Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель
- Дата:21.10.2024
- Категория: Старинная литература / Европейская старинная литература
- Название: Жизнь Маркоса де Обрегон
- Автор: Висенте Эспинель
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ответ на это прост, – сказал я, – потому что когда эта сеньора была девушкой, то благодаря естественной холодности, какой все они обычно обладают, страх сковал ей члены и жилы тела так, что она не могла бежать, ни даже двинуться с места; но, после того как она вышла замуж и ей помогла сила жара мужа, ее природные качества улучшились и она собралась с духом, чтобы взяться за такое трудное предприятие. И обо всех женщинах, о каких упоминается в древности, не известно, чтобы это были девушки, – да и нельзя этого подумать.
– А разве об амазонках, – спросил мой господин, – не говорится, что они были девственницами?
– Нет, сеньор, – ответил я, – и даже пока они были таковыми, они не участвовали в битвах, а только упражнялись, но не в праздности или в обработке шерсти, а в охотах на диких зверей, в верховой езде, в употреблении копья, лука и стрелы; и чтобы сделаться более воинственными, они питались черепахами и ящерицами; а придя в соответствующий этому возраст, они вступали в браки с окрестными мужчинами, и, если от этого сожительства у них рождался мальчик, они или убивали его, или калечили его так, чтобы он не имел возможности выполнять обязанности мужчины; а если у них рождалась девочка, то, чтобы не было помехи для натягивания лука, ей вырывали или отрезали правую грудь, ибо это и обозначает слово «амазонки», то есть sine ubere – «без соска»; но ни одна из них в одиночку не совершала столь великого подвига, как эта валенсианка.
Глава XIV
Так как невольники и спутники дремали, мы – мой господин и я – имели возможность поговорить об этом и о других вещах, чем и разогнали сон. После того, как мы немного отдохнули, мы через часа два увидели Балеарские острова, Майорку и Менорку, Ибису и другие мелкие острова; но из-за бдительности, какая царит на этом острове, мы не приближались к берегам Майорки до наступления ночи. Мы дождались темноты, однако необходимо было спешить, потому что, хотя острова и показались быстро, нужно было хорошо потрудиться, чтобы добраться до них. Мы подошли к Майорке наилучшим образом, а для ренегата это было наихудшим, потому что, когда мы огибали скалу, с нее нас заметил часовой, который дал знать генуэзским галерам, плававшим здесь, чтобы захватить моего господина, и, хотя уже приближалась ночь, они начали с великой яростью грести по направлению к нам. Видя свою погибель, мой господин перешел на другую галеоту, взяв с собой наиболее испытанных людей из тех, какие были на обоих, и поручил мне наблюдать за той, на которой остался я с небольшим количеством людей. Он был уверен, что, говоря по-испански, я смогу соответствующим образом ответить, а его галеота имела бы некоторую возможность скрыться. Таким образом, он оставил меня в качестве помехи для преследования, чтобы я достался им в добычу, а он мог бы спастись.
Случилось так, как он и предполагал, потому что, будучи человеком хитрым и очень хорошо знающим весь берег, он направился не в открытое море, а к острову, и так как ночь почти уже наступила, он переплывал, прячась, из одной маленькой бухты в другую, а когда совсем стемнело, он вышел в море и скрылся. Так как на галеоте, на которой остался я, не было людей, которые могли бы грести, а было только очень немного самых негодных, то она шла так медленно, что галеры смогли дать выстрел, приказывая нам сдаться. Мы остановились, и когда они подошли ближе, я очень громко и на чистом испанском языке сказал: «Мы сдаемся». – «Вас то мы и ищем», – сказали с галер, обзывая меня тысячью позорных имен; ибо в самом деле они считали меня за ренегата, так как галеота была той самой, на которой всегда плавал мой господин, а я говорил так чисто по-испански. Они бросили на весла всех турок, тот сброд, какой они нашли со мной, а мне, думая, что они захватили того, кого искали, связали руки, чтобы доставить меня в Геную и там подвергнуть меня примерному наказанию. Капитан главного судна сказал мне по-итальянски:
– Сколько раз вы спасали свою жизнь, собака ренегат, теперь не уйдете от нас иначе как на виселицу.
– Сеньор, – сказал я, – пусть ваша сеньория обратит внимание, что я не ренегат, как думает ваша сеньория, а только бедный испанец, его невольник.
За защиту мне отпустили столько палочных ударов, что вынудили меня сказать:
– Говорят, что Генуя – это лишенная леса гора; но сейчас деревьев нашлось вполне достаточно для меня.
Два испанских музыканта, которых генерал вез на своей галере, рассмеялись на мое замечание, а еще больше на терпение, с каким я перенес это; одного из музыкантов я знал очень хорошо; остальные, которым музыкант перевел мои слова, тоже рассмеялись.
Я прижался в угол, со связанными руками и благодаря Бога за то, что столько раз мне приходилось испытывать бедствия и нужду; ибо несчастия заставляют нас вспоминать милосердие Божье, а не прегрешения, из-за которых мы заслуживаем этих бедствий; ибо если бы мы захотели обратить внимание, насколько это милосердие больше, чем бедствия, какие Бог нам посылает, то мы утешились бы и не жаловались бы на те орудия, какие Бог избирает для наказания нашего. Его замыслы настолько тайны и так велики, что заставляют нас очень внимательно размышлять о том, почему пришла к нам беда, а не почему мы этого заслужили, и Он настолько милосерден в наказании, что не хочет нас опозорить тем, чего мы заслуживаем, а хочет только причинить нам страдание тем, что мы испытываем, заставить терпеливо перенести то, в чем мы не согрешили. Его милосердие распространяется на все это, ибо Он упражняет нас на том, в чем мы не грешны, чтобы смягчить заслуженное нами наказание за грехи совершенные, а мы сейчас же возлагаем вину на тех, посредством чьей руки осуществляется справедливое наказание Божие. Таким образом, наказывая за не совершенное нами, Он наказал нас за то, что мы совершили, настолько ценя нашу честь, что Он не хочет часто наказывать нас одними и теми же средствами, которые убивают нас внутренне, чтобы мы не приходили в отчаяние и не считали Его жестоким палачом.
Теперь я вспоминаю о несчастьях, какие преследовали меня с детства, и не вспоминаю о проступках моей юности. Мне приходит на память, сколько добра сделал я в этой жизни некоторым людям, но благодаря этим же людям со мной случилось много бед, потому что Бог избирает одинаковые орудия, чтобы устыдить и наказать за грехи, совершенные по неведению или со злым умыслом. Меня принимают теперь за ренегата, и, со связанными руками, я был несправедливо оскорблен как хитрый и предавшийся дьяволу, осужденный на адские мучения и преданный анафеме, а если я хочу оглянуться назад, то я вижу, что заслуживаю этого и других, еще больших наказаний от руки Божией.
В это время подошел негодяй боцман и сказал мне, ударив меня плетью:
– Что ты говоришь тут сквозь зубы, собака?
Я промолчал, чтобы он не повторил удара.
Сеньор Марсело Дориа,[357] – ибо он был генералом, – движимый состраданием, сказал, чтобы со мной не обращались дурно, пока не выяснится, кто я. Я, увидя открывшийся путь к сочувствию, обратился к нему:
– Так как естественная защита предоставлена всем, то я умоляю ваше превосходительство, чтобы она была предоставлена и мне, потому что я уверен, что когда ваше превосходительство узнает, кто я, то я не только не пострадаю в руках такого знатного вельможи, но даже возлагаю надежду на Бога, что мне будет оказана почесть большая, чем я заслуживаю. В Генуе и даже на этой галере я представлю свидетелей, которые знали меня в столице католического короля, в то время как этот ренегат совершал набеги и опустошал все эти берега, – и одним из этих свидетелей будет посол, сеньор Хулио Эспинола.[358]
Он приказал развязать меня и заговорил со мной, расспрашивая меня обо всем, что он хотел знать о ренегате. Я сказал ему о хитрости, при помощи которой тот ускользнул, чем я до некоторой степени разрешил сомнение в моей личности, он же возложил большую вину на тех, которые не продолжали погони.
Я вернулся в свой уголок – хотя уже не со связанными руками – и уселся на корточках, закрыв обеими руками лицо и опершись локтями на колени, чтобы меня не узнал музыкант, и стал думать о тысяче вещей.
Когда мы плыли, направляясь к Генуе, – так как мы знали, что до Алжира уже дошла весть о крейсирующих около берегов генуэзских галерах, – мы проходили Леонский залив с небольшой бурей, и когда мы пересекли его из конца в конец, генерал приказал музыкантам петь. Они взяли свои гитары, и первое, что они запели, это было несколько моих октав,[359] которые оканчивались стихом:
Неверно счастье, зло лишь непреложно.
Дискант, которого звали Франсиско де ла Пенья, начал выделывать горлом превосходнейшие пассажи, и так как песня была сложной, он имел возможность делать их, а я испускать вздох на каждой каденции, какую они делали. Они спели все октавы, и на последнем такте, когда они произнесли:
Неверно счастье, зло лишь непреложно, —
я уже не смог сдержать себя и необдуманно сказал с естественным волнением:
- Антирак груди - Джейн Плант - Научная Фантастика
- Оковы - Валентин Маэстро - Русская современная проза
- Опасные добродетели - Элейн Барбьери - Исторические любовные романы
- Четвертая мировая война - Маркос - Контркультура
- Маэстро - Волкодав Юлия - Современная проза