Наука любви - Овидий Публий Назон
- Дата:20.06.2024
- Категория: Старинная литература / Античная литература
- Название: Наука любви
- Автор: Овидий Публий Назон
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Влияние риторики ощущается и в более общем плане, прежде всего – в развитии избранных тем. Часто одна и та же тема переходит из элегии в элегию. Иногда она разрабатывается в них по контрасту: в одной элегии сводня доказывает выгоды продажной любви, в другой сам поэт убеждает возлюбленную в обратном. Порой контраст совмещается с развитием темы: поэт учит Коринну обманывать мужа на пирушке – а потом мучается, когда она следует его уроку, чтобы обмануть самого поэта. Иногда сам контраст становится темой: вот автор убеждает возлюбленную, будто не изменял ей с ее рабыней, – а в следующей элегии убеждает рабыню не признаваться госпоже в их измене. Причем и здесь, и во многих других случаях двусторонняя разработки темы сочетается с прямым убеждающим обращением к адресату; впрочем, такое же обращение нередко и в элегиях, не образующих контрастных пар. Это снова наследие риторики, того вида ораторской речи, который оставался живым в Риме ко времени юности Овидия, – декламации. Декламациям обучались в риторических школах, их приходили слушать знатоки, в них состязались. Они делились на контроверсии – спорящие речи и суазории – речи убеждающие и доказывающие. Мы знаем, что Овидий отличался именно в последнем роде красноречия и не случайно перенес его в стихи. Суазория должна была не только логически аргументировать, не только блистать украшениями «общих мест» – она призвана была воздействовать эмоционально и на адресата, и на слушателей и выработала для этого целый арсенал приемов. Они позволяли разработать одну и ту же тему с разных точек зрения, часто противоположных, – что делает и Овидий, хотя бы в двойной элегии, где сперва доказывается, что нельзя жить, любя, потом – что нельзя жить без любви. Они давали возможность досконально проанализировать чувства, рожденные заданной ситуацией. Но кто бы ни пользовался ими – оратор или поэт, – его собственные эмоции оставались разыгранными. Этот холодок разыгранности мы ясно ощущаем в «Любовных элегиях».
В чем убеждает Овидий в своих элегических суазориях? Подруга не должна быть корыстна, или по крайней мере пусть не требует платы за любовь с поэта: он ведь награждает ее более ценным даром – стихами, приносящими ей славу. Но вдруг эта развитая в нескольких элегиях тема – общее место всей элегической поэзии римлян – обрывается ироническим контрастом: прославив Коринну, стихи доставили поэту новых соперников. Возлюбленная должна научиться обманывать мужа, привлечь для этого служанку, уметь припугнуть или улестить сторожа (опять общие места элегии) – но и мужа поэт призывает стеречь жену, не то за нею неинтересно волочиться. Элегия выработала свод ситуаций, связанных с любовью, точнее – с «Любовями» во множественном числе, и Овидий принимает эти ситуации как готовые и проигрывает их, больше того, призывает всех играющих соблюдать правила игры. Авторское «я» – на равных правах со всеми; насколько оно совпадает с Овидием, так же неважно, как и то, реален ли прототип Коринны. По сути дела, непосредственно-эмоциональное в «Любовных элегиях» почти ушло под натиском традиционного. Но щедрость таланта Овидия уже в первом цикле такова, что все возможности варьирования традиционных мотивов он исчерпывает до предела, увлекая этой игрой вариаций читателя. «Любовные элегии» и венчают, и кончают традицию: дальнейшая разработка все тех же тем стала невозможна, развитие жанра прекратилось.
Но парадоксальным образом утрата непосредственного переживания способствует выявлению самых сильных сторон таланта Овидия: изобретательности, фантазии, умения живописать. Проигрываемая ситуация, поскольку она не ощущается эмоционально, может быть описана объективно, как бы со стороны. Что и делает Овидий. Подробность за подробностью наблюдает он все этапы послеполуденного свидания с возлюбленной – обстановку, свое состояние, поведение женщины, красоту ее обнаженного тела, последовательно рассматриваемого от плеч до бедер… Объективность убивает эмоцию, эротическая элегия холодна: весь интерес перенесен на пластически-зримое описание деталей. Из мозаики таких деталей можно составить любую картину, от рискованной до идиллически-пейзажной, – и всегда она будет точной в каждом слове, изящной в любой детали, часто – чуть ироничной. В живописании деталей Овидий неиссякаем, – и вслед за поэтом даже современный читатель невольно заражается этой радостью неисчерпаемого изобретения, увлекается пластической зримостью все новых образов.
Один из источников этих деталей нами уже назван: это «общие места», заимствования из поэзии и мифологии. Но они группируются по большей части вокруг темы любовной, погруженной в быт, и быт этот снабжает поэта весьма сочными жанровыми деталями. Возникает игра несоответствий высокого и низкого, поэтического и повседневного. Особенно легко вовлекаются в нее бессчетные мифологические сравнения. Они годятся, по убеждению поэта, везде.
В мифах всегда для меня нужный найдется пример, —пишет он сам. И порою сам же подтрунивает над своим пристрастием к мифологии; обращаясь к дождевому потоку, преградившему дорогу к любимой, и помянув волшебные средства полета из мифов, поэт обрывает себя:
Что чудеса поминать, измышления древних поэтов?Этих чудес не видал и не увидит никто…Но через пять строк он забывается и нанизывает десять примеров любви речных богов, последний из которых развивается в самостоятельный эпизод, – пока опять не наступает отрезвление. Перед кем расточаются ученость и поэзия? Перед струей мутной и грязной воды!
Так в саму ткань любовной элегии Овидия входит эффектное несоответствие поэтики жанров. Мифологическое, традиционно принадлежавшее высоким жанрам эпоса или трагедии, сопоставляется с тем, что составляло предмет элегии, комедии, жанров более низких (Овидий отлично ощущал это жанровое различие и прямо говорил о нем в ряде элегий). В таком окружении миф снижается иногда до пародии и вместе с тем подчеркивает, сколь мнима серьезность того, с чем он сравнивается, – мира любви во множественном числе. Поистине объективно оценил себя Овидий спустя десятилетия: «певец, шутивший с нежными Любовями»!
Но каким бы условным и игровым ни выглядел мир, рисуемый Овидием в первом его цикле, читатель ощущает его несомненную связь с действительностью: в бытовых деталях, в ситуациях, в целых элегиях – таких, как изображающая посещение цирковых ристаний. Причем объективный описатель Овидий часто ближе к действительности, чем, например, Тибулл, превосходивший его искренней эмоциональностью. Что же это был за мир, где легкость любовных отношений сочеталась с их эстетизацией, питавшейся стихами и питавшей стихи, а сами стихи провозглашались наряду с любовью главным в жизни? Мир почти узаконенного беспутства существовал в Риме издавна; недаром еще в конце III в. до н. э. привилась тут комедия с ее бесконечными «Любовями» непутевых юношей к гетерам, своднями, ворчливыми или покладистыми стариками (многие из этих образов перекочевали в элегию). Ко временам Овидия мир этот стал несколько иным: дружба и искусство заняли в нем ничуть не меньшее место, чем незаконная любовь, к мужчинам примкнули женщины из общества, вольные в нравах и одаренные, способные обобрать и вдохновить любовника, обмануть его и оценить его стихи, а порой и написать ответные. Приверженность поэта жизни этого круга обусловила один из следующих его поэтических шагов. Если Овидий в «Любовных элегиях» многократно убеждает своих адресатов следовать правилам любовного этикета, то естественно, что дальнейшим этапом становится для него прямое обучение этикету. Жанр для этого существовал: дидактическая поэма, и до Овидия порой избиравшая несерьезный предмет. Было, например, стихотворное руководство по игре «в разбойники» (что-то вроде шашек); да и сам Овидий написал в стихах наставление по косметике. Теперь он скрещивает традицию дидактических «наук» с традицией элегии – и создает три книги «Науки любви». А привычка трактовать всякий предмет с двух сторон помогает ему создать «антинауку» – «Лекарства от любви». Здесь поэзия Овидия погружается в быт как никогда более, и быт этот – тот же самый, что в «Любовных элегиях».
- Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль - Древневосточная литература
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- #тыжемать. Материнство по правилам и без - Надя Папудогло - Прочая документальная литература
- Великое княжество Литовское - Геннадий Левицкий - История