Окоянов - Дмитрий Дивеевский
- Дата:24.10.2024
- Категория: Детективы и Триллеры / Исторический детектив
- Название: Окоянов
- Автор: Дмитрий Дивеевский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее охотно взяли, потому что была хорошо выучена устной и письменной речи, а работу на клавиатуре освоила за три дня.
Попав в маленький мужской коллектив, Ольга столкнулась с серьезными трудностями общения, хотя чекисты вели себя по отношению к ней самым порядочным образом. Двое из них работали раньше слесарями депо, двое вернулись с фронтов гражданской. Хозяйством заправлял молодой, шустрый комендант из осевших в уезде «столыпинских переселенцев». Вот и весь коллектив, возглавляемый молодым начальником Антоном Константиновичем Седовым. Сами эти люди, их поведение и общение между собой были для нее так непривычны, что поначалу она терялась, не знала, как реагировать на их обращения, и заслужила прозвище «дикуши».
Ей, стеснительной сельской барышне, были страшны прямые и незамысловатые речи чекистов.
– Идея революции в том, чтобы говорить правду, – утверждал самый пожилой из них, Пармен Редькин. – Если я молчу перед товарищем, который нагрешил, значит, я хреновый чекист. Вот, к примеру, ты, Семен, – обращался он к своему приятелю Семену Калачеву, – имею я право тебе свое мнение сказать про твою жизнь или нет? Если, к примеру, не имею, то как ты будешь исправлять свое паскудное поведение? Ты вот, как петух, живешь, мужнюю соседку топчешь, а я и слова тебе сказать не моги? Это я про воспитание.
– Я, Пармен Иваныч, от твоего воспитания точно в петлю полезу. Ты сам, как пень мохнатый, со своей бабкой корнями переплелся, а мне, значит, и к соседке скакнуть нельзя? Тут же из-за плетня Редькин заблеет: нельзя-а-а-а! Нет уж, пусть меня лучше партия воспитывает. А ты, Пармен, семечки на завалинке лузгай. Со своей королевной.
– И про любовные отношения тоже надо прямо говорить, – вступал в разговор младший из сотрудников, Матвейка Захаров. – Если я влюбился в барышню, то почему должен вокруг нее кренделя выписывать? Я подойду, представлюсь чин-чином и скажу: «Дорогая товарищ барышня. Поскольку я в Вас непосредственно влюблен, желаю об этом заявить. Я не нахал или контра какая. Вот мое удостоверение, имя-фамилия. Заработок мой такой-то, живу я там-то. Характеристики мне дадут товарищи Редькин и Сайкин. Прошу меня рассматривать как кандидатуру. Сроку даю неделю. Если почувствуете ко мне любовные тяготения, прошу явиться в помещение уездного политбюро в положенное время для окончательного объяснения. С моей стороны будет к Вам только революционное, то есть товарищеское, расположение». Вот так-то.
Ольга частенько не умела распознать, шутят они или говорят всерьез, и поэтому чувствовала себя не в своей тарелке. К тому же, естественный для ее возраста интерес к мужчинам разбивался о стену неприятия ею подобных персонажей, и помыслить о каких-то амурах с ними она не могла.
Единственным интересным мужчиной среди чекистов был их начальник Седов. Но Ольге он представлялся недостижимым и важным героем, не подозревающим даже о наличии в ней женских качеств. Он притягивал девушку к себе какой-то мягкой и в тоже время уверенной манерой вести себя, веселым нравом и простым обхождением с подчиненными. Ольга была без ума от его безупречно сидящего френча, аккуратно подстриженной копны темных волос и запаха какого-то неведомого ей одеколона. «Настоящий кавалер», – думала она. Но даже и в тайных помыслах девушка не могла решиться на то, чтобы начать с Седовым сознательный флирт. У нее не было никакого навыка в этом. Весь ее девичий опыт сводился к тому, что еще до отъезда в Окоянов она ходила на вечерние посиделки к деревенской молодежи. Сидя на завалинке плотным рядком, ребята разговаривали или пели песни в темноте. Случалось, что рука сидевшего рядом парня, обнимавшая где-то за ее спиной подоконник, потихоньку соскальзывала ниже, и она чувствовала на груди тяжелую мужскую ладонь, которая начинала ее сжимать. Помлев минуту-другую от острого желания, Ольга незаметно отстраняла ладонь ухажера. Иначе было нельзя. Поймет неправильно. Потом не отвяжешься.
Родители отправили Ольгу в Окоянов в надежде, что в уездном городе ей проще будет найти жениха. Однако женихов повыбили две войны, а свободных невест в городе было предостаточно. Тем более, что Ольга не была первостатейной красавицей, хотя понимающий человек сказал бы, что вкупе с покладистым, скромным характером и обходительными манерами, она была гармонична.
Ольга снимала угол у тридцатилетней солдатской вдовы Веруньки Алтуховой, и та отводила с ней душу, рассказывая о своем прежнем житье-бытье с покойным мужем. Верунька, вроде бы, не догадывалась, что ее безыскусные рассказы об интимных сторонах этой жизни будят в девушке совсем ненужные ей представления и желания. Хотя, как знать. Мало-помалу вдова узнавала свою квартирантку. В женских их разговорах Ольга своей стеснительностью показывала больше, чем могла бы сказать на словах. Да и ночные ее мучения не прошли мимо внимания приметливой и любопытной женщины.
Как-то ночью хозяйка вышла из-за занавески, отделяющей ее спаленку, разбудила взмокшую от пота Ольгу, метавшуюся в томительных сновидениях, и сказала:
– Смотрю я на тебя, девка, и думаю: так больше нельзя мучиться. Корень тебе нужен. Либо валерьяновский, либо окояновский.
Потом, помолчав, добавила:
– Да и мне тоже.
Она села на постель рядом с Ольгой и, осторожно положив руку ей на живот, стала его потихоньку поглаживать. Девушка затаилась от неожиданности, а Верунька опускала ладонь все ниже и ниже и, наконец, сжав ей лобок, нагнулась и поцеловала в шею. Потом с трудом оторвалась, коротко хохотнула и сказала:
– Прости меня, Ольга, ради Бога. Уж пять лет без мужика хожу. Рехнусь скоро.
И быстро ушла к себе за занавеску.
А Ольга лежала сама не своя. То, что сделала Верунька, было так неожиданно, так странно, что она просто растерялась. Девушка слышала, что такое бывает между женщинами, но это отвратительно и предосудительно. Однако, вспоминая прикосновение Веруньки, она никакого отвращения не испытала. Наоборот, прикосновение чужой руки принесло удовольствие истомленному телу. Она долго не могла уснуть и все думала о том, что произошло. Так ничего и не придумав, Ольга провалилась наконец в тупой, тяжелый сон.
На следующий день девушка чувствовала, как испытующе поглядывает на нее хозяйка, ожидая, видимо, каких-нибудь слов. Но Ольга сделала вид, что забыла этот случай, и они продолжили свое общение как прежде, пока Верунька не слегла от простудного заболевания. Первые две ночи она не давала Ольге спать непрерывным хриплым кашлем. Когда на третий день стало ясно, что простуда нешуточная и ее надо лечить, Верунька послала Ольгу к знахарке Фелицате. Та идти к больной отказалась, мол, таких сейчас полгорода, но завернула в обрывок бумаги кусочек барсучьего сала для растирания. Перед растиранием велела выпить полстакана самогону. Самогону немного в запасе имелось. Сидя в постели, хозяйка морщась выпила вонючую жидкость, затем разделась по пояс и Ольга стала натирать ей спину и грудную клетку растопленным салом. Верунька сидела спокойно, но девушка видела, что лицо ее покрывается пунцовой краской, а дыхание учащается. Ольга старательно втирала остатки сала, когда Верунька взяла ее скользкую руку и положила к себе на грудь. Сосок под ладонью девушки напрягся и она почувствовала необычное возбуждение.
А Верунька впилась в нее напряженным взглядом и хриплым голосом тихо проговорила:
– Дай другую руку.
Повинуясь ей, Ольга протянула ей другую руку. Верунька положила ее ладонь себе на лобок и сдавленно выдохнула:
– Сожми же, ну, сожми!
Девушка сжала руку. Верунька раскинула ноги и тут же послышался ее тихий, страстный стон. Она несколько раз конвульсивно подбросила бедра и затихла. Полежав немного, сказала:
– Прости меня, Оленька, прости окаянную. Вот до чего нечистая доводит.
Ничего не могу с собой поделать. Только ты с меня пример не бери. У тебя все еще впереди. И муж, и любовь, и всякое такое.
– Не знаю, как мне до мужа дожить. Ты ведь видишь, как я мучаюсь.
– Ну хорошо. Давай я тебе один разочек облегчение устрою. Только один разочек, и все.
Верунька спустила с Ольги ночную рубашку и впилась губами в сосок ее маленькой груди. Девушку стали бить мелкие электрические молнии… Она ослабела и опустилась на подушки. А проворные руки Веруньки уже гладили ее тело и добрались до того главного места, которое пылало маленьким костром. После нескольких нежных, но сильных прикосновений у нее начался оргазм. Совсем не такой, какие приходили во сне – рваные, незаконченные, мучительные. Пальцы Веруньки выжимали из ее воспаленного женского места всю накопленную страсть плотской работы. Ольга мычала, судорожно билась в постели, а оргазм все не кончался. Наконец, какое-то колесо прекратило вращаться внизу ее живота и она устало расслабила тело.
На следующую ночь опыт повторился. В голове Ольги стоял невообразимый кавардак мыслей, в душе боролись осуждение случившегося и сладостные воспоминания о нем, а тело властно требовало повторить опыт еще и еще. С неискушенным своим сердцем девушка могла бы быстро утонуть в этом предосудительном занятии и стать лесбиянкой, если бы не Верунька. Та целую неделю отводила душу с Ольгой, а потом заявила:
- Ломаный грош - Ольга Ларионова - Научная Фантастика
- СВО. Клаузевиц и пустота. Политологический анализ операции и боевых действий - Михаил Головлев - Публицистика
- Вертел я ваши кланы! Том 2 - Андрей Розальев - Боевая фантастика / Периодические издания
- Золотые стихи Пифагора, объясненные и впервые переведенные в эвмолпических французских стихах, предваряемые рассуждением о сущности и форме поэзии у главных народов земли - Антуан д'Оливе - Эзотерика
- Мужчина и женщина. Тело, мода, культура. СССР - оттепель - Наталия Лебина - Прочая документальная литература