Зов пахарей - Хачик Даштенц
- Дата:19.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Зов пахарей
- Автор: Хачик Даштенц
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он был всегда в одной и той же старой бараньей шапке, уши красным платком перевязаны, и громадная суковатая палка в руках. Горе тому, кто при Андреасе помянет недобрым словом Андраника, – тут же схлопочет палкой по башке, а сам Андреас после этого забьется в угол закусочной «Кечарис» и зальется горькими слезами за стаканом водки. До позднего вечера сидел тут, мешая горечь и возмущение, песню и слезы. Потом шел домой, громко споря с самим собой и каждому встречному объявлял как величайшую новость: дескать, «османец вещи связывает в узлы!»
В Цахкадзоре рассказывали, что у Андреаса в шапке спрятан приказ кавказского наместника о взятии Багеша. Это была та самая телеграмма, которую Андраник, разгневавшись, бросил на снег в Рахве-Дуране. Бумагу эту Андреас действительно имел, и первым, кто увидел этот исторический документ, был председатель райисполкома Цахкадзора, к которому Андреас – спасибо, добрые люди надоумили – обратился с просьбой выхлопотать пенсию.
– А что Сероб-паша сказал? – не унимался Борода Каро.
– Сероб-паша сказал: «Андреас, найди мне косу откуда-нибудь, завтра косить пойдем».
– Куда?
– На ту гору, где Грушевый родник.
– В вашем селе колхоз есть, Андреас?
– Есть. Андраник-паша председатель. А Сероб-паша в райисполкоме сидит. Пойди накоси в Битлисских горах травы для их коней. Пойди в Рахве-Дуран… «Эх, птичка-невеличка, дом свой разорила и мой не спасла».
– Я в Ахмахан иду, Андреас. И так уже опоздал.
– Опоздал! Опоздал! Опоздал! – крикнул Андреас и стал бить себя кулаком по голове. – А я виноват? Не виноват я, привязали к седлу, езжай, сказали, а конь привез меня в Егвард. В Егвард привез конь, а из Егварда в Кечарис, не поспел Андреас в Лори. Дай мне коня, пойду догоню Андраника-пашу.
– Иди домой, Андреас, – сказал Борода Каро, – успокойся.
– Не будет мне покоя, пока не догоню я войско своего паши, – сказал Аадреас, снова ударил себя по голове и с серпом и пучком травы под мышкой пошел по дороге, напевая:
Город Битлис горный, Андранику нет письма…
– Андреас! – окликнул его Борода.
Но тот был уже далеко; громко смеясь, шел к Цахкадзору.
Вдруг он остановился.
– Эй, Борода, ребятам от меня привет снеси, особенно Сейдо Погосу, что на Свекольном Носу сидел.
Какая-то девушка, завидев Андреаса, с криком метнулась домой.
– Матушка, сумасшедший Андреас…
Мать вышла на порог:
– Здравствуй, Андреас.
– Здравствуй и ты, Тирун.
– И для чего, скажи на милость, паша твой ушел из Армении, через это ты таким юродивым стал…
– От горя ушел, Тирун, от горя большого. Когда Андраник увидел, что обманут со всех сторон, и свои не поняли и чужие, рассердился, сел на своего Аслана, погнал коня в Грузию, к Гегечкори, а потом пришел на берег Черного моря и крикнул: «Где ты, Европа, я пришел!»
– А сейчас он где?
– В колхозной конторе.
– Ох, да зеленое миро свидетель, этот человек и впрямь не в себе.
– Сестрица Тирун!
– Чего тебе, Андреас?
– Испеки несколько штук гаты, завтра в Бжни пойду.
– Что тебе в Бжни делать, что ты там потерял?
– Вдова одна там есть, приведу в свой дом.
– Ты свадьбу играть будешь, а мне гату печь велишь? У тебя в Ереване дочери живут, пускай они и пекут. А что за женщина?
– Такая же, как ты, красивая, румяная. Грудь ровно Рахве-Дуран в июне, спина что твой Хлатский мост. Куснуть бы тебя в щеку, Тирун, эх!
– Девка, ты в дом иди, а я посмотрю, что этот чокнутый говорит, – сказала цахкадзорская женщина, прикрывая дверь в комнату.
– Чьи, говоришь, щеки куснуть хочешь?
– Твои щеки, Тирун, твои красные щечки. Конь Андраника однажды в Рахве-Дуране в руку меня укусил. Двое удил, а все же куснул, стервец! «Птичка-невеличка, птичка-красноножка, дом свой разорила и мой заодно».
Каро и сам не понял, как доехал до Гегамских гор. Перед глазами все время стоял безумный Андреас.
Мегри и Джульфа показались ему сильно отдаленными друг от друга. Каро погнал коня к Верхнему Геташену в Мартунинском районе. Там был похоронен гайдук из мушской деревни Ахчна – Ахчна Ваан. Его убили в овраге Джхни. Каро с Чоло привязали тело убитого к седлу и привезли, похоронили товарища во дворе церкви.
Жена Ахчна Ваана, Хатун, вскоре вышла замуж за одного из его солдат. В 1930-м новый муж ее по имени Петрос продал двух коров и перебрался с семьей в Верхний Геташен. Там он первым делом поставил памятник на могиле Ахчна Ваана.
Борода въехал на погост, обнажил голову перед могилой и молчанием почтил память храброго воина Сасунского полка.
На следующий день его конь снова был на Арагаце.
На одной тахте с милиционером
Темно было.
Борода Каро соскочил с коня и стал думать, куда пойти? Снова доверить себя горам?
Какая-то птица пролетела над головой. Борода долго смотрел ей вслед. Птица полетала-полетала и села на утес. Потом сложила крылья и нырнула в какую-то щель. «И у этой свое пристанище есть, – подумал Каро, – а у меня?»
Он вспомнил.
Возле Сардарапата есть деревня, Джанфида называ ется. А чуть дальше, возле старого Армавира, еще одна деревушка – Большой Шариар. В Большом Шариаре жил знакомый Бороды, талворикец Рашид, председатель колхоза.
«Дай-ка я эту ночь гостем у Рашида буду», – сказал про себя Борода Каро.
Погнал Каро коня и ночью был в Большом Шариаре.
Рашид был дома, пил вино в одиночестве. Обрадовался житель Араратской долины, увидев у себя на пороге почтенного гостя.
Обнялись старые знакомые, поздоровались.
– Сначала коню овса, а потом гостю хлеба, – сказал Каро и повесил косу на стену.
Рашид отвел коня в хлев, а Каро в комнату для гостей пригласил. Коню овса дал, а гостю – хлеба. Потом открыл самый лучший свой карас, непочатый.
– Глиняная миска найдется? – спросил Каро. Рашид понял, что у Каро печаль какая-то. Жена Рашида принесла глубокую глиняную миску и поставила перед гостем.
– И мне такую же принеси, – сказал Рашид, отставив в сторону стаканчик.
Жена еще одну миску принесла, поменьше.
Курицу зарезали, соленья из бочки достали и сели за стол. Миски ударялись друг об дружку и опорожнялись раз за разом.
Уже спать стали укладываться, вдруг в окне чья-то голова показалась.
– Председатель дома?
– Пожалуйте в дом, – ответил Рашид и с лучиной в руках пошел открывать дверь.
Ночной гость оказался начальником милиции Эчмиадзинского района, сурмалиец Вачаган, небольшого росточка, жизнерадостный смуглый толстяк. Он еще с порога заметил, что какой-то рыжеусый мужчина сидит у стола и потягивает вино из глиняной миски. Он впервые видел такое – чтобы вино миской пили. Начальнику милиции понравился гость председателя. И потому как он, согласно своей должности, все вина этой губернии пробовал, то и обрадовался немало, что есть повод опрокинуть чарочку-другую вкусного домашнего винца.
– Чем заняты? – оживленно потирая руки, спросил начальник милиции, направляясь к столу.
– Да вот вино пьем, товарищ начальник, – ответил Рашид и подвинулся, дал ему место на тахте.
– Вино – мисками? Никогда такого не видал.
– В нашей стране вино так пьют, – сказал Каро.
– Которая эта ваша страна?
– Дальняя.
– В Большом Шариаре вино отменное, и, пожалуй, стоит пить его мисками, – сказал милиционер. – Из какого это караса?
– Моего погреба самый лучший карас открыл, товарищ начальник, непочатый, – сказал хозяин дома.
Борода Каро поставил перед начальником милиции полную миску:
– Попробуй-ка, что за вино.
– Нет, нет, это много. Я на службе нахожусь и npишел в село по делу.
– Подождет твое дело, – ответил Каро.
– Ты, верно, давно не пил. И миска твоя побольше председателевой.
– У караса спросили: ты чего боишься? Ответил: маленьких горшков.
То двое их пило, теперь втроем стали пить. Жена еще кур зарезала. Пировали до петухов. Милиционер с Рашидом из стаканов пили, а Каро из миски глиняной. Пили и мирно беседовали.
Каждый рассказал какую знал историю. И гость рассказал – про то, как просо с пшеницей поссорились.
– Просо через сорок дней всходит, – сказал Борода, – а пшеница попозже. Один год в Мушской долине был голод. Крестьяне стали сеять просо, чтобы путь голоду закрыть. Надулось просо и говорит пшенице:
«Сестрица-пшеница, я раньше твоего всхожу, – выходит, я главнее».
«Что делать, твое, видать, время», – отвечает пшеница.
«Хочу в Иерусалим пойти».
«Сиди, где положено, дурак, ты что, хочешь голод на страну нагнать?» – крикнула пшеница, да как стукнет просо по башке.
Горец со своими прибаутками и веселыми историями пришелся по душе сурмалийцу. А когда пили за начальника милиции, Каро в его честь спел песенку «Сурмали», которой выучился, скитаясь по Арагацу.
Не звонит колокол, не слышно армянской речи, Одичал, стал волчьим логовом Край приветливый, Змея села на судьбу твою, Сурмали.
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Армянские предания - Народное творчество (Фольклор) - Культурология
- Килиманджаро. С женщиной в горы. В горы после пятидесяти… - Валерий Лаврусь - Русская современная проза
- Сражение года: оборона Саур-Могилы - Евгений Норин - Публицистика
- Исторический материализм - Герман Гортер - Политика