Опыт присутствия - Юрий Тола-Талюк
- Дата:20.08.2024
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Опыт присутствия
- Автор: Юрий Тола-Талюк
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А какие были прекрасные люди из студенческой Москвы и Петербурга!
Володя Гедонии, Вадим Козовой, Боря Пустынцев, Алик Голиков, Петя
Перцев, и мой самый близкий друг в лагере Боря Хайбулин. И Илья,
Илья Гитман, с которым с тех и до сих пор я шагаю по жизни как с собственной мистической тенью. Феноменальный еврей, все таланты которого отвергло советское общество и закопало в братскую могилу инакомыслия, оставив для общества из всех его бесконечных знаний только умение держать пассатижи электрика.
Мое пребывание на 71 ОЛПЕ имело не только привлекательные стороны, но и связанные с моим характером шероховатости. Первые впечатления и насыщение общением приутихли, и появился научный зуд.
Оказавшись среди изобилия настоящей философской литературы, я решил отлынивать от работы, отдаваясь изучению недоступных доселе областей знания. Там я впервые познакомился с теорией относительности, по запрещенной книге Эддингтона "Время, пространство, тяготение", с трудами Менделя, Моргана и Вейсмана, с работами Норберта Винера. Разумеется, у меня не оставалось времени на выход в рабочую зону. Лагерной администрации это не нравилось.
От меня требовали исполнения трудовой повинности. Я отвечал, что в
"соответствии с международными принципами декларации прав человека" никто не имеет права заставлять работать политического заключенного.
В лагере никакие такие права не были известны, Да и что за
"политические заключенные"? – Хрущев на весь мир заявил, что у нас нет "политических заключенных", а есть только "уголовники".
Заместитель командира отряда старшина Швед отводил меня на вахту, ласково приговаривая:
"За что ты мне так нравишься, Юрий Константинович, за фамилию? – и сам отвечал: Нет, за прическу. Такая она у тебя лохматая. Вот сейчас мы ее подправим, – заканчивал он елейным голосом, поскрипывая коричневой от времени машинкой, служившей, видимо этим целям не один десяток лет. Меня усаживали на табурет и начинали
"подправлять". Волосы, первой стрижки перед посадкой в ШИЗО
(штрафной изолятор), были частично острижены, частично вырваны, из лопнувшей кожи сочилась кровь. Шведу доставляло удовольствие
"пропалывать" головы своих жертв тупой машинкой. Он делал это приговаривая с интонациями Фигаро: "Ну, как, удобно ли, приятно?" В последовавшие за первой посадкой приводы, волосы не успевали отрастать, но Швед ухитрялся каждый раз вырывать те, что были подлине.
ШИЗО – это помещение на вахте, с камерами 2 Х 2 метра, с дощатым настилом, полметра над полом, с крохотной полоской печи, основная часть которой выходит в коридор, и разбитыми маленькими окнами.
Первая моя ходка произошла в ноябре, когда уже ударили морозы. Меня затолкали в это крохотное помещение, предварительно тщательно ощупав верхнюю и нижнюю одежду, и заперли на трое суток. Все остальные сроки пребывания в штрафном изоляторе я, как рецидивист-отказчик, тянул по семь суток.
Трудовая деятельность все же не обошла меня. Друзья уговорили поступить в аварийную бригаду Нико Пулоса – греческого шпиона. (Он под видом коммуниста учился в академии Фрунзе и был разоблачен бдительными чекистами). Это был интересный период, где приходилось работать, напрягая все физические возможности. Мы разгружали вагоны, складывали поступавший лес. Особенно запомнилась очистка котельного борова, где нам пришлось выгребать золу, слоем толщиной до метра, залитую водой, но мгновенно испарившую ее, и вернувшую нестерпимый жар. Когда мы прошли от топки до трубы и вылезли наружу, казалось, что уже никакие силы не сумеют заставить повторить подобный подвиг. Мы чувствовали себя сваренными снаружи, и изнутри.
На другой день в котельную грузовик привез несчетное количество папок с лагерными делами, накопившимися за период "культа личности". Тяга в топке была хорошей, листы пролетали боров и трубу, вылетали в небо и порхали над лагерем и рабочей зоной, как почтовые голуби. За секретными документами бегали надзиратели, хватали их с возможной поспешностью и тащили как ядовитых змей назад в котельную. Но нам все же удавалось прочитать некоторые уцелевшие страницы. То были старые дела, как правило, с однообразным окончанием: "Убит при попытке к бегству". Старые лагерники рассказывали, что в те времена любого неугодного могли пристрелить, бросить на проволоку, а потом указать вот эту самую причину убийства. И те же старые зэки утверждали, что уже не один десяток машин с расстрельными делами пропустили через эту самую Рузаевскую топку.
Примерно в тот же период меня поразил вирус очередной иллюзии, свойственной политическому романтизму. Я вступил в подпольную
"Прогрессивную партию России". Сколько-то дней ходил в рядовых, но вскоре, в силу темперамента, возглавил ячейку и выполнял функции по разработке оперативных акций. Один друг (ведь мы могли доверять только друзьям) из моей ячейки, при переходе из зоны в зону,
"раскололся" на вахте и передал "ксиву", (так мы называли нелегальные письма) лагерному начальству. Ксива содержала какие-то инструкции однопартийцам из 5-го лагеря. О провале мне стало известно от одного, тоже очень интересного человека, Андрея, генеральского сынка. Интересен он был тем, что исповедовал культ сверхчеловека. Запомнились его стихи где выражалось пренебрежение к человеческой жизни:
"Наш маршрут проложен и известен,
Даже чудо город не спасет.
И насвистывают ласковую песню
Мальчики готовые на все".
Он хотел быть "мальчиком готовым на все". Вначале он утверждался тем, что пошел против системы и отца, потом, в лагере, вдруг передумал, объявил себя стукачом и ушел дневальным на вахту. Что его заставило подойти ко мне и процедить сквозь зубы: "Бил раскололся, отдал ксиву куму"? – Неизвестно. Но в дальнейшем, представление о том, с чем придется иметь дело, позволило локализовать дело, ограничив его практически теми, с кем был знаком "Бил". Так я попал в одиночную камеру Саранской внутренней тюрьмы.
Кто не испытал муки этого нравственного омута, не поймет что чувствует человек поставленный перед выбором, в котором решается не только его судьба, но и судьба тех, за кого он несет моральную ответственность. Когда понимаешь, что твое поведение предопределено, но твоя гордость не может принять неизбежное. Что лучше, сотрудничество с властью или новый срок? – Для себя я бы выбрал новый срок. Но та, дьявольская казуистика, которая толкает нас повелевать судьбами других и брать их решения в свои руки, эта казуистика, когда-то толкнувшая Раскольникова на убийство старухи, подсовывает главный свой тезис: "Цель оправдывает средства". Не оправдывает. Но это понимаешь только потом. А когда твое сознание твердит о всесилии воли, о ее способности подчинить твои нравственные данные Богом основы естества, тебе кажется, что можно преодолеть все, ради служения другим, служения цели. Зная, что имелось в распоряжении следствия, я считал необходимым занять эту двусмысленную позицию. Все, кто оказался вовлеченным в водоворот лагерного дела, вольны были играть собственную роль. Я не имел такого права, они были моими "подчиненными" в партийной иерархии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Преемственность среднего и высшего литературного образования в российской традиции - Елена Гетманская - Языкознание
- 9 уроков таро. Учебник для начинающих - Владимир Вареца - Прочая научная литература
- Отряд особого назначения - Макар Бабиков - О войне
- В стране невыученных уроков - Л Гераскина - Прочая детская литература
- Сибирский триллер. Том 1: Жаркое лето 95 года - Александр Брукман - Боевик