Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак
- Дата:20.06.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Название: Андрей Белый. Между мифом и судьбой
- Автор: Моника Львовна Спивак
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий, —
Дуновение — Вдохновения![1113]
Две финальные строки отсылают читателя к новозаветным событиям, случившимся на 50‐й день после Воскресения и давшим основание для одного из важнейших христианских праздников — Дня Святой Троицы, или Пятидесятницы. В этот день произошло сошествие Святого Духа на апостолов, после чего они внезапно заговорили на языках, которых прежде не знали, и разбрелись по миру проповедовать Слово Божие:
При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать (Деян 2:1–4).
Традиция изображения сошествия Святого Духа на апостолов весьма древняя (с VI века); иконы, миниатюры, фрески, запечатлевшие это чудо, многочисленны (как в западной, так и в восточной церкви) и разнообразны. Однако разнообразие и вариативность преимущественно связаны с местом действия, интерьером горницы, в которой происходит это событие, расположением и составом апостолов, присутствием или отсутствием Богоматери и т. п. Что же касается вариантов изображения самого сошествия Святого Духа на апостолов, то их немного. Самый распространенный предполагает педантичное следование евангельскому тексту: Святой Дух, спустившийся на апостолов, изображается в виде небольших язычков свечного пламени, колеблющихся над их головами.
Строки Цветаевой, как кажется, восходят одновременно и к Деяниям апостолов, и — в еще большей степени — к иконописному канону. Поэт упоминает и языки пламени над головами («легкий огнь»), и ветер, который эти языки пламени принес («дуновение»), и следствие этого — дар изъясняться на незнакомых языках и нести в мир Божье Слово («вдохновение»). Так в стихотворении, опубликованном в «Верстах». В эпиграфе мысль еще более усилена: «вдохновение» и есть то самое «дуновение», его синоним. Получается, что «легкий огнь, над кудрями пляшущий» — зримый результат осененности Святым Духом («Дуновение — Вдохновения!» в «Верстах»; «Дуновение — вдохновение» в эпиграфе). Только у Цветаевой вместо апостолов — поэты, но и те и другие дар слова получили свыше.
Примечательно, что апостолы, внезапно начавшие изъясняться на незнакомых языках и нести откровение, полученное свыше, были народом осмеяны: осиянность Святым Духом обрекла их на поведение, показавшееся непристойным; окружающие решили, что апостолы пьяны.
Природа ангельского дара такая же: «Легкий огнь, над кудрями пляшущий, — / Дуновение — вдохновение»; его никак нельзя отнести к разряду тех, про кого у Цветаевой говорится: «В поте — пишущий, в поте пашущий». Случайно или нет, но в описании мелодии, исполняемой «уэльсовским ангелом» (см. приведенную выше цитату), присутствуют и языки огня, и танец[1114].
«Дуновением вдохновения» объясняет великие произведения искусства, созданные гениями на земле, и Уэллс: «Вся красота нашего искусства лишь слабая передача слабых отражений того чудесного мира, и наши композиторы, наши лучшие композиторы, это те, которые слышат — очень, очень смутно — быль мелодий, которые гонят перед собою ветры того мира»[1115].
Казалось бы, нет необходимости доказывать родство поэтического и музыкального творчества — за очевидностью. Однако Цветаева родство между истинной поэзией и ангельской музыкой в очерке «Пленный дух» настойчиво и даже навязчиво акцентирует, прибегая, в частности, к авторитету Андрея Белого, высоко оценившего ее сборник «Разлука» (1922)[1116]. В мемуарах она целиком перепечатывает адресованное ей восторженное письмо Белого от 16 мая 1922 года:
Глубокоуважаемая Марина Ивановна
Позвольте мне высказать глубокое восхищение перед совершенно крылатой мелодией Вашей книги «Разлука».
Я весь вечер читаю — почти вслух; и — почти распеваю. Давно я не имел такого эстетического наслаждения.
А в отношении к мелодике стиха, столь нужной после расхлябанности Москвичей и мертвенности Акмеистов, — Ваша книга первая (это — безусловно).
Пишу — и спрашиваю себя, не переоцениваю ли я свое впечатление? Не приснилась ли мне Мелодия?
И — нет, нет; я с большой скукой развертываю все новые книги стихов. Со скукой развернул и сегодня «Разлуку». И вот — весь вечер под властью чар ее. Простите за неподдельное выражение моего восхищения и примите уверения в совершенном уважении и преданности[1117].
Потом конспективно передает свой ответ ему:
Я сразу ответила — про мелодию. Помню образ реки, несущей на хребте — всё. Именно на хребте, мощном и гибком хребте реки: рыбы, русалки. Реку, данную в образе пловца, расталкивающего плечами берега, плечами пролагающего себе русло, движением создающего течение. Мелодию — в образе этой реки[1118].
Затем отсылает к лестной для нее берлинской рецензии Белого «Поэтесса-певица»[1119] (тоже на «Разлуку»):
<…> если Блок есть ритмист, если пластик по существу Гумилев, если звучник есть Хлебников, то Марина Цветаева — композиторша и певица. Да, да, — где пластична мелодия, там обычная пластика — только помеха; мелодии же Марины Цветаевой неотвязны, настойчивы, властно сметают метафору, гармоническую инструментовку. Мелодию предпочитаю я живописи и инструменту; и потому-то хотелось бы слушать пение Марины Цветаевой лично <…>[1120].
И в дополнение к этому еще и подробно останавливается на «устной хвале» Белого:
— Значит, Вы — чудо? Настоящее чудо поэта? И это дается — мне? За что? Вы знаете, что Ваша книга изумительна, что у меня от нее физическое сердцебиение. Вы знаете, что это не книга, а песня: голос, самый чистый из всех, которые я когда-либо слышал. <…> Ведь — никакого искусства, и рифмы в конце концов бедные… <…> Но разве дело в этом? <…> А Вы, Вы — птица! Вы поете! Вы во мне каждой строкой поете <…>[1121].
В финале очерка Цветаева приводит посвященное ей стихотворение Белого из сборника «После Разлуки» (подзаголовок: «Берлинский песенник»!), в котором, опять-таки, ее стихи названы «малиновыми мелодиями»…
Весь этот ряд должен, как кажется, сделать несомненным столь важное для Цветаевой тождество между мелодией, исполняемой «уэльсовским ангелом», и истинным стихом, в частности ее стихом в оценке Белого. Сама она в долгу тоже не осталась и описала чтение Белым его стихов как музицирование («Пробегает листки, как клавиши»[1122]), причем музицирование ангельское: «В его руке листки, как стайка белых, готовых сорваться, крыльев»[1123]).
Примечательно, что враждебный, полный несчастий и боли земной мир равно губительно влияет и на дар Андрея Белого, и на дар
- Записи и выписки - Михаил Гаспаров - Публицистика
- Новгородский государственный объединенный музей-заповедник - Александр Невский - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Письма отца к Блоку - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив