, что он будет помнить об этом всю оставшуюся жизнь. А ему и так приходилось несладко. Чем дальше, тем требовательней становилась Флоренс. Заставляла его целоваться открыто, среди бела дня. Уговаривала уехать вместе с ней, и единственное, чем он сумел урезонить ее, — сказал со всей определенностью, что разведенная женщина никогда не сможет занять высокое положение в графстве Хемпшир. Да, ему приходилось туго.
Ведь Флоренс была уже не та. На многое смотрела гораздо спокойней, беззаботней, если угодно, и под настроение готова была выложить мне все — ни больше ни меньше. Признавалась, что и ей становится все труднее скрывать от меня истинное положение вещей.
Итак, она готовилась обо всем рассказать мне, заручиться согласием на развод и уехать с Эдвардом в Калифорнию — навсегда. Правда, едва ли это было всерьез. Ведь в этом случае рушились ее надежды, связанные с поместьем Брэншоу. Недаром она взяла себе в голову, что у Леоноры чахотка — подумать только, у Леоноры, которая всегда отличалась завидным здоровьем! Стоило нам троим сойтись вместе, она сразу же начинала уговаривать Леонору сходить к доктору. И тем не менее бедный Эдвард, похоже, не исключал вероятности, что она сумеет довести задуманное до конца и заставит его уехать. Конечно, до этого не дошло бы: он слишком дорожил своей женой. Но если бы Флоренс допекла его, тайна открылась бы, — шила в мешке не утаишь, я бы тоже узнал, и тогда Эдварду точно не избежать Леонориной мести. А она-то знала, как его проучить, — у нее было наготове не меньше дюжины способов. И будьте уверены, она не успокоилась бы, не испробовав каждый. Наказывая его, она щадила мои чувства. Она уже тогда знала, что самой тяжкой мукой для него станет ее отказ увидеться с ним…
Надеюсь, теперь все ясно. Позвольте мне прийти к 4 августа 1913 года, — как оказалось, последнему дню моего полного неведения и — уверяю вас — бесконечного счастья. Приезд нашей драгоценной девочки только все обострил.
В общем, сижу я в гостиной 4 августа с довольно мерзким типом по имени Бэгшо — он приехал поздно вечером и к ужину не успел. Леонора уже ушла спать, а я поджидал Флоренс, Эдварда и девочку — они вместе ушли в казино на концерт. Впрочем, не вместе. Флоренс, помнится, сначала решила остаться с Леонорой и со мной, а Эдвард с девочкой отправились на концерт вдвоем. И тут вдруг Леонора возьми и скажи Флоренс — спокойно, как бы между прочим:
«Жаль, что вы не пошли вместе с ними. Девочка выросла, и ей нужно сопровождающее лицо, когда она идет с Эдвардом в публичное место».
И Флоренс — как всегда, легка на подъем — отправилась вслед за ними. В тот вечер она была в черном в знак траура по кому-то из родственников. Американцы в этих вопросах — народ щепетильный.
Мы остаемся сидеть в гостиной часов до десяти, потом Леонора уходит спать. Днем было очень жарко, и только к вечеру повеяло прохладой. Тип этот по имени Бэгшо сначала читал «Таймс» в другом конце комнаты, а тут, увидев, что я остался один, подобрался поближе, задав для приличия какой-то пустяковый вопрос, чтоб завязать разговор. По-моему, что-то про подушный налог с клиентов лечебницы и возможность увильнуть от уплаты. Скользкий тип, одним словом.
С виду военный — такого сразу выдает офицерская выправка; глаза навыкате, на собеседника не смотрит; судя по бледному цвету лица, любит втайне предаваться порокам и при этом питает явную слабость к знакомствам на стороне. Нечистоплотный, грязный тип — сразу видно…
Начинает рассказывать, что он из местечка Ладлоу под Ледбери. Название кажется знакомым, но вспомнить не могу. Тогда он вспоминает, как отбывал воинскую повинность на уборке хмеля, в Калифорнии, как ездил в Лос-Анджелес, и явно пытается нащупать тему разговора, которая была бы интересна мне.
И тут внезапно посреди освещенной мостовой я вижу Флоренс — она бежит, ничего не видя, к отелю. Как сейчас помню: белое как мел лицо, рука на груди, чуть выше сердца, сжимает черный креп. У меня дыхание остановилось: говорю вам, я не мог двинуться с места. Она проскакивает турникет и замирает на пороге гостиной. Обводит ничего не видящими глазами плетеные стулья, столики, газеты. Задерживает взгляд на мне, судорожно ловит ртом воздух, пытаясь что-то сказать. Видит моего собеседника — всплескивает руками, проводит растопыренными пальцами по глазам, словно хочет стереть их с лица. И все — нет ее.
Я застываю на месте: не могу пошевелить и пальцем. И тут рядом слышу хохоток: «Боже правый, никак, Флоренс Хелбёрд!» Какой, однако, неприятный, елейный тон у этого господина. Он всячески старается вызвать к себе расположение.
«Знаете, кто это? — спрашивает меня. — Последний раз я видел эту барышню, когда она выходила в пять утра из спальни молодого человека по имени Джимми. В моем доме в Ледбери. Вы заметили? — она узнала меня». Он говорит это, стоя и глядя на меня сверху. Я в полной растерянности — наверное, я выгляжу смешно. Он хмыкает и бросает коротко:
«Знаете…» — и больше мистера Бэгшо я не видел. Не знаю, сколько я просидел в гостиной. Потом заставил себя подняться и пошел в комнату Флоренс. Дверь спальни была не заперта — первый раз за всю нашу супружескую жизнь она оставила дверь открытой. Она лежала на постели — вполне пристойно, словно заранее приготовившись, в отличие от миссис Мейден. В правой руке она сжимала пузырек с амилнитратом. Это случилось 4 августа 1913 года.
Часть третья
1
Поразительно, но из последующих событий той ночи мне не запомнилось ничего, кроме слов Леоноры:
«Конечно, женитесь». А когда я спросил ее, на ком, она ответила:
«На девочке — вы же сами сказали».
Ну и ну! Не перестаешь удивляться, что за мрак — человеческая душа и с помощью каких подчас невероятных средств он начинает рассеиваться. Ведь у меня и в мыслях не было жениться на девочке; я и думать о ней никогда не думал. Но вот, видимо, проговорился в забытьи, как бывает после анестезии. Будто у человека двойное дно и оба его «я» никак не сообщаются друг с другом. В мыслях у меня ничего такого не было, а вслух я понес какую-то дичь.
Впрочем, я не собираюсь заниматься здесь самокопаньем. Самоанализ едва ли имеет прямое отношение ко всей этой истории, иначе я уделил бы ему гораздо больше внимания. Но дело в том, что эта моя неожиданная оговорка той ночью не осталась без последствий. Я хочу сказать, Леонора, возможно, и не стала бы посвящать меня во все подробности взаимоотношений Флоренс и Эдварда, не скажи я тогда ни с того ни с сего, через два часа после смерти жены:
«Ну вот, теперь я свободен и могу жениться на девочке».
Она поняла мои слова так, что мы с ней товарищи по несчастью: все эти годы она страдала, и я тоже страдал, или, по крайней мере, как и она, закрывал на многое глаза. И вот через месяц после описываемых событий, спустя неделю, как умер бедный Эдвард, а я стал поговаривать об отъезде из Брэншоу, она как бы вскользь, ясно, неспешно — только она так умеет — замечает:
«Да оставайтесь здесь навсегда и живите, если нравится. — И добавляет: — Вы мне теперь как брат, как советник — мне не на кого больше опереться. Только вы один можете меня утешить. А ведь подумать только — все могло быть совсем по-другому, не будь ваша жена любовницей моего мужа. Вас здесь вообще могло бы не быть».
Вот так я узнал правду — без прикрас. Я ничего не ответил, да и что было говорить? Я ничего не чувствовал, разве что тем безотчетным «я», которое живет почти в каждом. Возможно, когда-нибудь я забудусь настолько, что приду на могилу бедняги Эдварда и плюну. Но сейчас мне кажется, я никогда не решился бы на такое. И все же как знать…
Нет, чувств никаких не было, только ясное, холодное отношение к самой ситуации — то же самое бывает, когда слышишь о том, что у миссис такой-то всё складывается au mieux[56] с таким-то господином. Любопытно, но это многое упростило. Так случается: кажется, сидишь хмурым ноябрьским вечером, уставившись в одну точку, а начнешь потом вспоминать, и многое из того, что представлялось необъяснимым, вдруг сложится в ясную, понятную картину. Только я тогда вообще ни о чем не думал. Это я отчетливо помню. Я просто сидел, откинувшись в глубоком кресле, — не скажу, что мне было очень удобно. Это я помню. И еще помню, были сумерки.
- Оковы - Валентин Маэстро - Русская современная проза
- Маэстро - Волкодав Юлия - Современная проза
- Нет повести печальнее на свете… - Георгий Шах - Социально-психологическая
- Оранжевый блюз - Светослов - Любовно-фантастические романы
- Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин - История / Культурология