Другой Петербург - Константин Ротиков
- Дата:20.06.2024
- Категория: Справочная литература / Руководства
- Название: Другой Петербург
- Автор: Константин Ротиков
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, в истории викторианской Англии есть сальное пятно: процесс Оскара Уайльда, осужденного за недозволенную связь с Альфредом Дугласом, отец которого шантажировал поэта. Уайльд отсидел несколько месяцев, что, впрочем, позволило ему написать «Балладу Рэдингской тюрьмы» и «De profundis», мужественная исповедальность которых значительно искупает его претендующие на блеск, но совершенно теперь не читаемые (по крайней мере, в русском переводе) «декадентские» произведения, с витиеватыми метафорами и запутанной, но мелкой моралью. В Англии могли об этом шуметь в газетах, издавать памфлеты и брошюрки. Ни о чем подобном в России не могло идти речи. Публичный скандал был исключен.
Единственное, что представляет интерес: кто бы мог этакое сочинить. Вероятно, история родилась в советизированной гомосексуальной среде, терроризированной указом 1934 года, оборвавшим корни, лишившим традиций. В тайных братствах гомосексуалистов присутствует некий комплекс отверженности и элитарности, и предание о гомосексуальности Чайковского сохранялось, как одна из священных легенд. Но общий уровень культуры безнадежно пал. Настоящие правоведы, помнящие, что собой представляло это учебное заведение, практически все были уничтожены, как и лицеисты. О чем-то за давностью не знали, о чем-то знать было запрещено. Мысль, что Чайковский «наш», в соответствии с печальной практикой советского периода, ассоциировалась с ожиданием неотвратимого наказания.
Но убивают все любимых, —Пусть слышат все о том.Один убьет жестоким взглядом,Другой — обманным сном…
Вот уж, действительно, «обманный сон», тяжело переведенный из Уайльда Бальмонтом. Свидетельства, убеждающие в полной естественности смерти Чайковского, многочисленны, и в совокупности их просто невозможно было бы фальсифицировать. Тогда как бесспорные доказательства суицидной версии полностью отсутствуют. В конце концов, хотя релятивизм в отношении исторических фактов ныне весьма моден, но всего-то за век — можно знать факты наверняка. Другое дело, когда историк «сам обманываться рад», но здесь речь не об этом.
Ну, а Моцарт, возразят нам, тоже, бедняжка, умер в страшных мучениях, а миф о его отравлении родился, не успели гроб опустить в общую могилу. Через сорок лет после смерти Вольфганга Амадеуса Пушкин уже написал «Моцарт и Сальери». Да, это миф, то есть, подмена исторического факта поэтическим образом. Но в этом мифе есть глубина, многозначность. Есть смысл, наконец. Провидение художником своей судьбы, создание «Реквиема» самому себе; неумолимый и непостижимый рок — «черный человек», злобный завистник, гений посредственности… А увлекательная версия о смерти Моцарта, как акте мести масонов своему собрату, открывшему их сокровенные тайны в «Волшебной флейте», захватывающе аргументированная немецкими историками времен Третьего рейха? Это миф, развитая структура вымышленной иерархии, наделенной способностью осуществлять как бы параллельный историческому метафизический процесс.
Что же мы видим в примере с нашим национальным гением, если взглянуть на версию о самоубийстве, как попытку мифотворчества? Доморощенный вариант предания о Сократе, заметно опошленного. Там — неумолимое государство, жертвующее великим человеком ради нравственного здоровья народа. Трагическая коллизия: жертва морального осуждения и есть самый высоконравственный человек своего времени. Катарсис, очищающая вершина трагедии: беседа Сократа с учениками, страницы Платона, которые невозможно читать без слез.
Что же в нашей версии? Какие-то неизвестные субъекты, вступающиеся за непонятное условие «соблюдения чести учебного заведения» и осуждающие на смерть великого человека, который, будто бы, уж не так велик, а просто занимается мелким развратом. Несопоставимы величины, отсутствует моральный пафос. Гений — и кучка сомнительных авантюристов, никем не уполномоченных решать вопросы жизни и смерти. Кого судить? Чайковского, ущипнувшего мальчика за щечку? Правоведов, погубивших величайшего русского композитора? Где мораль?
Сюжет с «Патетической», как «Реквиемом» Чайковского, явно стянутый у Моцарта, так же глуп, как оригинал. «Реквием», как известно, в большей части написан не Моцартом, а учеником его Ф.-К. Зюсмайром, любовником его жены Констанцы. «Патетическая» для любого серьезного слушателя никак не может представиться наиболее трагичным произведением Чайковского, если вообще то или иное сочетание звуков, неизбежно субъективно воспринимаемое, может оцениваться в эмоциональных категориях.
Единственное, пожалуй, что заслуживало бы внимания, как мифологема — стакан сырой воды. Ледяная вода, в которую в отчаянии погружается композитор, жертва фатальной женитьбы. Поток струй житейского моря. Океан, разрезаемый тяжелым пароходом, везущим Чайковского в Америку. Невские волны. Стикс, Флегетон, Лета, реки в Царстве мертвых… Что ж, из этого можно было бы сделать назидательную поэму. Вода смывает в бездну домик Параши на голодаевском взморье; та же невская вода каплет из крана, наполняя злополучный стакан; разливается, по Достоевскому, мертвой зыбью, среди которой торчит всадник на медно-грохочущем коне…
Глава 10
Александровский сад у Адмиралтейства.
Александровский сад на Петроградской стороне.
Перекресток Невского и Большой Морской
Летописи о русском питии. — Бульвар у Адмиралтейства. — Гардемарины в Александровском саду. — Ложная гипотеза о Н. М. Пржевальском и И. В. Сталине. — Миф о Диоскурах. — София Гебгардт, основательница «Зоологии». — Петербургские «тетки» в Зоологическом саду. — Дискотеки в «Балдоме». — Рестораны на Морских. — Сцена в корчме из оперы «Борис Годунов». — М. П. Мусоргский в Преображенском полку. — Спасо-Ефимьевский монастырь как место заключения. — А. Д. Улыбышев и его сестра. — Картежник В. С. Огонь-Догановский. — Эротический аспект дуэлей. — Анекдот о семействе Борхов. — «Энциклопедический словарь» и его редактор А. Ф. Шенин. — «Похождение пажа». — Забавы А. В. Дружинина. — Загадка А. В. Никитенко. — «Князь Мышкин», граф Г. А. Кушелев-Безбородко. — Дом искусств
Стоит в конце проспекта сад,Для многих он приют услад,А для других — ну сад, как сад.У тех, кто ходят и сидят,Особенный какой-то взгляд…
Эти стихи из «Форели» Кузмина относят к Александровскому саду у Адмиралтейства. Сад с традициями. Едва ли не первое место для променадов в Петербурге.
В петровское время было не до гуляний, здесь пролегали рвы, высились валы Адмиралтейской крепости. За рвом на значительном пространстве запрещено было строить, почему образовался Адмиралтейский луг. Одиноко высился на нем питейный дом — без этого никак было нельзя, с первых лет существования города.
Если пьянка, то, понятно, все сразу вспоминают о Князе Владимире Красное Солнышко, утверждавшем, что «веселие на Руси есть пити». Это из легенды о принятии православной веры, когда Киевскому Князю нахваливали иноземцы свои конфессии, а он резонно всякому возражал, и магометан особенно отверг — как по указанной выше причине (мусульманам запрещено спиртное), так и потому, что жены их употребляют продукт «от совокупления мужскаго и женска»… Много чего интересного можно узнать из наших летописных преданий.
Стратегические укрепления были снесены лишь в дни александровы: когда в 1806–1823 годах по проекту А. Д. Захарова строилось новое здание Адмиралтейства. Обширное пространство, названное Адмиралтейской площадью, давало возможность обзора от Александровской колонны до портика Конногвардейского манежа. Лишь вдоль южного фасада Адмиралтейства, с башней с корабликом, был устроен бульвар. Тот самый, на который ездил Онегин, надев широкий боливар.
Тогдашние модники быстро это место облюбовали. Воздвигся деревянный павильончик, где можно было спросить мороженого; разные кондитерские и кофейни появились вблизи: на Невском, Гороховой и Вознесенском, отходящих от адмиралтейской башни лучами, вошедшими в учебники градостроительства. На масляницу стали строить перед Адмиралтейством катальные горы, качели и балаганы, известные нам по балету «Петрушка» и картине Константина Маковского.
В 1860-е годы гуляния перенесли на Марсово поле, а обширный пустырь засадили деревьями. Первый дубок посадил сам Александр II, в честь которого сад был назван. Можно и сейчас увидеть этот дубок, обнесенный безымянной решеткой, близ розария, с видом на Исаакиевский собор.
В советские годы сад переименовывали — по-видимому, неоднократно, и не отменяя предыдущего. Получилось единственное в своем роде название: «сад трудящихся имени Горького». Что за трудящиеся имени Горького, можно вообразить, разве припомнив похождения Максима Пешкова на Капри и в Сорренто.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Цифровой журнал «Компьютерра» № 184 - Коллектив Авторов - Прочая околокомпьтерная литература
- Записи и выписки - Михаил Гаспаров - Публицистика
- Про Савраску и Генидку. Сказка-быль для маленьких взрослых - Константин Задорожников - Прочая детская литература
- Ловля рыбы на кружки - Семен Бернштейн - Хобби и ремесла