Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Без понимания герменевтического дискурса, который в своей наиболее радикальной ипостаси отменит отличия между троцкистом, ренегатом и провокатором – все они в годы террора будут расцениваться как сознательные предатели, – трудно определить истоки столь обильных душевных излияний инакомыслящих. Партийные архивы переполнены заявлениями об «отходе от оппозиции». Эти покаяния ориентированы на функционеров партаппарата – авторы надеялись, что их «чистосердечные раскаяния» будут приняты, их имена вычеркнуты из официальных реестров оппозиционных душ. С 1936 года письма в ячейку уступят свое место «чистосердечным признаниям» следователям НКВД.
Чтобы понять, почему многих оппозиционеров не оправдывали несмотря ни на что, мы должны вернуться к дискурсивному оформлению осуждения Малиновского. Обвинения гласили: отступник никогда не был честным большевиком. Он проник в партию, чтобы разложить ее изнутри. Скачкообразно, но неуклонно оппозиционность, некогда всего лишь наивная ошибка, сливалась со стереотипом «неисправимого», вероломного врага[35]. Такая перемена в диагнозе повлекла за собой и перемену в методах воздействия. Формально – после ленинского запрета на фракционность – преследования уклонов, группировок и фракций должны были быть повсеместными, но на самом деле они оставались достаточно спорадическими вплоть до XV съезда (декабрь 1927-го), когда был разработан разветвленный аппарат преследования и наказания оппозиции. К этому моменту на смену ранней практике увещеваний и выговоров пришли чистка, ссылка, а иногда и политизолятор. Как только какой-нибудь сторонник Троцкого объявлялся ренегатом – а с 1928 года это случалось все чаще, – партия отказывалась от товарищеского разбора его дела. Обвиняемый отдавался в руки ОГПУ – «меча партии в борьбе с контрреволюцией»[36].
Большевики учинили инквизицию. Существующий терминологический спор о религиозном или секулярном характере убеждений как большевиков-еретиков, так и «правоверных» большевиков 1920–1930‑х годов в свете вышесказанного теряет принципиальное значение. В той мере, в которой это было возможно в то время, борьба в партии была, как и многое в этой среде, научно-практическим и догматическом спором одновременно. Победившие должны были показать себя более основательными марксистами, сторонниками единственно верного учения об очищении общества от эксплуатации и порчи. Это и было предметом веры и убеждений сторон – а там, где речь идет о вере и убеждениях, мы должны говорить о языке сакрального и профанного, о ритуалах и обрядах, о толкованиях канонических текстов, о ересях и уклонах[37].
В отношении троцкистов, зиновьевцев, а затем бухаринцев официальный большевизм озвучивал логику еретичества: ведь враг предположительно переосмыслял ортодоксию. Как известно, ересь – это не отход от веры, а ее переиначивание или, с точки зрения официальной церкви, умышленное искажение истины. Еретичество, возникающее уже в первые века христианства, стало постепенно самым опасным врагом церкви, поскольку покушалось на ее власть. Еретики активно использовали всю символическую составляющую христианства: от Священного Писания до церковных обрядов. В ответ церковь защищала монополию на единственно правильную веру – ведь она была ей завещана Христом, а значит, те, кто отклоняются от ортодоксии, являются приверженцами сатаны[38].
Наиболее ярко демонизация еретичества проявила себя в дискурсе о «черной мессе». В церковной трактовке черная месса – это опаснейший религиозный ритуал, пародия на христианское богослужение, в первую очередь профанация святого причастия: тексты читались наоборот, действия производились аналогично христианскому ритуалу, но как бы вывернутые наизнанку. Отправление черной мессы было стандартным обвинением на судебных процессах против еретических сект, ведьм и колдунов, а также неугодных организаций, например ордена тамплиеров. Католические священники жаловались, что «дьяволопоклонники» повторяли знакомые обещания о спасении, чтобы завлечь верующих.
Подобным образом большинство ЦК и оппозиция соревновались, кто завлечет большее количество душ в свой приход, – только в этом случае речь шла о душах трудящихся. С точки зрения партийного аппарата, наиболее опасной чертой организационных практик оппозиции стало осуждение ею партийной линии с позиции тех самых догматических принципов, на которых зиждилась его легитимность. Создавая параллельную партийную организацию («Рабочая оппозиция», «Большевики-ленинцы» или IV Интернационал), оппозиция якобы угрожала дьявольским низложением большевизма. Во время дискуссии на X партийном съезде Бухарин обвинил оппозиционера С. П. Медведева в зеркальном отражении партийной логики с каверзными намерениями: «Что же, между нами почти нет разногласий, потому что вы все взяли у „Рабочей оппозиции“? – говорил якобы этот лидер Рабочей оппозиции. – Вы говорите, что очистить партию нужно, – и мы говорим, что очистить партию нужно; вы говорите, что нужно систематически поднимать рабочих, – и мы говорим об этом; вы говорите, что нужно стаж ввести, – и мы говорим. Вы говорите, что нужно передвигать рабочих, – и мы. Никакой разницы между нами нет». Тут Бухарин напоминал «известное место из „Фауста“ Гете, где Маргарита говорит Фаусту: „Ты говоришь то же, что говорит и пастор, только несколько другими словами“, хотя в действительности они говорят разные вещи. Мне Медведев напомнил эту Гретхен (женские образы сегодня в моде), и Медведев не упомянул только одного обстоятельства, что можно об одном и том же говорить разными словами, подобно Фаусту, который не совсем так рассуждает, как пастор»[39].
ЦК был не на шутку озабочен тем, что риторика, перенятая оппозиционерами у партии, могла убедить несознательных рабочих в том, что на самом деле партия разложилась и ее истинный представитель – это именно Медведев, а позже – Троцкий или Зиновьев. В том, что вожди «Рабочей оппозиции» присвоили своей фракции столь ортодоксальное наименование во время партийных дискуссий начала 1920‑х, как и в том, что троцкисты в конце 1920‑х называли себя «большевиками-ленинцами», большинству ЦК виделось прямое издевательство. Логика черной мессы будет звучать все чаще и чаще при официальном описании действий оппозиции, набрав полные обороты в 1930‑х, когда НКВД начнет раскрывать разные контрреволюционные центры, устроенные по партийному образцу.
Оппозиционеры 1920‑х были, видимо, первыми, кто ощутил, что их мир, казавшийся после завершения Гражданской войны таким светлым и предсказуемым, на самом деле полон внутренних противоречий, что строительство нового общества породило не только принципиальную борьбу с бывшими правящими классами, но и ежедневные конфликты внутри коммунистического братства. Стало очевидным, что и при диктатуре пролетариата борьба за истину продолжается, что борьба эта упорная, принципиальная. На карту ставилось все. Истина было вопросом сознания, научного марксистского мировоззрения, воплощаемого партией. Следуя канонам партийной дисциплины, каждый член партии подчинялся четко определенным внешним требованиям – в первую очередь решениям партийных съездов. Но такое видение самореализации коммуниста будет упрощением, иногда вопиющим. Коммунист считал себя обязанным преодолеть разрыв между решениями
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература