Андрей Тарковский. Стихии кино - Роберт Бёрд
- Дата:23.08.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / Кино
- Название: Андрей Тарковский. Стихии кино
- Автор: Роберт Бёрд
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Андрей Тарковский. Стихии кино" от Роберта Бёрда
🎬 В аудиокниге "Андрей Тарковский. Стихии кино" вы погрузитесь в удивительный мир великого режиссера, чье творчество стало настоящим явлением в мире кинематографа. Роберт Бёрд раскрывает перед вами все стихии кино, в которых жил и работал Андрей Тарковский. Он рассказывает о его вдохновении, творческих принципах и великолепных фильмах, которые оставили неизгладимый след в истории кинематографа.
🎥 Главный герой книги, Андрей Тарковский, - талантливый режиссер, чье творчество поражает своей глубиной и философским подходом к искусству. Его фильмы, такие как "Зеркало", "Солярис", "Сталкер", открывают перед зрителем новые грани кинематографа и заставляют задуматься о вечных жизненных ценностях.
📚 Роберт Бёрд - известный кинокритик и писатель, который смог передать всю глубину и значимость творчества Андрея Тарковского. Его работы пользуются популярностью у любителей кино и профессионалов в этой области.
🔗 На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги онлайн на русском языке. Здесь собраны лучшие произведения различных жанров, которые погрузят вас в увлекательные истории и помогут расширить кругозор.
Не упустите возможность окунуться в мир кино и искусства вместе с аудиокнигой "Андрей Тарковский. Стихии кино" от Роберта Бёрда. Погрузитесь в атмосферу творчества великого режиссера и почувствуйте всю глубину его философии через звуки и слова.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь уместно взглянуть и на моментальные снимки, сделанные Тарковским на фотоаппарате «Polaroid», который он приобрел в середине 1970-х. Трудно судить, насколько серьезно Тарковский относился к фотографии как новой творческой практике. В основном Тарковский фотографировал свои дома – московскую квартиру на Мосфильмовской улице, дом в деревне Грязное, квартиру во Флоренции. Иные снимки фиксируют рабочие моменты на съемках фильмов, особенно «Ностальгии» и «Времени путешествия». Многие из этих снимков следуют доминирующим пространственным композициям в его кино: некая вертикаль (дерево, башня) превращает горизонтальное пространство в дом, а то и в храм. В них отражается чуткое отношение Тарковского к цвету и к светотени (хотя палитра полароидных фотографий весьма ограничена и нестабильна). Бросается в глаза и интерес Тарковского к обрамляющим отверстиям – окнам, дверям, зеркалам, а также к туманам, солнечным отблескам, утренней дымке, – которые сгущают ощущение включенности. Однако остается неразрешенным парадокс между моментальностью этих фотографий и текучестью времени в фильмах Тарковского. Приходится сожалеть, что в своих полароидных снимках Тарковскому не удалось провести такой плодотворный эксперимент в новом для него средстве изображения, как он это делал, например, в «Полном повороте кругом» на радио, «Гамлете» в театре и «Борисе Годунове» в опере. В фотографиях ему не удалось переосмыслить ни собственную творческую практику, ни новое средство изображения, как это пытались сделать такие художники, как Энди Уорхол и Дэвид Хокни. Скорее, вырывая выразительные и атмосферные мгновения из потока жизни, эти скромные и интимные снимки парадоксальным образом свидетельствуют о желании Тарковского в последние годы жизни создать монументальные образы из своих жизненных обстоятельств, дополняя свой «мартиролог» иконографией своей семьи.
Отличительная черта теоретических текстов Тарковского – это плавность переходов от технических вопросов к метафизическим проблемам. В одном из своих ранних интервью, например, он заявил: «Специфика кино заключается в фиксировании времени, и кино работает со временем как с единицей эстетической меры, которая может повторяться без конца. <…> Относительно монтажа я придерживаюсь следующего принципа: кино подобно реке; монтаж должен быть бесконечно стихийным, как сама природа; и то, что обязывает меня переходить от одного кадра к другому посредством монтажа, – это не желание увидеть отобранные вещи или торопить зрителя показом очень коротких кусков. Я считаю, что мы всегда остаемся в русле времени»[409]. Согласно этой логике, монтаж диктуется стихийной прерывистостью самой природы. Однако что такое природа для Тарковского, если не само время, которое, как мы уже видели, возникает из внутреннего напряжения образа?
Как Тарковский, так и его наиболее близкий соратник и единомышленник кинооператор Вадим Юсов часто говорили о том, как кинокамера «фиксирует» визуальную среду. С одной стороны, камера стабилизирует эту среду в качестве образа; с другой – камера предоставляет ей возможность проявляться в качестве неизобразимой и непроницаемой стихии, наделенной чем-то вроде собственной воли, чьи потоки пульсируют внутри зафиксированного образа. Юсов вносит трезвую ноту в эту дискуссию, когда он обсуждает роль технологии. Он называет оператора главным «потребителем» технологии, который выбирает оптимальные средства для того, чтобы «создать пластический эквивалент кинематографическому образу», предполагаемому сценарием: «Композиционное построение, перспектива тональная и линейная, светотональное и колористическое решение кадра»[410]. При этом «кинооператор способен не просто механически фиксировать реальность, но и ее деформировать, подчеркивать существенные для избранной цели качества»[411]. Таким образом из технологического расчета создается «фактура образа реального мира», опирающаяся не только на «средства искусства», но и на «оптику и пластические световые возможности пленки»[412]. Такие монтажные куски, как «город будущего» в «Солярисе», приобретают «не только эмоциональную среду, но и этическую окраску»[413]. Юсов особо выделяет пролог к «Андрею Рублёву, когда с летающим мужиком Ефимом как бы соперничает кинокамера, которая взмывает над ним, «фиксирует» его в воздухе, а затем вдруг застывает в момент крушения. Пока Ефим лежит, камера продолжает свободно двигаться вокруг него, подобно лошади, которая тихо проходит через кадр и потом кувыркается на земле.
Словом, режиссер предполагает, а камера располагает. Кувыркающаяся лошадь образно подтверждает как торжество кинокамеры над смертью, так и смирение кинокамеры перед нефиксируемой, неукротимой волей стихий. Юсов дает еще один пример из «Соляриса» – короткая сцена, в которой проливной дождь наполняет фарфоровые сосуды, оставленные на столе на веранде дома: «Пластический образ построен по принципу несоразмерности масштабов: крошечное по объему, прекрасное творение рук человеческих не способно вместить миллионной доли падающей в него с небес влаги. Прозрачность хрупкого фарфора, блеск строганых досок стола, зеркальные капли влаги, в которых отражается окружающий мир, – все это должно было быть запечатлено пленкой с максимальной достоверностью фактур, деталей и световых рефлексов»[414].
Приверженность Тарковского длинным планам следует понимать не как отражение наивной веры в способность кинокамеры «зафиксировать» стихийную природу, а как точный расчет на ее особое проявление в кинотехнологиях. Славой Жижек выделил фундаментальное различие в длинных планах Тарковского в «Ностальгии», которые «рассчитывают или на гармоническое отношение к их содержанию, указывая на вожделенное духовное примирение, которое обнаруживается не во взлете от гравитационной силы Земли, а в полном подчинении ее инерции… или, еще более интересным образом, на контраст между формой и содержанием, как длинный план истерического нападения Эуджении на героя, в котором содержится смесь сексуально-провокационных и сладострастных жестов с небрежно-презрительными словами»[415]. Естественно, соблазн «поддаться инерции» стихийных потоков неотделим от истерического сопротивления им; напряжение между этими силами как раз и составляет внутреннюю жизнь всех персонажей Тарковского, принципы всей его кинопоэтики и даже определяет поведение его камеры. Жижек полагает, что Эуджения протестует «не только против усталости и безразличия героя, но и против невозмутимого безразличия самого статического длинного плана, который не дает ей нарушить своего покоя»[416]. Тарковский отметил подобный эффект в сцене ослепления каменщиков в «Андрее Рублёве», которую он сначала собирался снимать «динамично, двигаясь с камерой среди деревьев. И только на месте поняли: надо снимать с мертвой точки, безразличной камерой. Эффект превзошел все ожидания. Бесстрастность, холодность неподвижной
- После Тарковского - Коллектив авторов - Кино / Культурология / Прочая научная литература
- Дизайн-мышление в бизнесе: от разработки новых продуктов до проектирования бизнес-моделей - Тим Браун - Бизнес
- «Сталкер» — путь священника. Опыт богословского прочтения кинофильма Андрея Тарковского - Димитрий Барицкий - Религия
- Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков - Критика
- Музей - Виорель Ломов - Социально-психологическая