Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - Алексей Юрчак
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
- Автор: Алексей Юрчак
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внимательный взгляд [редактора Володи]:
— Она что — любит Высоцкого?
— Да, пожалуй, так.
— А ты?
— Можно сказать, что люблю. После паузы [Володя]:
— Я сейчас в партком, а тебе — вот. Включает магнитофон. <…>
— Надоест — вырубишь.
Вдруг мне и вправду НАДОЕСТ ВЫСОЦКИЙ?!! (выделено в оригинале)
Когда Елена упомянула Высоцкого в разговоре с редактором, у обоих возникло ощущение принадлежности к своим[110]. Редактор тоже любил песни Высоцкого, и ему тоже постоянно приходилось писать формальные тексты на авторитетном языке и участвовать в рутинных партийных собраниях. При этом, как и Елена, он не был настроен абсолютно цинично по отношению к социализму или Ленину. Как и Елена, он отделял «чистую проформу» от «работы со смыслом», а чистый цинизм от моральных принципов. Именно благодаря этому Елена и редактор ощутили принадлежность к своим.
Занимаясь написанием статьи, Елена, безусловно, принимала участие в процессе воспроизводства формы авторитетного дискурса — она писала статью в этом жанре, для советской газеты, в кабинете редактора — члена КПСС, который собирался на партсобрание, напротив портрета Ленина и так далее. С другой стороны, разговор Елены с редактором и та музыка, которую оба любили, ярко иллюстрируют тезис о том, что воспроизводство ритуалов и практик авторитетной формы могло приводить к возникновению новых, непредсказуемых смыслов, форм существования и сообществ, смысл которых не совпадал с буквальным смыслом авторитетных высказываний, но и не обязательно находился в оппозиции к нему.
Подобные взаимоотношения с авторитетным дискурсом — не зажатые внутри бинарной схемы за/против, а гибкие, многогранные, динамично развивающиеся в зависимости от контекста — существовали на всех уровнях идеологической иерархии. Даже в среде сотрудников ЦК, особенно молодых аналитиков и референтов (тех, кого сегодня называют консультантами и спичрайтерами), многие были поклонниками Высоцкого. В 1970-х годах Высоцкий не раз пел на частных квартирах сотрудников ЦК на Университетском проспекте в Москве, куда его приглашал Георгий Шахназаров, знавший Высоцкого лично{212}. Приглашали Высоцкого и другие сотрудники ЦК. Федор Бурлацкий, тоже бывший в 1960-х годах референтом ЦК, вспоминает, что Лев Делюсин, специалист по Китаю в Международном отделе ЦК, был хорошо знаком с театральным режиссером Юрием Любимовым, Булатом Окуджавой и Владимиром Высоцким. По его приглашению Высоцкий исполнял свои песни, включая “Охоту на волков”»{213}. Эта песня была прозрачной метафорой репрессивных сторон советской системы и того, что ощущает человек, загнанный системой в угол. В ней рассказывается о молодом волке, который пытается уйти от преследователей: «Рвусь из сил и из всех сухожилий, Но сегодня опять, как вчера, Обложили меня, обложили, Гонят весело на номера». Позже Высоцкий описал эти вечера на квартирах ЦК в другой песне: «Меня к себе зовут большие люди, Чтоб я им пел “Охоту на волков”»{214}. Бурлацкий также вспоминал, что, когда группа молодых референтов Международного отдела ЦК, возглавляемого Юрием Андроповым, работала на подмосковной даче Бурлацкого над проектами партийных документов, они на полную громкость включали магнитофонные записи Высоцкого{215}.
Публики своих
Система позднего социализма подвергалась постоянному процессу внутренней детерриториализации, мутируя в сторону новых множественных форм «нормальной жизни» и обогащаясь новыми смыслами и возможностями, предвидеть и контролировать которые государство не могло. В основе этого процесса лежала не прямая оппозиция системе, а ее постепенное творческое видоизменение субъектами, которые являлись ее частью. Процесс детерриториализации приводил к возникновению внутри системы новых типов свободы, но не некой абстрактной изолированной свободы, которая подразумевается в моралистической риторике больших нарративов — в которых мораль, правда и ложь понимаются вне исторических контекстов и без учета позиции говорящего от их имени, а другой, практической свободы, выстроенной внутри конкретных исторических контекстов и реально существующих отношений и одновременно ведущей к видоизменению этих контекстов и отношений.
Одним из важных незапланированных результатов этого процесса детерриториализации в позднесоветском обществе стало появление в нем особого вида социальности, которую мы пока называли сообществами своих. В контекстах, где доминировали идеологические институты и авторитетный язык, свои формировались не по единству социального происхождения или принадлежности к одному классу, а по принципу одинаковости восприятия авторитетного дискурса. Поэтому своих можно определить как «публику» авторитетного дискурса.
Что такое «публика»? В недавней работе о «публике» как важном типе современной социальности Майкл Уорнер отмечает, что публикой является общность людей, организованная не по принципу единства социального, этнического, географического или иного пространства, а по принципу единой реакции на некоторый публичный дискурс. Публика существует лишь «благодаря тому, что к ней обращаются»{216}. К публике относятся люди, которые воспринимают некоторое дискурсивное высказывание как высказывание, адресованное именно им. Публика является «результатом, ради которого печатаются книги, транслируются радиопередачи, создаются интернет-сайты, произносятся речи и формулируются мнения»{217}. Важными чертами публики являются ее открытость (она может включать в себя как людей знакомых друг с другом, так и незнакомцев{218}) и ее множественность — в любом обществе в любой период может существовать множество публик (publics). Всем этим понятие публики отличается от понятия публичного пространства. Хотя публики существуют благодаря государственным институтам, законодательству, формам гражданства (которые создают условия для распространения публичного дискурса), они не до конца подконтрольны им и могут обладать некоторой независимостью по отношению к государственной власти{219}.
Понятие публичного обращения, в ответ на которое, согласно Майклу Уорнеру, формируется публика, является развитием более узкого понятия интерпелляции (interpellation), когда-то введенного Люисом Альтюссером (1971). Альтюссер отмечал, что в тот момент, когда человек осознает, что к нему обращается представитель государственной власти, например полицейский на улице — то есть в момент, когда человек оборачивается на некий условный оклик, — он становится субъектом этой власти (оказывается «интерпеллированным» в качестве субъекта). Как замечает Уорнер, модель Альтюссера, ограниченная контекстом изолированного обращения, направленного на отдельного индивидуума, не способна описать функционирование публичного дискурса. В случае публичного обращения, даже когда мы узнаем себя как его адресантов, мы одновременно осознаем, что оно обращено также и «к бесконечному множеству других людей», которых мы можем не знать, а также что, «обращая на нас внимание, оно делает это не на основании нашей конкретной, уникальной идентичности, а исключительно благодаря нашей причастности к [публичному] дискурсу» вместе с этими другими людьми. Поэтому важным отличием публичного обращения (от альтюссеровского частного обращения), замечает Уорнер, является частичное несоответствие между теми, кто подразумевался в качестве адресантов обращения, и теми, кто в действительности является его адресантами{220}.
Можно считать, что сообщества, которые мы называем «публиками своих», возникали именно в ответ на повсеместные и постоянные публичные обращения, которые делались на авторитетном дискурсе Советского государства — на вопрос, обращенный к присутствующим на комсомольских и других собраниях — кто за?, на призывы к трудящимся во время демонстраций («да здравствует…!»), на лозунги, обращенные к прохожим с фасадов домов, на выступления партийного руководства с экранов телевизора и со страниц газет и на бесчисленное число других публичных обращений к советским гражданам, выдержанных в авторитетном жанре и наполнявших советскую жизнь. При этом важно повторить, что эти авторитетные обращения совсем не обязательно воспринимались их адресантами буквально — напротив, их буквальный смысл был чаще всего не так важен. Однако советские люди, безусловно, с легкостью узнавали себя в качестве адресантов этих обращений. Они кричали «ура» в ответ на призывы во время демонстраций, голосовали утвердительно, услышав вопрос «кто за» на собраниях, и подолгу аплодировали после выступления партийных начальников, особенно не вникая в буквальный смысл всех этих обращений. При каждом повторении эти обращения подвергались перформативному сдвигу, когда их застывшая ритуальная форма воспроизводилась, а смысл изменялся непредсказуемым образом. Именно поэтому советские публики своих, которые формировались в ответ на обращения на авторитетном языке, отличались от «молодых строителей коммунизма» или «народа» из стандартной фразы «народ и партия едины», которые, согласно буквальному смыслу авторитетных высказываний, якобы формировались в Советском Союзе. Так проявлялось несоответствие между теми, кто подразумевался в качестве адресантов обращения, и теми, кто в действительности являлся ими. Реальные адресанты, реальные публики своих были несколько «сдвинуты» или «детерриториализованы» по отношению к заявленным общностям советских людей.
- От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в. - Юрий Акимов - История
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза
- Классная энциклопедия для девочек. Отличные советы как быть лучшей во всем! - Елена Вечерина - Прочая детская литература
- Ничего не объясняющие фрагменты прекрасного - Владимир Беляев - Поэзия
- В защиту науки (Бюллетень 1) - Комиссия по борьбе с фальсификацией научных исследований РАН - Прочая документальная литература