Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов
- Дата:27.11.2024
- Категория: Детективная фантастика / Исторические приключения / Исторический детектив / Крутой детектив / Шпионский детектив
- Название: Лучший исторический детектив – 2
- Автор: Александр Балашов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взвод под командованием обер-лейтенанта Фридриха Ланге ездил на мотоциклах по деревни, плескал на стены случайно выбранных домов гуевцев бензин из канистр, потом поджигали факел и бросали горящий факел к стене хаты или на крышу. И уже через полчаса пылающий костёр превращал хату в печальное пепелище.
В то утро, перед самой карательной акции немцев, матушка отправила Илью в Мирополье, к дядьке Семёну.
— Попроси, сынок, у нашего родственника мучицы или хоть ржи немолотой, — подавая Илье пустой мешочек, сказала мать. — Когда в последний раз ты с Зинкой и Зойкой хлеб-то ел?
— Лепёшки пополам с лебедой? — уточнил сын. — Неделю назад… Вчера я рыжиков из леса принёс… Свари на обед.
Мать горестно вздохнула:
— Две жмени грибов тех… Зойка в голодный обморок упала…Дед с печи не встаёт — опух с голодухи… А бабушка Настя животом третий день мается, боюсь помрёт нынче… Чем кормить вас — ума не приложу!..
Мать заголосила, закрыв жилистой рукой рот, чтобы девки, семилетняя Зина и пятилетняя Зоя, не услышали её рыданий.
— Будет, ма! Слезами горю не поможешь. А у дядьки Семёна и мучица водится? — спросил Илья.
— Он же паёк немецкий, как сельский староста, получал… Наскребёт чего-нибудь на нашу бедность. Он мужик не жадный… Земляков не гнобил, слава Богу…
Когда Илья вернулся в Гуево с мешочком ржаной муки, который спрятал на груди, под рубахой, их дом уже догорал… В огне эсесовцы живьём сожгли и матушку, и сестёр-малолеток и восьмидесятилетнего деда Кузьму. Никого живым из горящего дома немцы не выпустили.
Илья было бросился разгребать горячие угли и дымящиеся головешки — да какое там… Собрал только обгоревшие косточки родных ему людей.
Обгоревшие трупы матери, бабушки, деда Кузьмы и двух сестричек Илюха похоронил на старом гуевском погосте в одном гробу, который сам и сколотил из обгоревших, но ещё подходящих для этого скорбного ящика досок. Понимал парень, державший слезу на привязи: по-человечески надобно похоронить.
Помогала, как и чем могла, Вера Ковалёва, к которой в последние годы был неравнодушен Илья. Девушка отвечала ему взаимностью. «Значит, любовь промеж нас образовалась, — думая Ковалёвой Верке решил для себя Илья. — После войны распишемся в сельсовете, детей нарожаем, дом построим — и заживём не хуже других».
Но тогда не мысли о любви лезли в голову убитого горем Илюхи.
— Ты, Илюша, поплачь, поплачь, — сказала Вера. — По себе знаю — легче будет… А то с горя и сам рядом с ними ляжешь…
— Отольются им наши слёзы, — скрипел зубами Илья. — Верю, что батя жив и их там, на фронте, лупцует!.. И я скоро на войну уйду. За всё гадам отомщу!.. Ничего и никого из них не пропущу, не забуду во век и не спущу…
Верка и сердобольные соседки, у кого горя было не меньше, слезами помянули зверски убиенных Лаврищевых — больше, увы, было нечем. А мешочек с ржаной мукой от дядьки Семёна Илья Верке отдал — многодетная их семья голодала пуще других.
— Куда ты теперь? — вытирая ладонь слёзы, спросила Вера.
— Как-нибудь перебьюсь, — буркнул Илья. — Ноги, руки есть — не пропаду, небось…
В тот же скорбный день хотел он податься к своему дальнему родственнику, к двоюродному дядьке Семёну. Чтобы до призыва в действующие части пожить у него. Илья был уверен, что этот староста Семен — вовсе и не староста. Хмур был и угрюм с виду, а зла людям не чинил. Парень думал, что родственник его в оккупацию был с партизанами курскими связан, либо отступавшей в сорок первом Красной армией оставлен в тылу врага… Для сбора разведданных. Не гнобил, по словам матери, своих земляков дядька Семен, а кому-то из баб даже шибко подмогнул избежать неметчины, когда туда стали угонять здоровых деревенских женщин, вдов и солдаток.
Хотел податься к дядьке Семену, да расхотел… Лёньчик, скользкий деревенский мужичонка по прозвищу Блоха, нашедший себе с приходом наших тёплое местечко в сельсовете, где он составлял списки военнообязанных парубков, упредил вовремя:
— Не к кому теперича итить тебе, Илюха. Вчерась повесили старосту. Как фашистского наймита, немецкого прихвостня.
— Как повесили? — опешил Илья.
— За шею, вестимо, — засмеялся Лёньчик. — Семен всё про каких-то московских монашек и советского разведчика, шо немцам не сдал, сказки трибунальской тройке рассказывал. Не поверили. Свидетелей-то — тю-тю, не нашлось.
— А что ж ты не подтвердил, что Семён никому из селян худа не делал. Ездил только по околотку на своём велике да горилкой горящую душу тушил… Вот и весь вред его.
— А какой я свидетель? Я в своей хате тихохонько сидел, гадал, чем детишек та жёнку кормить? Корову-то, кормилицу нашу, эти суки немецкие сожрали, неделю взвод отбивные жарил… Шо б им подавиться! А свидетель — дело опасное. Сперва свидетель, а потом и к стенке поставят.
Какое-то время Илья перебивался с воды на хлеб у соседей. Но чужой хлеб всегда горек. Так лучше уж к армейской части прибиться, подумал Илья. У солдатской каши не загинешь. У бойцов, рассуждал парень, и новая форма с погонами и звездами у командиров, справная одежда, и обувка — ботинки или даже сапоги, а не чуньки дырявые, как у него. А какими ароматами дымит их кухня полевая!.. Живот к позвоночнику прилипает от тех запахов и слюни текут. А котёл кухонный ёмкий такой, видать, способен запросто зараз прокормить целую роту таких, как он, голодных ртов.
Нашёл в сундуке Илья свою метрику и приписал себе недостающий год. В клубе, где формировали гуевских и миропольских салаг для отправки в регулярные части, никто не усомнился в призывном возрасте рослого, не по годам зрелого Илюхи Лаврищева. И не заметили (или сделали вид, что не заметили) исправленную цифру в метрике Ильи Лаврищева.
Воевал он в пехоте — «царице полей»… Что б тому выдумщику, кто её так прозвал, икнулось, думал парень на Курской дуге, куда в начале августа попал рядовой Лаврищев. В освобождённый Орёл уже входил не безусый салажонок, а обстрелянный бывалый солдат. Фронтовик, словом.
Всякое с Ильёй Лаврищевым на войне было. Но на судьбу не роптал. Притерпелся и к военным будням царицы полей… Хотя мыслимое ли это дело, чтобы царица по грязи на пузе ползала, под пулями на карачках в сыром окопе сутками мокла под дождями, мёрзла на заиндевевшей броне, уцепившись за ледяную скобу башни.
Нет, на судьбу Илья не роптал. Сколько раз в Белоруссии, где в первые дни войны без вести пропал
- Чайник в мастерской - Ольга Евгеньевна Сквирская - Прочее / Русская классическая проза
- Кабалла, ереси и тайные общества - Н. Бутми - Публицистика
- Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин - Биографии и Мемуары
- Похвала Сергию - Дмитрий Балашов - История
- Бог, Пространство, Мыслящая Субстанция. Учение Джуал Кхула - Татьяна Данина - Эзотерика