Глоток зеленого шартреза - Николай Гумилев
- Дата:09.07.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Глоток зеленого шартреза
- Автор: Николай Гумилев
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Памяти М. А. Кузьминой-Караваевой
На полях опаленных РодосаКамни стен и в цвету тополяВидит зоркое сердце матросаВ тихий вечер с кормы корабля.
Там был рыцарский орден: соборы,Цитадель, бастионы, мосты,И на людях простые уборы,Но на них золотые кресты.
Не стремиться ни к славе, ни к счастью,Все равны перед взором Отца,И не дать покорить самовластьюПосвященные небу сердца!
Но в долинах старинных поместий,Посреди кипарисов и роз,Говорить о Небесной Невесте,Охраняющей нежный Родос!
Наше бремя – тяжелое бремя:Труд зловещий дала нам судьба,Чтоб прославить на краткое время,Нет, не нас – только наши гроба.
Нам брести в смертоносных равнинах,Чтоб узнать, где родилась река,На тяжелых и гулких машинахГрозовые пронзать облака;
В каждом взгляде тоска без просвета,В каждом вздохе томительный крик, –Высыхать в глубине кабинетаПеред пыльными грудами книг.
Мы идем сквозь туманные годы,Смутно чувствуя веянье роз,У веков, у пространств, у природыОтвоевывать древний Родос.
Но, быть может, подумают внуки,Как орлята, тоскуя в гнезде:«Где теперь эти крепкие руки,Эти души горящие – где?»
ПАЛОМНИКАхмет-Оглы берет свою клюкуИ покидает город многолюдный.Вот он идет по рыхлому песку,Его движенья медленны и трудны.«Ахмет, Ахмет, тебе ли, старику,Пускаться в путь неведомый и чудный?Твое добро враги возьмут сполна,Тебе изменит глупая жена».
«Я этой ночью слышал зов Аллаха,Аллах сказал мне: «Встань, Ахмет-Оглы,Забудь про все, иди, не зная страха,Иди, провозглашая мне хвалы;Где рыжий вихрь вздымает горы праха,Где носятся хохлатые орлы,Где лошадь ржет над трупом бедуина,Туда иди: там Мекка, там Медина».
«Ахмет-Оглы, ты лжешь! Один пророкВнимал Аллаху, бледный, вдохновенный,Послом от мира горя и тревогОн улетал к обители нетленной,Но он был юн, прекрасен и высок,И конь его был конь благословенный,А ты… мы не слыхали о послеПлешивом, на задерганном осле».
Не слушает, упрям старик суровый,Идет, кряхтит, и злость в его смешке,На нем халат изодранный, а новый,Лиловый, шитый золотом, в мешке;Под мышкой посох кованый, дубовый,Удобный даже старческой руке,Чалма лежит, как требуют шииты,И десять лир в сандалии зашиты.
Вчера шакалы выли под горойИ чья-то тень текла неуловимо,Сегодня усмехались меж собойТри оборванца, проходивших мимо.Но ни шайтан, ни вор, ни зверь леснойСмиренного не тронут пилигрима,И в ночь его, должно быть от луны,Слетают удивительные сны.
И каждый вечер кажется, что вскореОкончится терновник и волчцы,Как в золотом Багдаде, как в Бассоре,Поднимутся узорные дворцыИ Красное пылающее мореПред ним свои расстелет багрецы,Волшебство синих и зеленых мелей…И так идет неделя за неделей.
Он очень стар, Ахмет, а путь суров,Пронзительны полночные туманы,Он скоро упадет без сил и слов,Закутавшись, дрожа, в халат свой рваный,В одном из тех восточных городов,Где вечерами шепчутся платаны,Пока чернобородый муэдзинПоет стихи про гурию долин.
Он упадет, но дух его бессонныйАллах недаром дивно окрылил,Его, как мальчик страстный и влюбленный,В свои объятья примет АзраилИ поведет тропою, разрешеннойДля демонов, пророков и светил.Все, что свершить возможно человеку,Он совершил – и он увидит Мекку.
ЖЕСТОКОЙ«Пленительная, злая, неужелиДля вас смешно святое слово: друг?Вам хочется на вашем лунном телеСледить касанья только женских рук,
Прикосновенья губ стыдливо-страстныхИ взгляды глаз нетребующих, да?Ужели до сих пор в мечтах неясныхВас детский смех не мучил никогда?
Любовь мужчины – пламень Прометея,И требует, и, требуя, дарит,Пред ней душа, волнуясь и слабея,Как красный куст, горит и говорит.
Я вас люблю, забудьте сны!» – В молчаньиОна, чуть дрогнув, веки подняла,И я услышал звонких лир бряцаньеИ громовые клекоты орла.
Орел Сафо у белого утесаТоржественно парил, и красотаБестенных виноградников ЛесбосаЗамкнула богохульные уста.
ЛЮБОВЬНадменный, как юноша, лирикВошел, не стучася, в мой домИ просто заметил, что в миреЯ должен грустить лишь о нем.
С капризной ужимкой захлопнулОткрытую книгу мою,Туфлей лакированной топнул,Едва проронив: не люблю.
Как смел он так пахнуть духами!Так дерзко перстнями играть!Как смел он засыпать цветамиМой письменный стол и кровать!
Я из дому вышел со злостью,Но он увязался за мной,Стучит изумительной тростьюПо звонким камням мостовой.
И стал я с тех пор сумасшедшим,Не смею вернуться в свой домИ все говорю о пришедшемБесстыдным его языком.
БАЛЛАДАВлюбленные, чья грусть как облака,И нежные задумчивые леди,Какой дорогой вас ведет тоска,К какой еще неслыханной победеНад чарой вам назначенных наследий?Где вашей вечной грусти и слезамЦелительный предложится бальзам?Где сердце запылает, не сгорая?В какой пустыне явится глазам,Блеснет сиянье розового рая?
Вот я нашел, и песнь моя легка,Как память о давно прошедшем бреде,Могучая взяла меня рука,Уже слетел к дрожащей АндромедеПерсей в кольчуге из горящей меди.Пускай вдали пылает лживый храм,Где я теням молился и словам,Привет тебе, о родина святая!Влюбленные, пытайте рок, и вамБлеснет сиянье розового рая.
В моей стране спокойная река,В полях и рощах много сладкой снеди,Там аист ловит змей у тростникаИ в полдень, пьяны запахом камеди,Кувыркаются рыжие медведи.И в юном мире юноша Адам,Я улыбаюсь птицам и плодам,И знаю я, что вечером, играя,Пройдет Христос-младенец по водам,Блеснет сиянье розового рая.
ПОСЫЛКАТебе, подруга, эту песнь отдам,Я веровал всегда твоим стопам,Когда вела ты, нежа и карая,Ты знала все, ты знала, что и намБлеснет сиянье розового рая.
УКРОТИТЕЛЬ ЗВЕРЕЙ…Как мой китайский зонтик красен,
Натерты мелом башмачки.
Анна АхматоваСнов заученно-смелой походкойЯ приближаюсь к заветным дверям,Звери меня дожидаются там,Пестрые звери за крепкой решеткой.
Будут рычать и пугаться бича,Будут сегодня еще вероломнейИли покорней… не все ли равно мне,Если я молод и кровь горяча?
Только… я вижу все чаще и чаще(Вижу и знаю, что это лишь бред)Странного зверя, которого нет,Он – золотой, шестикрылый, молчащий.
Долго и зорко следит он за мнойИ за движеньями всеми моими.Он никогда не играет с другимиИ никогда не придет за едой.
Если мне смерть суждена на арене,Смерть укротителя, знаю теперь,Этот, незримый для публики, зверьПервым мои перекусит колени.
Фанни, завял вами данный цветок,Вы ж, как всегда, веселы на канате,Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,Смотрит в глаза вам, как преданный дог.
ОТРАВЛЕННЫЙ«Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?»
Отвернулась печальной и гибкой…Что я знаю, то знаю давно,Но я выпью, и выпью с улыбкой,Все налитое ею вино.
А потом, когда свечи потушатИ кошмары придут на постель,Те кошмары, что медленно душат,Я смертельный почувствую хмель…
И приду к ней, скажу: «Дорогая,Видел я удивительный сон,Ах, мне снилась равнина без краяИ совсем золотой небосклон.
Знай, я больше не буду жестоким,Будь счастливой с кем хочешь, хоть с ним,Я уеду, далеким, далеким,Я не буду печальным и злым.
Мне из рая, прохладного рая,Видны белые отсветы дня…И мне сладко – не плачь, дорогая, –Знать, что ты отравила меня».
У КАМИНАНаплывала тень… Догорал камин,Руки на груди, он стоял один,
Неподвижный взор устремляя вдаль,Горько говоря про свою печаль:
«Я пробрался в глубь неизвестных стран,Восемьдесят дней шел мой караван;
Цепи грозных гор, лес, а иногдаСтранные вдали чьи-то города.
И не раз из них в тишине ночнойВ лагерь долетал непонятный вой.
Мы рубили лес, мы копали рвы,Вечерами к нам подходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас,Мы стреляли в них, целясь между глаз.
Древний я отрыл храм из-под песка,Именем моим названа река,
И в стране озер пять больших племенСлушались меня, чтили мой закон.
Но теперь я слаб, как во власти сна,И больна душа, тягостно больна;
Я узнал, узнал, что такое страх,Погребенный здесь, в четырех стенах;
Даже блеск ружья, даже плеск волныЭту цепь порвать ныне не вольны…»
И, тая в глазах злое торжество,Женщина в углу слушала его.
МАРГАРИТАВалентин говорит о сестре в кабаке,Выхваляет ее ум и лицо,А у Маргариты на левой рукеПоявилось дорогое кольцо.
А у Маргариты спрятан ларецПод окном в зеленом плюще,Ей приносит так много серег и колецЗлой насмешник в красном плаще.
Хоть высоко окно в Маргаритин приют,У насмешника лестница есть;Пусть так звонко на улицах студенты поют,Прославляя Маргаритину честь,
Слишком ярки рубины и томен апрель,Чтоб забыть обо всем, не знать ничего…Марта гладит любовно полный кошель,Только… серой несет от него.
Валентин, Валентин, позабудь свой позор,Ах, чего не бывает в летнюю ночь!Уж на что Риголетто был горбат и хитер,И над тем насмеялась родная дочь.
Грозно Фауста в бой ты зовешь, но вотще!Его нет… Его выдумал девичий стыд;Лишь насмешника в красном и дырявом плащеТы найдешь… и ты будешь убит.
ОБОРВАНЕЦЯ пойду по гулким шпаламДумать и следитьВ небе желтом, в небе аломРельс бегущих нить.
В залы пасмурные станцийЗабреду, дрожа,Коль не сгонят оборванцаС криком сторожа.
А потом мечтой упрямойВспомню в сотый разБыстрый взгляд красивой дамы,Севшей в первый класс.
Что ей, гордой и далекой,Вся моя любовь?Но такой голубоокойМне не видеть вновь!
Расскажу я тайну другу,Подтруню над нимВ теплый час, когда по лугуВечер стелет дым.
И с улыбкой безобразнойОн ответит: «Ишь!Начитался дряни разной,Вот и говоришь».
ТУРКЕСТАНСКИЕ ГЕНЕРАЛЫПод смутный говор, стройный гам,Сквозь мерное сверканье балов,Так странно видеть по стенамВысоких старых генералов.
Приветный голос, ясный взгляд,Бровей седеющих изгибыНам ничего не говорятО том, о чем сказать могли бы.
И кажется, что в вихре дней,Среди сановников и дэнди,Они забыли о своейБлагоухающей легенде.
Они забыли дни тоски,Ночные возгласы: «К оружью»,Унылые солончакиИ поступь мерную верблюжью;
Поля неведомой земли,И гибель роты несчастливой,И Уч-Кудук, и Киндерли,И русский флаг над белой Хивой.
Забыли? – Нет! Ведь каждый часКаким-то случаем прилежнымТуманит блеск спокойных глаз,Напоминает им о прежнем.
«Что с вами?» – «Так, нога болит». –«Подагра?» – «Нет, сквозная рана».И сразу сердце защемитТоска по солнцу Туркестана.
И мне сказали, что никтоИз этих старых ветеранов,Средь копий Греза и Ватто,Средь мягких кресел и диванов,
Не скроет ветхую кровать,Ему служившую в походах,Чтоб вечно сердце волноватьВоспоминаньем о невзгодах.
АБИССИНСКИЕ ПЕСНИ 1ВОЕННАЯНосороги топчут наше дурро,Обезьяны обрывают смоквы,Хуже обезьян и носороговБелые бродяги итальянцы.
Первый флаг забился над Харраром,Это город раса Маконена,Вслед за ним проснулся древний АксумИ в Тигрэ заухали гиены.
По лесам, горам и плоскогорьямБегают свирепые убийцы,Вы, перерывающие горло,Свежей крови вы напьетесь нынче.
От куста к кусту переползайте,Как ползут к своей добыче змеи,Прыгайте стремительно с утесов –Вас прыжкам учили леопарды.
Кто добудет в битве больше ружей,Кто зарежет больше итальянцев,Люди назовут того ашкеромСамой белой лошади негуса.
2. ПЯТЬ БЫКОВЯ служил пять лет у богача,Я стерег в полях его коней,И за то мне подарил богачПять быков, приученных к ярму.
Одного из них зарезал лев,Я нашел в траве его следы,Надо лучше охранять крааль,Надо на ночь зажигать костер.
А второй взбесился и бежал,Звонкою ужаленный осой,Я блуждал по зарослям пять дней,Но нигде не мог его найти.
Двум другим подсыпал мой соседВ пойло ядовитой белены,И они валялись на землеС высунутым синим языком.
Заколол последнего я сам,Чтобы было чем попироватьВ час, когда пылал соседский домИ вопил в нем связанный сосед.
3. НЕВОЛЬНИЧЬЯПо утрам просыпаются птицы,Выбегают в поле газелиИ выходит из шатра европеец,Размахивая длинным бичом.
Он садится под тенью пальмы,Обвернув лицо зеленой вуалью,Ставит рядом с собой бутылку вискиИ хлещет ленящихся рабов.
Мы должны чистить его вещи,Мы должны стеречь его мулов,А вечером есть солонину,Которая испортилась днем.
Слава нашему хозяину европейцу,У него такие дальнобойные ружья,У него такая острая сабляИ так больно хлещущий бич!
Слава нашему хозяину европейцу,Он храбр, но он недогадлив,У него такое нежное тело,Его сладко будет пронзить ножом!
4. ЗАНЗИБАРСКИЕ ДЕВУШКИРаз услышал бедный абиссинец,Что далеко на севере, в КаиреЗанзибарские девушки пляшутИ любовь продают за деньги.
А ему давно надоелиЖирные женщины Габеша,Хитрые и злые сомалийкиИ грязные поденщицы Каффы.
И отправился бедный абиссинецНа своем единственном мулеЧерез горы, леса и степиДалеко, далеко на север.
На него нападали воры,Он убил четверых и скрылся,А в густых лесах СенаараСлон-отшельник растоптал его мула.
Двадцать раз обновлялся месяц,Пока он дошел до Каира,И вспомнил, что у него нет денег,И пошел назад той же дорогой.
III ИЗ ТЕОФИЛЯ ГОТЬЕНА БЕРЕГУ МОРЯУронила луна из ручек –Так рассеянна до сих пор –Веер самых розовых тучекНа морской голубой ковер.
Наклонилась… достать мечтаетСеребристой тонкой рукой,Но напрасно! Он уплывает,Уносимый быстрой волной.
Я б достать его взялся… смело,Луна, я б прыгнул в поток,Если б ты спуститься хотелаИль подняться к тебе я мог.
ИСКУССТВОСозданье тем прекрасней,Чем взятый материалБесстрастней –Стих, мрамор иль металл.
О светлая подруга,Стеснения гони,Но тугоКотурны затяни.
Прочь легкие приемы,Башмак по всем ногам,ЗнакомыйИ нищим, и богам.
Скульптор, не мни покорнойИ вялой глины ком,УпорноМечтая о другом.
С паросским иль каррарскимБорись обломком ты,Как с царскимЖилищем красоты.
Прекрасная темница!Сквозь бронзу СиракузГлядитсяНадменный облик муз.
Рукою нежной братаОчерчивай уклонАгата –И выйдет Аполллон.
Художник! АкварелиТебе не будет жаль!В купелиРасплавь свою эмаль.
Твори сирен зеленыхС усмешкой на губах,СклоненныхЧудовищ на гербах.
В трехъярусном сияньеМадонну и Христа,ПыланьеЛатинского креста.
Все прах, – одно, ликуя,Искусство не умрет.СтатуяПереживет народ.
И на простой медали,Открытой средь камней,ВидалиНеведомых царей.
И сами боги тленны,Но стих не кончит петь,Надменный,Властительней, чем медь.
Чеканить, гнуть, бороться –И зыбкий сон мечтыВольетсяВ бессмертные черты.
АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ ПЕСЕНКАТы хочешь, чтоб была я смелой?Так не пугай, поэт, тогдаМоей любви, голубки белойНа небе розовом стыда.
Идет голубка по аллее,И в каждом чудится ей враг,Моя любовь еще нежнее,Бежит, коль к ней направить шаг.
Немой, как статуя Гермеса,Остановись, и вздрогнет бук, –Смотри, к тебе из чащи лесаУже летит крылатый друг.
И ты почувствуешь дыханьеКакой-то ласковой волныИ легких, легких крыл дрожаньеВ сверканье сладком белизны.
И на плечо твое голубкаСлетит, уже приручена,Чтобы из розового кубкаВкусил ты сладкого вина.
РОНДОЛЛАРебенок, с видом герцогини,Голубка, сокола страшней, –Меня не любишь ты, но нынеЯ буду у твоих дверей.
И там стоять я буду, струныЩипля и в дерево стуча,Пока внезапно лоб твой юныйНе озарит в окне свеча.
Я запрещу другим гитарамПоблизости меня звенеть,Твой переулок – мне: недаромЯ говорю другим «не сметь».
И я отрежу оба ухаНахалу, если только онКуплет свой звонко или глухоПридет запеть под твой балкон.
Мой нож шевелится, как пьяный.Ну что ж? Кто любит красный цвет?Кто хочет краски на кафтаны,Гранатов алых для манжет?
Ах, крови в жилах слишком скучно,Не вечно ж ей томиться там,А ночь темна, а ночь беззвучна:Спешите, трусы, по домам.
Вперед, задиры! Вы без страха,И нет для вас запретных мест,На ваших лбах моя навахаЗапечатлеет рваный крест.
Пускай идут, один иль десять,Рыча, как бешеные псы, –Я в честь твою хочу повеситьСебе на пояс их носы.
И чрез канаву, что обычноМарает шелк чулок твоих,Я мост устрою – и отличный –Из тел красавцев молодых.
Ах, если саван мне обещанИз двух простынь твоих, – войнуЯ подниму средь адских трещин,Я нападу на Сатану.
Глухая дверь, окно слепое,Ты можешь слышать голос мой:Так бык пронзенный, землю роя,Ревет, а вкруг собачий вой.О, хоть бы гвоздь был в этой дверце,Чтоб муки прекратить мои…К чему мне жить, скрывая в сердцеТомленье злобы и любви?
ГИППОПОТАМГиппопотам с огромным брюхомЖивет в яванских тростниках,Где в каждой яме стонут глухоЧудовища, как в страшных снах.
Свистит боа, скользя над кручей,Тигр угрожающе рычит,И буйвол фыркает могучий,А он пасется или спит.
Ни стрел, ни острых ассагаев –Он не боится ничего,И пули меткие сипаевСкользят по панцирю его.
И я в родне гиппопотама:Одет в броню моих святынь,Иду торжественно и прямоБез страха посреди пустынь.
В. С. СрезневскаяДАФНИС И ХЛОЯАня никогда не писала о любви к Гумилеву, но часто упоминала о его настойчивой привязанности, о неоднократных предложениях брака и своих легкомысленных отказах и равнодушии к этим проектам. В Киеве у нее были родственные связи, кузина, вышедшая позже замуж за Аниного старшего брата Андрея. Она, кажется, не скучала. Николай Степанович приезжал в Киев. И вдруг, в одно прекрасное утро, я получила извещение об их свадьбе. Меня это удивило. Вскоре приехала Аня и сразу пришла ко мне. Как-то мельком сказала о своем браке, и мне показалось, что ничего в ней не изменилось; у нее не было совсем желания, как это часто встречается у новобрачных, поговорить о своей судьбе. Как будто это событие не может иметь значения ни для нее, ни для меня. Мы много и долго говорили на разные темы. Она читала стихи, гораздо более женские и глубокие, чем раньше. В них я не нашла образа Коли. Как и в последующей лирике, где скупо и мимолетно можно найти намеки о ее муже, в отличие от его лирики, где властно и неотступно, до самых последних дней его жизни, сквозь все его увлечения и разнообразные темы маячит образ жены.<<…>>
- Конец и вновь начало - Лев Гумилев - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Сталь и песок - Юрий Вольнов - Боевая фантастика
- Метели ложаться у ног - Василий Ледков - Детская проза
- Золотые сны - Леонид Наумович Наумов - Газеты и журналы / Прочий юмор