Железная маска (сборник) - Теофиль Готье
- Дата:20.06.2024
- Категория: Приключения / Исторические приключения
- Название: Железная маска (сборник)
- Автор: Теофиль Готье
- Год: 2015
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– К сожалению, мой добрый Пьер, ты слишком хорошо преподал мне секреты мастерства, которым владеешь, как никто, – со вздохом закончил свой рассказ барон. – Моя победа погубила меня, снова заточив в этом убогом жилище. Такова уж моя участь – всякий успех идет мне только во вред, и вместо того чтобы поправить мои дела, приводит их в окончательное расстройство. Уж лучше бы я был ранен или убит в той злополучной схватке!
– Сигоньяки не проигрывают в таких делах! – внушительно заметил старый слуга. – Как бы там ни было, но я рад, что ваша милость прикончили этого самого де Валломбреза. Вы, разумеется, действовали по всем правилам дуэльного кодекса, а больше ничего и не требуется. Что может возразить человек, который, обороняясь, погибает от удара, нанесенного более искусной, чем у него, рукой?
– Разумеется, ничего, – ответил барон, невольно улыбнувшись философскому замечанию своего старого учителя фехтования. – Однако я порядком устал. Прошу тебя, зажги светильник и проводи меня в спальню.
Пьер тут же кинулся на поиски масляной лампы. В сопровождении слуги, кота и пса Сигоньяк, ступая неторопливо и тяжело, поднялся по старой лестнице с выцветшими фресками. Атланты всё силились удержать нарисованный карниз, напрасно грозивший раздавить их своей тяжестью. Они из последних сил напрягали свои мускулы, но, несмотря на это, несколько новых пластов штукатурки уже отвалились от стены. У римских императоров также был плачевный вид, но, как они ни пыжились в своих нишах, изображая из себя героев и триумфаторов, у одних не хватало венца, у других – символов власти, у третьих – пурпурной каймы на тоге. Потолок прохудился во множестве мест, и зимние дожди, просачиваясь сквозь широкие трещины, нанесли очертания новых островов и морей на карту общего упадка.
Признаки обветшания, мало занимавшие барона до его отъезда из усадьбы, теперь глубоко поразили его и повергли в тоску. В этом разорении он видел неотвратимый признак конца своего рода и мысленно повторял: «Если б эти своды имели хоть каплю сочувствия к семье, которой они столетиями служили, то они рухнули бы и погребли меня под своими обломками!»
У двери в жилые комнаты барон взял лампу из рук Пьера и, поблагодарив старого слугу, велел ему отправляться отдыхать. Ему вовсе не хотелось, чтобы чуткий старик заметил, в каком растерзанном состоянии находится его душа. Затем он медленно прошел через залу, где несколько месяцев назад шумно ужинали комедианты. Воспоминание об этом пиршестве сделало ее еще мрачнее. Потревоженная было тишина – зловещая, властная и неумолимая – вновь воцарилась там, и теперь уже навсегда. В этой тишине эхо подхватывало малейший звук, превращая его в протяжный и таинственный гул.
Портреты предков в тусклых позолоченных рамах при слабом свете масляной коптилки приобрели прямо-таки устрашающий вид. Казалось, они готовы оторваться от полуистлевших холстов, чтобы насмешливо приветствовать своего неудачливого отпрыска. Блеклые губы старинных изображений как будто шевелились, шепча слова, доступные не уху, а душе, глаза переполнялись скорбью, а по щекам сочилась сырость, собираясь каплями, блестевшими, словно слезы. Души предков блуждали вокруг портретов, изображавших телесную оболочку, и Сигоньяк остро ощущал их незримое присутствие в полумгле.
На лицах всех портретов – и мужских, и женских – было написано беспросветное уныние, и только один из них, висевший последним – то был портрет матушки самого барона, улыбался. Свет падал прямо на него, и то ли краски были еще свежи, то ли кисть искусного живописца создала такое впечатление, но, так или иначе, лицо на портрете выражало радость, оно светилось любовью и надеждой. Сигоньяк чрезвычайно удивился, ибо раньше не замечал ничего подобного, и счел это явление добрым знаком.
Наконец он добрался до своей спальни и поставил лампу на столик, на котором все еще лежал раскрытый томик Ронсара, который он читал, когда глубокой ночью в двери замка постучался Педант. Листок бумаги – черновик неоконченного сонета – также остался на прежнем месте. Постель была смята: на ней спала Изабелла, ее очаровательная головка покоилась на его подушке!
От этой мысли сердце Сигоньяка сжалось от сладкой муки. Слова эти враждебны друг другу, но в иных обстоятельствах они выражают именно те чувства, которые испытывают влюбленные. Воображение барона мгновенно нарисовало милый образ, и как ни твердил скрипучий голос разума, что Изабелла потеряна для него навсегда, он воочию видел ее чистое и прекрасное лицо – лицо целомудренной супруги, ожидающей возвращения мужа и господина.
Чтобы не терзать себя подобными видениями, Сигоньяк разделся и лег. Но как ни была велика усталость, сон не шел, и его глаза больше часа блуждали по запущенной спальне – то следя за причудливым отблеском лунных лучей на пыльных оконных стеклах, то бессознательно созерцая фигуру охотника на уток, смутно проступающую среди желтых и синих деревьев на старинном гобелене.
А пока хозяин бодрствовал, Вельзевул, свернувшись клубком в изножье кровати, спал крепчайшим сном и при этом звучно похрапывал. Безмятежный покой животного в конце концов передался человеку, и молодой барон отправился в страну сновидений.
При утреннем свете облик замка поразил Сигоньяка еще сильнее, чем накануне. День не знает сострадания к упадку – наоборот, в отличие от милосердной ночи, полной теней, он беспощадно обнажает знаки гибели и распада, трещины, пятна, осыпи, пыль и плесень. Покои, прежде казавшиеся барону такими просторными, оказались маленькими и тесными, и он только дивился, почему у него в памяти они выглядели почти необъятными.
Впрочем, прошло не так уж много времени, и Сигоньяк заново свыкся с пропорциями своего гнезда и с прежней жизнью в запустении – словно опять надел старое платье, которое пришлось на короткое время сбросить, чтобы примерить новое. И, надо сказать, он чувствовал себя вполне удобно и свободно в этой старой и привычной «одежде».
Вот как выглядел его день. Утро начиналось короткой молитвой в полуразрушенной часовне, где покоились его предки. Затем, наспех проглотив скудный завтрак и поупражнявшись с Пьером в фехтовании, Сигоньяк садился на Байярда или на более молодую лошадь и отправлялся в ланды – без какой-либо цели. Там он проводил долгие часы, а затем, молчаливый и мрачный, как в прежние времена, возвращался домой, ужинал в обществе Пьера, Вельзевула и Миро и укладывался в постель, чтобы полистать на ночь какой-нибудь читаный-перечитаный том из библиотеки, усердно опустошаемой вечно голодными крысами. Из этого можно заключить, что великолепный капитан Фракасс, бесстрашный победитель герцога де Валломбреза, канул в вечность, а былой Сигоньяк, хозяин обители горестей, вступил в свои права.
- Течет река Мойка. Продолжение путешествия… От Невского проспекта до Калинкина моста - Георгий Иванович Зуев - История / Гиды, путеводители
- Париж от Цезаря до Людовика Святого. Истоки и берега - Морис Дрюон - История
- Калинов мост - Алексей Гравицкий - Фэнтези
- Звёзды в наследство - Хоган Джеймс Патрик - Научная Фантастика
- Сальватор. Книга III - Александр Дюма - Альтернативная история