60-е. Мир советского человека - Петр Вайль
- Дата:20.06.2024
- Категория: Документальные книги / Прочая документальная литература
- Название: 60-е. Мир советского человека
- Автор: Петр Вайль
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как только целостный мир, созданный взрослыми для детей, рассыпался на осколки, он стал достоянием остряков.
Но не была ли всеобщая ирония 60-х ностальгией по гармонии? Советский человек может издеваться над своим детством, но он не может забыть счастье, которое оно ему подарило. Разрушенный, осмеянный идеал не стал менее притягательным оттого, что оказался ложным. Истина только мешает идеалам. Перебирая атрибуты пионерского мифа – звонкий горн, походный котелок, синие ночи, – взрослые смеялись, чтобы скрыть свою тоску по «счастливому детству».
Выросшие дети научились скепсису. Открыли ложность школьной науки. Доказали бесконечность мира. Разрушили псевдогармонию. Узнали, что в жизни есть деньги, неправда, зло.
Но, приобретая эти знания, утратили светлое чувство праздника, в преддверии которого некогда жили.
…Бывает, что снится слегка морозное утро. Улицы кажутся подчеркнуто пустыми. Еще нет шаров, громкоговорителей, песен. Еще спят взрослые. Еще только строятся ряды на Красной площади. А в воздухе уже разлито застенчивое предвкушение торжества. И даже не нужно, чтобы оно началось. Пусть мир замрет накануне большого праздника.
Дорога никуда. Романтика
После многолетнего застоя в сознании страны произошел сильнейший сдвиг, и сдвиг вызвал движение. Съехало с привычных мест все: мнения, критерии, верования – и люди24. Все в жизни взаимосвязано, и волочь к реке поваленный истукан было удобнее не в шевиотовой черной паре, а в ковбойке и баскетбольных кедах. Стиль эпохи требовал легкости, подвижности, открытости. Даже кафе стали на манер аквариумов – со стеклянными стенами всем на обозрение. И вместо солидных, надолго, имен вроде «Столовая – 43», города и шоссейные дороги страны усыпали легкомысленные «Улыбки», «Минутки», «Ветерки». По дорогам с ветерком поехали невнятные люди без командировочных удостоверений. Куда и зачем? Да куда и за чем угодно. В том-то и состояла новизна, что определенной цели у этих кочевников и не было.
Цель выглядела туманно и заманчиво – Романтика. Так был назван этот хаотический порыв, и невнятность цели обеспечивала ту новую питательную среду, в которой свобода – любая – была главным компонентом. Собственно, в те годы романтика и свобода стали синонимами.
В 50-е тоже ехали. «Едем мы, друзья, в дальние края…» – пели целинники. Когда-то так же отправлялись на коллективизацию двадцатипятитысячники. Путевка на освоение целины была приказом, не подлежащим трактовке.
Послесталинское брожение такой определенностью не обладало. Это было нечто вроде стихийной миграции леммингов, только шестидесятники топили себя в бескрайнем море Романтики. Точнее всего, как это часто бывает, сформулировала задачи и цели движения песня.
60-е принесли с собой новое явление, даже во многом были сформированы им – песни бардов. Барды – поэты, композиторы, музыканты и певцы в одном лице – пели приблизительно то же самое, что комсомольцы, но их песни были искренни, неформально лиричны и отчаянно прославляли свободу. Барды были по-своему целенаправленны:
Люди посланы делами, люди едут за деньгами,Убегают от обиды, от тоски.А я еду, а я еду за мечтами,За туманом и за запахом тайги25.
В терминах реализма было не понять и не объяснить, что же это за поездка. Однако все становилось просто, когда на помощь приходил жаргон романтизма: «запах тайги» был более материален и весом, чем «дела» и «деньги».
Романтизм 60-х оперировал понятиями расплывчатыми, пользуясь ими весьма размашисто. Казалось мелким копошиться на своей территории в виду распахнутой Вселенной, и возобладал романтизм космический, что дословно и обозначилось устремлением в космические просторы: Гагарин и писатели-фантасты были среди кумиров эпохи. В стихах явилась лунатическая лирика, на перронах – гитары, у киношных физиков – предпочтение романтической догадки кропотливому расчету26.
Само слово «романтика», смутно связанное с Байроном и «Бахчисарайским фонтаном», уверенно заняло место на первых полосах газет. Самый популярный раздел «Комсомольской правды» назывался по воскрешенной повести беззаветного мечтателя 20-х годов А. Грина: «Алые паруса». Эпитеты к романтике прилагались самые поощрительные: «не искусственная и схематичная, а подлинная, живая, боевая и задушевная, активная и вдохновенная»27. Единственный отрицательный герой в безоблачном романе «Туманность Андромеды» только и нехорош был, помимо некрасивого имени, недоверием к чистому порыву:
– Романтика! – громко и презрительно сказал Пур Хисс и тут же съежился, заметив неодобрение зрителей28.
Даже из этой короткой цитаты видно, что традиционный романтический конфликт предстал по-новому. А именно: не герой-одиночка противостоял консервативному обществу, а, наоборот, – романтик-коллектив боролся и побеждал одиночек-ретроградов. Не быть романтиком не позволял общественный этикет, куда более сильный, чем передовицы и молодежные рубрики. Неромантик молчал, когда пели все остальные. Пели передвигающиеся по просторам страны коллективы: команды кораблей, экипажи самолетов, геологические партии, связки скалолазов, туристские группы.
Не сердитесь, наши жены,Мы уходим петь29, —
и никаких других объяснений не требовалось, хотя и в те годы, разумеется, уходили строить электростанции, искать нефть и ловить рыбу. Но в целом стремление «петь» исчерпывающе объясняло мотивы ухода. Это в прежние времена к прохожим приставал с вопросами какой-то безумный чибис: «А скажите, чьи вы, и зачем, зачем идете вы сюда?»30 Теперь короткое «петь» бросалось не только чибису, но и женам (они обязаны были оставаться дома), належенным диванам (хвоя мягче), друзьям (походные лучше), работе (профессионализм несовместим с романтикой, так как прикрепленность к ремеслу – тоже несвобода).
Что касается поэзии, то в интонации новомирских критиков звучала растерянность: «Иногда кажется, что все поэты куда-то разъехались и в Москве или в Ленинграде стихов теперь больше не пишут, а пишут их преимущественно в тайге и в тундре, и в русской поэзии наступил кочевой период»31.
Даже у Иосифа Бродского явственно выступают атрибуты романтизма: «Да будет надежда ладони греть у твоего костра. Да будут метели, снега, дожди и бешеный рев огня…»32 И Бродский не миновал всеобщей участи геологических изысканий33, и у него в эпоху движения появились стихи с характерными названиями – «Шествие», «Пилигримы»:
И значит, не будет толкаот веры в себя и Бога.И значит, остались толькоИллюзия и Дорога34.
Дорога – ключевое понятие – как заклинание являлась в песнях бардов, будто сама по себе дорога способна дать ответ на все жизненные противоречия. Так оно, впрочем, и выходило, потому что Дорога и была Иллюзией. В соответствии со стилистикой романтизма дорога вела в никуда (одной из популярнейших в те времена книг был роман А. Грина «Дорога никуда»). Если составить частотный словарь бардов 60-х, «дорога» уверенно займет первое место. Особенно настойчиво она поминается в песнях Юрия Кукина: «И весь мой путь – дорога, не стезя», «А мне б дороги далекие и маршруты нелегкие», «Опять тобой, дорога, желанья сожжены». Вот она, панацея от всех бед: «Дорогой, как единственной надеждой, все, что сломал, спаяю, починю»35.
Известно было, что с собой берут в дорогу – рюкзак, ледоруб, томик Гарсиа Лорки. Но главным была гитара, которая заменила забытую гармонь и предвосхитила грядущий транзистор. Гитару, народный советский инструмент с прогрессивным оттенком, сохранил для далекого будущего привередливый Иван Ефремов:
– У Карта Сана есть вечный инструмент со струнами времен Темных веков феодального общества.
– Гитара, – подсказала Чара Нанди36.
Вот так, налегке, с одной гитарой, в которой даже все струны не требовались, потому что бардовские аккорды прекрасно исполнялись на четырех, – уходили в путь романтики. Необремененность вещами была для них столь же принципиальной, сколько и необязательность вознаграждения. Вместо денег была дорога.
В одном из главных фильмов 60-х – «Девять дней одного года» М. Ромма – ученый Куликов (И. Смоктуновский) приглашает к себе в институт ученого Гусева (А. Баталов): «Переходи ко мне. Мы получаем двенадцать квартир». – «Зачем мне квартира?..»
В рамках романтического жаргона это говорится естественно, без надрыва:
Вместо домов у людей в этом городе небо,Руки любимых у них вместо квартир37.
В романе братьев Стругацких происходит характерное обсуждение условий труда:
– А сколько платят? – заорал кто-то.
– Платят, конечно, раз в пять меньше, – ответил Юрковский. – Зато работа у вас будет на всю жизнь и хорошие друзья, настоящие люди…38
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Желание и умение делиться душевным теплом - Александр Иванович Алтунин - Менеджмент и кадры / Науки: разное
- Переводы - Бенедикт Лившиц - Поэзия
- Карман ворон - Харрис Джоанн - Иностранное фэнтези
- 1С: Зарплата и управление персоналом 8.2. Понятный самоучитель для начинающих - Алексей Гладкий - Программы