Пасхальные люди. Рассказы о святых женах - Инна Андреева
- Дата:20.06.2024
- Категория: Религия и духовность / Религия
- Название: Пасхальные люди. Рассказы о святых женах
- Автор: Инна Андреева
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я знала, что коли я не пошла монашеским путем, став супругой, моим подвигом в миру должно было стать рождение и воспитание детей для Господа, ибо, по слову апостола, «жена спасается чадородием». И потому от самого первого дня нашего с Георгием супружества я просила Бога более всего о даровании первенца. Но проходил месяц за месяцем, а моя утроба оставалась неплодной. И хотя ни Георгий, ни домашние не укоряли меня, чувство вины вкралось в мою душу. Я усугубила молитву. Теперь я вставала среди ночи, когда супруг мой крепко спал. Я вставала и шла в крошечную горницу, которую называла молельной, и там пред бабушкиной иконой Матери Божией, а также пред образами Спаса Нерукотворного, которым нас венчали, и святителя Николая – чтимой иконы семьи Осоргиных, я слезно выпрашивала у Господа долгожданное чадо. А в конце молитв я взяла за правило класть сотню земных поклонов.
Через сорок дней я почувствовала в себе живую душу, но молитв не оставляла и никому не говорила о моем положении, пока живот мой не округлился, повествуя лучше слов окружающим о находящемся под моим сердцем младенце.
Как описать радость состояния будущей матери? Это поистине дар свыше. Ношение во чреве младенца – время особое, благословенное, когда ангел Божий ограждает своим заступничеством жену от брани плотской и духовной, чтобы все силы ее души были направлены на сохранение и взращивание в себе новой жизни, которую вложил в нее Господь. Для меня сие женское бремя было счастьем, оно учило меня непрестанной молитве и предстоянию пред Богом. Будущая мать как никто понимает, что и ее жизнь, и жизнь ее чада в руках Божиих. И потому молитва матери – это ее дыхание.
Каждого своего будущего младенца я вынашивала по-разному. И с каждым чувствовала его особенную неповторимую душу, ведь уже в утробе младенец имеет свой характер. Я разговаривала с моими будущими детьми, я пела им песни, я читала над нами молитвы и не уставала осенять свое чрево крестным знамением. Я старалась часто бывать в храме святого Лазаря, исповедовать свою душу и причащаться Святых Даров. Как могла, я говела, зная, что умеренный пост полезен не только матери, но и самому младенцу. Я раздавала милостыню, вышивала для храма пелены и продолжала обшивать женщин нашего селения. Некоторую часть из своего рукоделия я отправляла в город, а вырученные средства жертвовала на храм. Я жила, как и прежде, но все же я была уже иной – теперь я никогда не была одна, со мной всегда было во чреве мое чадо. И скоро мы должны были встретиться.
Родовой боли я не боялась. Я помнила, что она дана нам для очищения, и потому всегда перед родами молилась не только о благополучном разрешении, но и прощении грехов моих, явных и потаенных. А еще я знала, что Сама Богородица помогает труждающейся жене, ведь Она тоже – Мать. И потому страха у меня не было, а была молитва и ожидание встречи со своим чадом.
Господь посылал мне больше сыновей. И в этом тоже была Его особая Мудрость. Мать привязывается к дочкам, как к отражению самой себя, и часто жалеет дочерей, ибо они также разделят нелегкую женскую долю. Сыновья же для матери прежде всего – опора. Они – ее крылья.
Я знала, что Сама Богородица помогает труждающейся жене, ведь Она тоже – Мать
Рождение детей меняло мою жизнь и самую меня, но счастье материнское не закрывало мои глаза на людское горе. На Руси настали страшные времена – ее настиг великий голод. Нам самим беда не грозила – амбары Осоргиных были полны зерна и овощей. Но простые люди на Руси голодали. Голодали и женщины, и дети. Я знала об этом, ибо видела наших слуг и слышала, как они между собой говорят о голодных смертях своих знакомых и близких. Я слышала страшные вести и от мужа, который, объезжая наши имения, мог лицезреть ужас голода, воцарившегося среди крестьян и бедняков. Мне самой кусок не лез в горло от этих рассказов. Как я могла сидеть за полным столом, зная, что рядом в селении умирают от голода люди? Дети умирают! И потому втайне от домашних я стала раздавать беднякам хлеб, я урезала свою трапезу, чтобы хоть кого-нибудь еще накормить, я собирала остатки со стола моего супруга и детей и делилась этим с нищими. Но разве сих малых крох достаточно? Так я впервые решилась на хитрость.
Я никогда в жизни не лгала – ложь в доме моих родителей и у бабушки Анастасьи считалась недостойной уст не только христианина, но просто человека. Лгать – значит унижать самого себя, это я усвоила твердо. И потому как бы тяжело в жизни ни было, я никогда не позволяла себе слукавить и сказать неправду. Лучше промолчать, считала я.
Но сейчас, Господи, я лгала. Я лгала своей свекрови, прося у нее давать больше продуктов к моему столу. Я лгала, а она радовалась. «Ну вот, Ульяна, ты образумилась, невестка моя! Стала питаться, как и подобает женщине, а не монашке. Раньше я все дивилась тебе: при изобилии на столе ты ела как птичка, и то раз в день! А сейчас, видимо, оскудение в мире устрашило тебя, и ты сама оголодалась…» И тут снова я лгала. И хитрость моя была еще несноснее, ибо она основывалась на святом святых – на моем материнстве. Я говорила Евдокии, что пока не родились мои дети, мне особо не хотелось есть, а как стала рожать, так обессилела и теперь вот не могу насытиться, что будто постоянно мне кушать хочется и днем и ночью… Так лгала я, честно глядя в глаза моей свекрови, и даже румянец от стыда не залил моих щек. И свекровь мне поверила и стала мне давать продуктов, сколько я желала. А я брала и все отсылала нищим, сиротам, вдовам да обездоленным.
Но сколько человек могла я накормить даже такой хитростью? Лишь малость. А голод между людьми все возрастал. Слухи о смертях в нашем селе все чаще доходили до меня. Эти слухи терзали все мое существо. Ведь я знала, что часто смерть приходит не одна, унося с собою все новые и новые жертвы. И горю людскому не стало предела в нашем имении. Тогда я стала сама ходить в село.
Зачем, услышав вновь об очередной смерти, я спешила в дом, где случилось несчастье? Что я могла сделать, как помочь? Как я могла утешить жену, что потеряла кормильца и любимого мужа, что могла сказать матери, которая хоронит свое дитя, могла ли я объяснить ребенку, что теперь он сирота? Любые слова перед лицом смерти сами обращаются в прах. И потому я молчала. Я приносила с собой погребальные пелены, я помогала омывать тела, я читала молитвы об упокоении душ усопших. Но я ничего не могла сделать для этих людей. Один Господь мог их утешить или хотя бы дать сил пережить горе. Как когда-то Он даровал эти силы мне.
Чужое горе влекло меня к себе. После посещения домов умерших я заходила к больным. К вдовам, к сиротам. Я нянчилась с чужими детьми, забывая про своих и оправдывая себя только тем, что мои дети в тепле и сытости, а эти дети пухнут от голода. Я ухаживала за больными, которых все сторонились, ибо болезнь их была заразна. Я омывала их раны и приносила им чистую одежду, и я не боялась принести заразу в свой дом. Но все это я делала не только для них. Я делала это для себя.
Я уходила из уютного дома с моими домочадцами в эти ветхие домишки с полуживыми людьми, чтобы вновь и вновь встретиться с Тобой. Чтобы вспомнить всю глубину нашего бытия, чтобы вновь понять его смысл, который стал ускользать от меня, поглощенной своим семейным счастьем. Здесь, среди больных и увечных, я смотрела в глаза смерти, и видела жизнь, и торжествовала, ибо Ты победил Собою смертельное жало.
Но одно дело помогать в несчастье другим, другое – переживать его самой. Скоро смерть пришла и в наш дом. И поселилась в нем надолго.
Сначала ушли родители моего мужа, Евдокия и Василий. Пред смертью они оба сподобились монашеского чина. Упокой, Господи, их праведные души. Они ушли тихо, один за другим, и мы провожали их с миром. Их отпевали в Лазаревской церкви, устроив поминальную трапезу для священника и всех пришедших. Георгия моего тогда дома не было. И когда он вернулся, как всегда сдержанный и сильный, то не выдавал своей скорби о потере отца и матери. Только я заметила, что борода его стала совсем седой. Теперь у моего мужа была лишь я да наши дети.
Господь даровал нам тринадцать детей – десять сыновей и три дочери. Но шестерых из них Он же и забрал во младенчестве. Смерть дитяти – для матери всегда боль незаживающая. Вместе с младенцем хоронит она и часть себя. И как ни успокаивал меня супруг словами: «Бог дал, Бог и взял», как ни увещевал батюшка: «Причтени суть со Иовлевыми сыны и со избиенными младенцы, и со ангелы Бога славят, и о родителях Бога молят…»[3], новая смерть дитяти уносила с собой и мою жизнь: я все более задумывалась о том, что ждет душу при переходе в мир иной, я размышляла о Страшном Суде, и мир этот и сама земная жизнь становились мне все менее интересны. Но самое страшное горе было впереди, ибо нет ничего страшнее, как похоронить свое уже взрослое чадо.
Я всегда буду молиться о том человеке, кто убил моего старшего сына, он был нашим слугой. Я не виню его. И даже когда я нашла моего мальчика в луже крови, я не желала мести. Единственное, что тревожило меня, когда смотрела в лицо его убийце, это то, что я никак не могла понять, как человек может поднять руку на другого человека. Но я не корила его. Я смотрела в его глаза и молчала. Он просил пощады и прощения, объятый страхом наказания. Я не слышала его слов. Но мне было его жаль. Как можно дальше жить с таким грехом на душе? И я стала за него молиться и до сих пор молюсь. Что с ним стало?
- Отец для двоих - Адалин Черно - Современные любовные романы
- Бывшие. Вспомнить всё... (СИ) - Рэй Далиша - Современные любовные романы
- Не святой (ЛП) - Риа Уайльд - Современные любовные романы
- Меньше слов - Слава Ленская - Современные любовные романы
- Элина Быстрицкая. Красавица с характером - Юлия Игоревна Андреева - Биографии и Мемуары