Зов пахарей - Хачик Даштенц
- Дата:19.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Зов пахарей
- Автор: Хачик Даштенц
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С ближайших сел и дорог слышались отдельные выстрелы. Чем ближе подходили мы к монастырю, тем сильнее делался радостный шум. Неужели это тот самый край, где шли кровопролитные бои между горсткой гайдуков и султанским войском всего лишь несколько лет назад? Мимо часовенки Богородицы под звуки военной музыки текло черное войско, нацепив на штыки белые ленты. К Мушу двигалось. А со склонов Чанчик-горы и Цирнкатара спускались группы сасунцев.
Они тоже спешили в Муш.
Вскоре монастырь и его окрестности обезлюдели. На кладбище монастырском остался одиноко стоять согбенный старичок с палкой в руках. Встав у хачкара Давида Непобедимого, он молча смотрел в огромную зияющую яму у ног. То был настоятель монастыря отец Ованес. Яму эту он вырыл собственноручно. Возле ямы лежал могильный камень с надписью: «Здесь покоится архимандрит Ованес. Аминь». Была высечена дата рождения, дата смерти отсутствовала…
– Святой отец, – сказал я, – неужели эта радость не нашла отклика в вашем сердце? Забудьте про эту яму, ведь над Арменией взошла заря.
– Моя заря – в этой яме, – не поднимая головы, прошептал настоятель монастыря.
Оставив старика возле ямы, мы с Аладином Мисаком поспешили к фидаи. Мы нашли их в лесу возле монастыря св. Карапета. Все они спустились с гор и сидели теперь вразброс на пнях и камнях, поджидали меня. Не было только лачканского Артина.
Я сообщил им, что Султана Гамида свергли и завтра в Муше большой праздник, а мы приглашены участвовать в торжествах и публично должны сложить оружие.
Я заметил, что товарищи мои выслушали это сообщение потупившись, каждый словно заглядывал в невидимую разверзшуюся перед ним яму.
– Вы все знаете отца Ованеса, – продолжал я. – Это такой добряк, что поломники обращаются к нему, называя «Святой Аракелоц», будто перед ними сам храм, а не человек. Вчера, когда мы с Аладином Мисаком проходили мимо кладбища Переводчиков, мы увидели отца Ованеса возле большущей ямы. А когда я сказал ему, что над Арменией взошла заря, святой отец ответил, что его заря в этой самой яме. Глядя на ваши мрачные лица, я вспомнил отца Ованеса. Что вы повесили головы? Или перед вами тоже яма? Гляньте, у всех нас одичалый вид, а дикари упрямые бывают. Вопрос поставлен просто – нас зовут спуститься с гор, сложить оружие и вернуться к своим делам. Ремесленник вернется к своему ремеслу, землепашец – к своему плугу.
– Я свое оружие не сложу и из гор не уйду, – заговорил первым Фетара Ахо. – Передо мной нет никакой ямы, но моя заря настанет, когда народ наш армянский свободно вздохнет.
– Мы своей цели достигнем, когда на нашей земле власть будет армянская и мы не будем пленниками всяких беков и ага, – ввернул Франк-Мосо.
– Конституцию приняли, чтобы опять на голове у народа сидеть, – недовольно пробурчал Борода Каро.
– Плевать мне на все! – коротко заключил Чоло. – Без Сейдо на кой мне конституция?
– Ты скажи салоникским правителям, что, пока фидаи жив, он с оружием не расстанется. – Говоривший был Аджи Гево.
– Ах, когда же придет тот день, когда я посею чудесное зерно на полях свободной Армении!! – вздохнул Курава Шмо.
– Никогда не придет этот день, ежели мы оставим оружие, – бросил Каро.
– Сегодня фидаи есть, а завтра он падаль, пожива для ястребов и коршунов. Давайте положим конец этой бродячей жизни, сдадим оружие, пойдем по домам, – предложил ализрнанский Муко.
– Сорок лет продержались фидаи! – Перед ализрнанским Муко встал разгоряченный Молния Андреас.- Мы же дали слово умереть с оружием в руках, как же тебе совесть позволяет говорить такое?!
– Я домой не пойду. Снова хозяйство заводи, то-се, не по мне это… Лучше я в горы подамся. В случае чего, всегда можно пойти к себастийцу Мураду или же к Дяде, на худой конец. – Град Тадэ взял свою кремневку и пошел прочь.
Я спросил Фетара Манука, что он намерен делать. Манук ответил:
– Трудно поверить, чтобы турок позволил в Сасуне или Муше Эрменистан образовать. Недаром говорят: бойся врага, который не дает тебе того, что ты у него просишь, и говорит, что любит тебя. – Ударь его топором в ответ на его ложь. Враг, который не дает тебе того, что ты просишь, и скалит зубы, – такого остерегайся. Враг, который дает тебе то, что ты просишь, – этому верь, этот друг, а не враг.
– Значит, ты не веришь, что что-то изменилось? – спросил я.
Манук в ответ только выругался, как Чоло, и натянул на плечи лохматую абу.
– А если я потребую сдать оружие и вернуться домой?
– Я домой не вернусь, я в этой стране больше не останусь. Пойду в Россию, в «страну красоток». Там меня никто не знает, – сказал Манук.
– А ты, Исро?
– И я…
– Чоло, ты?
– Я в горы пойду, пастухом.
Франк-Мосо сказал:
– Я вернусь в Норшен, к своей Какав. Побуду пока в нашем селе писарем или рассыльным, пока на пятки не наступят.
– А я подамся в Америку, – сказал Бамбку Мело. – А как народу станет худо, вернусь, снова ружье в руки возьму. Жизнь, она не кончилась ведь. Фидаи еще понадобятся.
– Америка? А чем хуже наш Хасгюх? Вот послушай, что я тебе расскажу. Один зиланский курд увидел впервые мельницу и спрашивает удивленно: что, мол, это такое? «Это святой», – отвечают курду, в шутку, конечно, говорят, а тому невдомек, поверил, значит. Повалился на колени и давай целовать крутящийся жернов, а потом как закричит: «Этого святого надо почитать издали!» – и кровь с лица вытирает. Смекаешь, к чему рассказываю? Америка твоя – как этот жернов, ее издали лучше любить, – сказал я.
Некоторое время гайдуки молчали. Бамбку Мело смотрел поверх головы Франка-Мосо на верхушку тополя, там сидела сорока. Молния Андреас с острыми, как стрелы, усами, доходящими до самых ушей, мысленно был уже в горах Хлата, а Аджи Гево с потухшей трубкой в руках насвистывал свое «ло-ло». Чоло приводил в порядок походный мешок. Борода Каро и Ахо уговаривали Фетара Исро не сдавать оружие. Фетара Манук сидя рядом с Аладином Мисаком, неотрывно смотрел в одну точку. Айсор Абдело, опершись на кремневку, ждал моих распоряжений. Задумчив был конюх Барсег, в последний раз следивший за тем, чтобы фидаи прикрыли ладонью оговьки папирос. Рядом с ним, насупившись, разбирал ружье Ахчна Ваан.
Все были недовольны, никто не верил в мир.
Но, пожалуй, тяжелее всех было Бриндару. Сколько сухих деревьев ошкурил он, чтобы разжечь бездымный огонь для фидаи, сколько груза перетаскал с места на место, чтобы удостоиться в конце концов права носить оружие и выказать наконец свою храбрость… И что же? Объявили хуриат, и фидаи должны сложить оружие. С каким же лицом Бриндар вернется домой, что скажет землякам, чем похвалится перед ними? Не скажет же он, что все эти годы разжигал огонь в Марникском лесу и ни разу из ружья не выстрелил. И прозвище-то какое – Бриндар, раненый то есть, а на самом деле ни одной раны, ни одного рубца, позор да и только. И он решил податься в Константинополь, поступить куда-нибудь учиться, а уж как сложится после этого жизнь, там видно будет.
Мое положение было самое трудное. Распуская фидаи, я оставался ни с чем.
Мы разбились на три группы.
Ализрнанский Муко, Франк-Мосо и Ахчна Ваан решили сложить оружие и вернуться домой. Бамбку Мело надумал идти в Хасгюх, а оттуда в Америку. Молния Андреас решил податься в Хлат. Аджи Гево ушел в Марникские горы, насвистывая свое «ло-ло».
В нерешительности был Курава Шмо, потом и он ушел в те самые скалы, где нашел редкое зерно, – он решил тайком высевать это зерно и ждать того счастливого дня, когда можно будет засеять им поля освобожденной Армении.
Фетара Ахо, Чоло, Борода Каро и Орел Пето во главе с Фетара Мануком ушли в Сасун, в горы. И Исро с ними ушел.
Каждый пошел искать свою зарю. А я с Аладином Мисаком и остальными гайдуками (с нами были также курд Хасано и айсор Абдело) вместо того чтобы идти в Муш, направился к Татраку.
Саженец репы Возле села, где жила Змо, на дороге, ведущей в Муш, показался мужчина с лопатой на плече. То был Фадэ. Он участвовал в празднике по случаю принятия конституции и в приподнятом настроении возвращался из Муша в Сасун.
– Султана с тахты спихнули, слыхали? – завопил он, увидев нас. – Талворик станет Эрменистаном! Этой же ночью все казематы взорвут к черту! – Фадэ был уверен, что отныне на свете не останется ни одного ружья и он прямо с завтрашнего дня пойдет возделывать дедовское поле.
У Фадэ по-прежнему шапка была сдвинута набекрень, а штаны закатаны до колен.
– Где проходил праздник? – спросил я.
– У мушского хана Аслана-Каплана, перед правительственным домом.
– Кто стоял на помосте?
– Все там были. Салех-паша, Сервет-бей, Мехмед-эфенди, Аджи Феро, Сло Онбаши, Расул-эфенди.
– А кто речь держал?
– Салех-паша.
– Что паша сказал?
– Он сказал, что конституция – для всех и всех согреет в равной степени.
– Если султана действительно сбросили с тахты, а тахту сломали, – заметил я, – все перечисленные тобой люди должны были оказаться под обломками, а не на помосте, где место одним героям. Что еще сказал паша?
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Армянские предания - Народное творчество (Фольклор) - Культурология
- Килиманджаро. С женщиной в горы. В горы после пятидесяти… - Валерий Лаврусь - Русская современная проза
- Сражение года: оборона Саур-Могилы - Евгений Норин - Публицистика
- Исторический материализм - Герман Гортер - Политика