Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги" - Себастиан Брант
- Дата:19.06.2024
- Категория: Старинная литература / Европейская старинная литература
- Название: Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги"
- Автор: Себастиан Брант
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрнгольд. Что же ты остановился?
Гуттен. Запамятовал третье. Ага, вот: доходы каждого из них. И так как складываются они целиком из награбленного, украденного и обманом добытого, то сирма эта сметает и уносит все вокруг себя, куда только достанет, а все, что поблизости, портит и развращает, словно заразой какой дышит. Надеюсь, тебе известно, на что живут кардиналы?
Эрнгольд. Что не на свои средства они живут, это я хорошо знаю. К тому же недавно повсюду можно было услышать скорбную песнь о новых «творениях» Льва Десятого: в один день он назначил тридцать кардиналов, которые, по-видимому, из одного яйца вышли, ибо все матерью своей назвали церковь.
Гуттен. И каждого из них он тут же обрядил в новые сирмы, назначив им области за Альпами, в которых они будут обманывать и грабить, то есть продавать духовные должности и учреждать пенсионы. Когда Вадиск заговорил об этом и кто-то его спросил, откуда получает добычу сам папа, раз те угодья для грабежа он уступает другим, он ответил: «Кроме городов, крепостей и обширных владений, к ним прилегающих, ему принадлежат грации и среди них те, которые называются экспектативными{873}; и, наконец, самый гнусный из обманов — «соблюдение в сердце»{874}.
Эрнгольд. Я и сам не могу сдержать вздоха, когда слышу о «соблюдении в сердце» — до того, говорят, преступна эта выдумка.
Гуттен. На мой взгляд, ни один обманщик не измышлял ничего хуже, ни один мошенник не придумывал ничего преступнее: это побивает все хитрости, оставляет позади все коварные уловки, превосходит всякий срам. Но прежде я хотел бы вскользь упомянуть об ущербе, который наносит Рим нашему народу многими своими действиями, — не потому, что Вадиск говорил об этом вскользь (он-то ничего не пропускал), а потому, что больше память не удержала.
Эрнгольд. Рассказывай, рассказывай. Решено: пусть снова мучается мой желудок, успевший отвыкнуть от бывалой тошноты, проглотим поскорее эту горькую досаду, разбередим затянувшуюся рану. Разумеется, прежде всего Вадиск говорил о куртизанах.
Гуттен. Да, конечно, и немало. Но еще раньше — о том, что ворует папа, а затем — чем промышляют остальные. Папе принадлежат мантии епископов, выручка от продажи индульгенций и диспенсаций{875}, сборы, которые его легаты делают в Германии — якобы для подготовки войны с турками{876}, и все, что приносят буллы.
Эрнгольд. Оставь ты эти подробности; что нам за разница, какая часть награбленной в Германии добычи попадает в лапы каждого в отдельности, когда все мы скорбим о нашем общем несчастье и, — если не можем отомстить, потребовать удовлетворения за нанесенную обиду, — по крайней мере, выражаем свой протест, громко крича о том, как велика наша скорбь! Лучше расскажи сначала о куртизанах, — то, что слышал от автора этого печального повествования, — а потом о положении дел в Риме, которое нам самим знакомо и которое мы не раз проклинали — с немалою для себя опасностью. Но что ты поставишь на первое место, о чем скажешь в последнюю очередь? И вообще, какого порядка следует придерживаться при таком изобилии?
Гуттен. Э, порядок! Будто может быть какой-нибудь порядок, когда все перевернуто вверх дном! Впрочем, больше всего меня возмущают их утверждения, что, мол, обижаться на утеснения с их стороны мы не вправе, ибо все предусмотрено конкордатом{877}, на который они и ссылаются. Эта булла (если только она сохраняется ими в том виде, в каком была написана) налагает на нас ярмо до того тяжкое и постыдное, что тяжелее и постыднее и представить себе невозможно. И все же теперь мы видим, как они выходят за пределы даже этой чудовищной несправедливости, — так можно ли говорить о каком-то чувстве меры в их злодеяниях? Можно ли надеяться, что их разнузданность когда-нибудь умерится?
Эрнгольд. Поистине недостойны были имени германца — я уж не говорю о титуле германского государя — те, кто впервые заключили этот бессовестный конкордат с римскими папами. А мы — трижды глупцы, если располагаем возможностью исправить ошибку, допущенную предками, но вместо того — живые и отнюдь не слепые — платим к величайшему для себя ущербу и даже возражать не решаемся, хоть и видим, что зло со дня на день растет. Но, вероятно, сначала их завлекли в эту ловушку хитростью, а не силой.
Гуттен. Ты прав: первое, что их обмануло, было, надо полагать, ложное благочестие. Римляне прикинулись, будто заботятся о сохранении единства церкви, и под этим предлогом сосредоточили всю власть в руках своего римского епископа. Он получил право назначать преемников нашим епископам и духовным князьям, если им случится умереть в Риме; если же смерть настигает их в Германии, он утверждает кандидата в сане; первоначально это делалось даром, потом стали требовать выплаты пенсиона в Риме и выкупа за паллий здесь, в Германии. И того и другого добивались не сразу: в первое время назначили сумму столь ничтожную, что ее и в расчет-то никто не принимал, но постепенно она становилась все больше, так что к нынешним дням все успело вырасти во много раз.
Эрнгольд. В результате этого преступного плутовства за паллий епископа Майнцского платят теперь вдвое больше, чем раньше.
Гуттен. Они объясняют это как своего рода наказание. Был в прежние годы один решительный и достойный высокого своего положения епископ, который согласился, чтобы папа утвердил его в сане, но купить паллий не пожелал и твердо стоял на своем. Тогда папа предал его анафеме, а его преемникам, за то что Майнцская церковь сочувствовала строптивости (так они именуют любое из наших законных требований) своего предстоятеля, назначил впредь и навеки двойной выкуп запаллий: прежде было десять тысяч, теперь взимают двадцать. И мало того что они ни гроша не уступают — приходится еще ублажать подношениями всех, кто хоть как-то приложил руку к этому делу: написал два словечка, или оттиснул печать на свинце, или шил эту жалкую накидку, — а затем, вконец разоряясь, нужно отправлять в Рим многочисленное посольство. Случайся это раз в сто или двести лет — и то, пожалуй, не следовало бы нам терпеть противных христианской религии нововведений; но ведь в Майнце есть старик, на памяти которого Альбрехт — восьмой епископ Майнцский. Вот сколько паллиев было куплено одной только церковью на протяжении жизни одного поколения! Не мудрено, что эта церковь так тяжко обременена долгами, а народ настолько разорен поборами, что епископ едва-едва может существовать на свои доходы.
Эрнгольд. Как ты думаешь, если бы кафедра епископа вдруг оказалась свободной, граждане Майнца снова купили бы в Риме паллий, невзирая на крайнюю свою нужду?
Гуттен. Небеса да хранят Альбрехта! Но если с ним что-нибудь приключится — купят! Уверен, что купят! Христом клянусь, купят!
Эрнгольд. Да ведь денег-то нет и с народа взять больше нечего!
Гуттен. Люди разденутся догола и сами себя выпотрошат — лишь бы было что послать в Рим: вот как силен предрассудок! Если же не все граждане на это согласятся, найдется человек, который, желая стать епископом, купит паллий за собственные деньги.
Эрнгольд. И тогда уж никаких выборов не будет?
Гуттен. Разумеется, ибо бедняка с пустым кошельком папа сочтет недостойным сана, а богача утвердит. Нет, право, разумно, как я вижу, научились поступать германские каноники, заботящиеся о доброй репутации римского пастыря!
Эрнгольд. Что же они делают?
Гуттен. А вот что: если у церкви нет денег, а народ с трудом платит налоги, они выбирают кого-нибудь посостоятельнее, кто может выдержать все эти расходы, — даже если всем остальным требованиям он не отвечает.
Эрнгольд. Стало быть, по праву нас упрекают в подлой рабской покорности: ведь мы сами отдали себя в рабство; и нечего говорить о несправедливости там, где все совершается по доброй воле.
Гуттен. Это верно, но они-то вдобавок изображают грабеж в виде заслуги и хвастаются, будто неусыпно пекутся о наших душах и оказывают нам благодеяние, следя, как бы высокого места не занял недостойный. Одним словом, громоздя одну несправедливость на другую, они еще хотят, чтобы обиженные казались обласканными.
Эрнгольд. А если народ взбунтуется и рыцарское сословие соблаговолит избрать порядочного епископа, который денег не только что не имеет, но и не желает иметь и который запретит каноникам посылать в Рим даже нищенский выкуп за паллий, откуда бы ни поступали для этой цели взносы, — разве не был бы такой поступок добрым примером для других церквей Германии?
Гуттен. Нет, это бесполезно. Всегда найдутся государи, которые заплатят за паллий, и папа назначит их епископами; ссылаясь на законы, они силою заставят повиноваться и простолюдинов и рыцарей и будут править вопреки желанию всего народа. Так вспыхнула Майнцская война, которую помнят еще наши отцы: была распря между епископами, одного из которых выбрали каноники, а другого утвердил римский первосвященник; город был взят и отдан солдатам на разграбление, а церковь жестоко пострадала.
- Книга 1. Западный миф («Античный» Рим и «немецкие» Габсбурги — это отражения Русско-Ордынской истории XIV–XVII веков. Наследие Великой Империи в культуре Евразии и Америки) - Анатолий Фоменко - Публицистика
- Диалоги. Размышления старого психолога - Сергей Кравченко - Психология
- Крах под Москвой. Генерал-фельдмаршал фон Бок и группа армий «Центр». 1941–1942 - Альфред Тёрни - Биографии и Мемуары
- История балтийских славян - Александр Гильфердинг - История
- Скажи волкам, что я дома - Кэрол Брант - Современная проза