Беломорско-Балтийский канал имени Сталина - Сборник Сборник
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Беломорско-Балтийский канал имени Сталина
- Автор: Сборник Сборник
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он подошел к священнику, скинул шапку, не то от почтения, не то от жары, и сказал, как и подобало в таком случае, при начале прилично-горестного разговора с лицом духовного звания.
— Такие-то дела, батюшка… Гляжу я на вас… батюшка…
— Иди ты, знаешь куда… — сказал батюшка тяжелым голосом и прибавил весьма извилистое окончание.
Он чуть не сел в снег.
— Я извиняюсь… Вот так священник, лицо духовного звания и служитель культа.
А служитель культа смотрел на него с томным отвращением. Ему надоело до чертиков повторять каждому, всякому свою историю.
А история его была такая.
Был сперва священник не священник, а прапорщик военного времени как выгнанный из шестого класса духовного училища. Затем угораздило его в белую армию. Таким образом образовалось в биографии темное пятно белого происхождения. При советской власти начал служить конторщиком. Его вышибли.
«Тогда, — рассказывал он следователю, — ничего мне не оставалось, как искать другого места. Раз на государственную службу не берут, пойду служить на частную. А без службы человек существовать не может. Пошел служить в священники. И запутался с кулаками и бабами. Так мне и надо. Хорошо еще, что не шлепнули. Вот, извините, побрился».
Он отошел от священника и подошел к другому своему соседу по нарам, вертлявому.
Вертлявый стоял, прислонясь к стене, всматривался в лес.
Он подошел к вертлявому и, подмигивая на попа, с огорчением заметил:
— До чего священнослужителя довели, до какого светского состояния? А?
Вертлявый зевнул и опять усмехнулся. Но ничего не сказал. И опять невозможно было понять его загадочной усмешки.
Тем временем из лесу выехала повозка, прикрытая брезентом. Ее тотчас окружила толпа. Человек с листом бумаги в руках открыл брезент и стал выкликать фамилии.
Под брезентом в ящике дымились пирожки.
— Вот как! Это что же, — сказал он вертлявому с беспокойством, — это что же? Интересная каптерка… Пирожки дают.
— Не всем, — сказал озабоченно вертлявый, — только тем, у кого повышение нормы.
Тут вызвали вертлявого, он лихо протиснулся к повозке и вскоре вернулся с сильно раздутыми щеками, вылупленными глазами и вкусно прыгающим кадыком. Один пирожок он держал перед собой и ел его пока что глазами.
Рубка ряжей на стапелях
— М-м-м… — сказал общительно вертлявый и показал головой на священника.
Святой отец запихивал в свою бездонную глотку второй пирожок.
— С картошкой!.. — отдышавшись, отрывисто бросил вертлявый. — А бывает и с капустой…
И отошел.
«Так, — подумал новичок. — Если норма, так уж норма…»
И, проглотив слюну, он пошел к лопате. Постоял и начал стаскивать тяжелый тулуп.
В четыре привезли в походной кухне с высокой трубой обед.
Суп, кашу, хлеб.
И снова некоторые получили 800 граммов, некоторые кило, а некоторые — кило четыреста.
Служитель культа, разумеется, — кило четыреста.
Выдавали хлеб по списку.
Нового в списке не было.
Когда он подошел за пайком, без тулупа и без стеганой ватной кацавейки, в одной гимнастерке, красный и потный, бригадир — востроглазый в треухе — осмотрел его с ног до головы, как бы тщательно оценивая, и сказал наконец раздатчику:
— Этому дай кило. Он может работать. Под нашу ответственность.
И потом, снова обратясь к новому, спросил нежно:
— Ты что, папаша, никак замерз?
— Куды там! — ответил сумрачно новый. — Запарился!
«Так-с, — подумал он, — так-с. Вроде как жить на этой каторге еще все-таки кое-как можно». Кое-что стало проясняться. Было темно. Возвращались лесом. Две песни шли лесом, обгоняя друг друга.
— Эй, вы, кунгурцы!
— Эй, вы, семушкинцы!
— Ну, что?
— Ну, кто?
— Сколько вы?
— А сколько вы?
— Подсчитывают!
— И у нас подсчитывают!
— У нас вроде как двести!
— Туфта!
И опять по темному лесу считало деревья: «фта-фта-фта». Ночью в бараке кричало, лопаясь в ушах, радио:
— Бригада Семушкина побила кунгурцев. Кунгурцы дали 160 процентов, а бригада Семушкика 210! Ура! Ура! Ура!
Новичок засыпал.
Засыпая, он видел своего вола. Его сводили со двора. Раскулачивали. Белый вол идет, не торопясь, поматываясь и вертя упругим хвостом с метелкой. Вдруг остановился и обернулся. Смотрит. У него розовая морда, крупные белые ресницы и синие живые глаза, движущиеся и выпуклые, громадные, словно они глядят через зажигательные стекла…
Каналоармейцы…Двадцать третьего марта 1932 года в восемь часов утра легковой автомобиль выехал из Медвежки в Повенец.
Автомобиль проехал мимо механической базы, мимо прачечных, ларьков, мастерских и бань, мимо склада технического снабжения. Склад был завален товарами.
Из клуба вышел лагерник. Он нес в руках свернутые в трубочку плакаты.
Деревянного настила не было. Дорога была чиста, как ленинградская панель.
В автомобиле сидели Микоян и начальник Беломорстроя Коган.
Мужики, похожие на дворников, подметали дорогу. Их никто не охранял.
Микоян знал, что мужики эти, похожие на дворников, — заключенные. Но ему все же хотелось остановить машину и спросить их, действительно ли они лагерники.
Машина подъехала к котловану будущего шлюза № 3.
Вот как в письме в ОГПУ рассказывал Коган о том, что они увидели:
«Две тысячи людей, одинаково и хорошо одетых, копошатся в гигантском котловане. Тысячи рук, взметываясь, подбрасывают в тачки грунт.
Сотни тачек беспрерывным потоком движутся по эстакаде и катальным доскам из котлована и в котлован.
День ярко солнечный. Народ здоровый, бодрый, веселый. Мы стояли несколько минут на этой площадке.
И казалось, нет человека, который хоть на мгновение остановился бы.
Мы прошли котлован и осмотрели рубку ряжей.
Все опрошенные плотники научились своему делу на канале…»
Здесь Коган упустил небольшую деталь.
Над ряжем, похожим на сруб избы, развевалось красное знамя. Первое знамя бригады, побившей рекорд в соревновании. Бригадиром ее был бритоголовый — знакомый Когана.
«…Прошли во второй шлюз. Там забивали ряжи. Работал паровой копер. Рядом работали десятки топчаков нашего изобретения. Огромное широкое колесо вращалось от того, что внутри его бегали люди».
Ночью Коган сидел у Микояна в вагоне. В окна вагона заглядывали смазчики. Это были тоже заключенные. До отхода поезда осталось пятнадцать минут.
— Дайте мне сводку о состоянии работ на Беломорстрое, — попросил Микоян. — В двух экземплярах, один — лично Сталину.
Коган дал сводку.
— На какое это число? — справился Микоян.
— На сегодняшнее.
Микоян удивленно посмотрел на него:
— Уже на сегодняшнее?
Коган долго не решался: попросить или нет у Микояна визу на посылаемую в Наркомснаб заявку по товарам ширпотреба.
И вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:
— Товарищ Микоян, как их называть? Сказать «товарищ» — еще не время. Заключенный — обидно. Лагерник — бесцветно. Вот я придумал слово — «каналоармеец». Как вы смотрите?
— Что ж, это правильно. Они у вас каналоармейцы, — согласился Микоян.
Инженер АнаньевРабота на Беломорстрое была странной работой для инженера Ананьева. Работа без перспективы, без надежды на концессию. Здесь не было даже самого обыкновенного жалованья.
И спутано было все, даже инженерская иерархия. Он должен был работать наравне с мальчишками, даже не из Технологического института, а из каких-то технических вузов. Ну что в том, что они тоже арестованные, когда у них такой маленький стаж?
Инженер Ананьев в этих условиях работать не хотел. Он умел хорошо разговаривать, хорошо рассказывать, и рассказы инженера Ананьева в бараках были еще интереснее, чем в книге. «Не будем торопиться, — говорил он, — видите вы, как эти бараки похожи на плохой железнодорожный вагон? Вот и будем ехать в этих вагонах через срок».
Разговоры инженера Ананьева были интересно, и была у инженера Ананьева группа, которая вместе с ним собиралась не работать или работать плохо.
Кто же этот инженер Ананьев, прибывший сюда в зеленом вагоне с решетчатыми окнами? Почему он такой настойчивый, такой самоуверенный? Прежде он ездил в других вагонах.
Вагоны шли привычной линией,Подрагивали и скрипели,Молчали желтые и синие,В зеленых — плакали и пели.
Это были особенные, густо-синего тона вагоны, салон-вагоны с зеркальными стеклами и кремовыми занавесками на окнах.
В зеркально-синем лаке отражалась начисто выметенная и обрызганная водой платформа и начищенный до золотого сияния станционный колокол.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока - Николай Стариков - Прочая документальная литература
- Флот и война. Балтийский флот в Первую мировую - Граф Гаральд - Языкознание
- Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года - Петр Фролов - Биографии и Мемуары