Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис
- Дата:04.11.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Последнее искушение Христа
- Автор: Никос Казандзакис
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иисус умолк. Он уж было успокоился, но, когда во время рассказа вспомнил о назаретянах и евреях, гнев обозначился между его бровями. Ученики смотрели на него, недоумевая.
– Кто же эти приглашенные и кто те, кого не приглашали? Что это за свадьба? Прости, Учитель, мы не поняли, – сказал Петр, в отчаянии почесывая свою огромную голову.
– Вы поймете это, когда я позову приглашенных войти в Ковчег, а они откажутся, – сказал Иисус. – Потому что есть у них виноградники, поля и жены, а глаза их, уши, уста, ноздри и руки – пять пар быков, на которых они пашут. Но что вспахивают они? Ад!
Иисус вздохнул, посмотрел на товарищей и почувствовал, насколько он одинок в мире.
– Вот я говорю, а кому я говорю все это? – произнес Сын Марии. – Бросаю слова на ветер. Говорю и чувствую, как я одинок. Когда у пустыни появится слух, дабы слышать меня?
– Прости нас, Учитель, – снова сказал Петр. – Пласт земли есть разум наш. Погоди, и он даст обильные всходы.
Иисус повернулся к почтенному раввину и посмотрел на него. Но тот устремил взгляд в землю, догадываясь о скрытом грозном смысле, а его старческие глазки с выцветшими ресницами наполнились слезами.
На околице Назарета у деревянного барака стоял мытарь, собиравший налоги, по имени Матфей: всякий товар при въезде и выезде облагался налогом в пользу римлян. Приземистый, тучный, бледный человечек: мягкие желтоватые руки, перепачканные чернилами пальцы, черные ногти, крупные волосатые уши, высокий, как у евнуха, голос. Все селение ненавидело и презирало его, никто не подавал ему руки; все отворачивались, проходя мимо барака. Разве не гласят Писания: «Только Богу, но не людям надлежит платить подати»? Этот же мытарь на службе у тирана попирает Закон, живя беззаконием. Воздух осквернен на семь миль вокруг него.
– Идемте быстрее, ребята, – сказал Петр. – Старайтесь не дышать. Отвернитесь от него!
Но Иисус остановился. Матфей стоял у барака, зажав в пальцах тростинку для письма, и прерывисто дышал, не зная как поступить – остаться было боязно, уйти в барак не хотелось. Давно уже владело им желание увидеть нового пророка, который провозглашал, что все люди – братья. Разве не он сказал как-то: «Богу намного милей раскаявшийся грешник, чем никогда не согрешивший»? Разве не Он сказал в другой раз: «В мир явился я не для праведников, но для грешников: с ними мне любо вести беседу и вкушать пищу?» Разве не он на вопрос: «Учитель, каково истинное имя Божье?» – ответил: «Любовь»?
Вот уже много дней и ночей повторял Матфей эти слова в сердце своем и говорил, вздыхая: «О, если бы мне довелось увидеть его и припасть к стопам его!» И вот теперь, когда пророк рядом, Матфею стыдно поднять глаза, чтобы взглянуть на него, и стоит Матфей неподвижно, опустив голову, и ждет чего-то. Чего же он ждет? Сейчас пророк уйдет и исчезнет навсегда.
Иисус шагнул к нему.
– Матфей, – сказал он тихо, но с такой нежностью, что мытарь почувствовал, как млеет его сердце.
Он поднял глаза. Иисус стоял перед ним и смотрел на него. Нежный всесильный взгляд проникал в душу мытаря, сердце его обретало умиротворение, разум – озарение, на все его существо, дрожавшее в ознобе, нисходили солнечные лучи и согревали его. О, как велика была его радость, уверенность, умиротворенность! Оказывается, мир так прост и так легко обрести спасение?
Матфей вошел в барак, закрыл счетные книги, взял под мышку чистый свиток, заткнул за пояс чернильницу, сунул за ухо тростинку для письма. Вытащив из-за пояса ключ, он запер дверь и швырнул ключ в сад. Затем Матфей направился к Иисусу. Колени его дрожали. Он остановился. Подходить или не подходить? Подаст ли ему руку Учитель? Матфей поднял глаза и посмотрел, на Иисуса взглядом, который кричал: «Пожалей меня!» Иисус улыбнулся и протянул ему руку:
– Здравствуй, Матфей! Пошли с нами.
Ученики вздрогнули, расступились. Старый раввин наклонился к уху Иисуса:
– Дитя мое, он же мытарь! Это великий грех, ты должен повиноваться Закону.
– Я повинуюсь своему сердцу, старче, – ответил тот. Они покинули Назарет, миновали сады, вышли в поле. Дул холодный ветер. Вдали поблескивал усыпанный первым снегом Хеврон.
Раввин снова взял Иисуса за руку, не желая расставаться, не поговорив с ним… Но что сказать ему? С чего начать? В Иудейской пустыне Бог якобы доверил ему держать в одной длани огонь, а в другой – семена: он сожжет этот мир и взрастит новый… Раввин тайком взглянул на Иисуса: верить ли этому? Разве не гласят Писания, что Избранник Божий схож с засохшим древом, возросшим среди камней, презираемым и покинутым людьми? «Может быть, это и есть Он…» – подумал старец.
– Кто ты? – тихо, чтобы никто не слышал, спросил раввин, опершись о его плечо.
– С того дня, как я появился на свет, мы провели рядом столько времени, а ты до сих пор не узнал меня, дядя Симеон?
У почтенного раввина перехватило дыхание.
– Я не в силах постичь это разумом, – прошептал он. – Не в силах…
– А сердцем, дядя Симеон?
– Его я не слушаю, дитя мое, – оно толкает человека в пропасть.
– В пропасть Божью, к спасению, – сказал Иисус, сочувственно посмотрев на старца. Помолчав немного, он продолжал:
– Помнишь, старче, мечту племени Израилева, которую узрел как-то ночью во сне пророк Даниил в Вавилоне? Воссел Ветхий Днями на престоле своем; одеяние на Нем было бело как снег, и волосы главы Его – как чистая волна; престол Его – как пламя огня; Огненная река выходила и проходила перед Ним. Справа и слева от Него воссели Судьи. И разверзлись тогда облака, и сошел на облака… Кто? Помнишь, старче?
– Сын Человеческий, – ответил почтенный раввин, который вот уже в течение нескольких поколений жил этой мечтой, а теперь вот пришли ночи, когда и он стал видеть ее во сне.
– И кто же этот Сын Человеческий, старче?
Колени почтенного раввина дрогнули. Он испуганно взглянул на юношу.
– Кто? – прошептал раввин, прильнув взглядом к губам Иисуса. – Кто?
– Я, – тихо сказал тот, опустив руку на голову старцу, словно благословляя его.
Почтенный раввин попытался было заговорить, но уста не повиновались ему.
– Прощай, старче! – сказал Иисус, протянув ему руку. – Ты счастлив, ибо удостоился зреть до смерти то, чего страстно желал всю свою жизнь. – Бог сдержал слово, старче Симеон!
Раввин стоял и смотрел на него широко раскрытыми глазами… Чем был окружавший его мир? Престолы, крылья, белые молнии, нисходящие облака, Сын Человеческий в облаках? Может быть, все это снилось ему? Или же он был пророком Даниилом, зревшим во врата грядущего, отворившегося перед ним? Не земля, но облака были вокруг, а этот юноша, который с улыбкой протягивал ему руку, был не Сын Марии, но Сын Человеческий!
В голове у него закружилось. Чтобы не упасть, старец оперся на посох и смотрел. Смотрел, как Иисус с пастушьим посохом в руках ступает под осенними деревьями. Солнце опустилось. Не в силах больше удержаться на небе, дождь пал на землю. Одежда почтенного раввина промокла насквозь, прилипла к телу, дождь струями стекал с волос. Старец дрожал от холода, но продолжал неподвижно стоять посреди дороги, несмотря на то, что Иисус и следовавшие за ним ученики уже скрылись за деревьями. Видел ли почтенный раввин сквозь дождь и ветер, как босые оборванцы идут вперед, совершая свое восхождение? Куда идут они? К чему стремятся? Раздуют ли эта оборванные, босые и необразованные мировой пожар? Бездна есть воля Господня…
– Адонаи, – прошептал старец. – Адонаи…
И слезы потекли из глаз его.
Глава 22
Рома возвышается над народами, раскрыв свои всесильные ненасытные объятия и захватывая в них корабли, караваны, богов и творения всех земель и морей. Она не верит ни в какого бога и потому смело, с иронической снисходительностью принимает у себя при дворе всех богов: из далекой огнепоклоннической Персии – солнцеликого сына Ахурамазды Митру, сидящего верхом на предназначенном для заклания священном быке; из многогрудой страны над Нилом – Исиду, которая разыскивает весной по цветущим полям своего мужа и брата Осириса, разорванного Тифоном на четырнадцать частей; из Сирии, страны душераздирающих рыданий, – прекрасного Адониса; из Фригии – Аттиса, лежащего в могиле, покрытой увядшими фиалками; из бесстыжей Финикии – тысячемужнюю Астарту; из Азии и Африки – всех их богов и демонов, а из Эллады – сияющий вышний Олимп и мрачный аид.
Рома принимает всех богов, она проложила дороги, очистила море от пиратов, сушу – от разбойников, установила мир и навела порядок в мире. И нет над ней никого, даже Бога, а под ней – все: боги и люди, граждане и рабы римские. Густоузорчатым свитком свернулось Время во длани ее. И пространство тоже. «Я вечна», – тщеславно заявляет она, лаская двуглавого орла, отдыхающего у ног своей госпожи, сложив окровавленные крылья. «Быть всемогущей и бессмертной – сколько в этом блеска, сколько непоколебимого ликования!» – думает Рома, и высокомерная сытая усмешка широко расползается по ее упитанному размалеванному лицу.
- Я, грек Зорба - Никос Казандзакис - Современная проза
- Моё искушение (СИ) - Фокс Элен - Современные любовные романы
- Грек Зорба - Никос Казандзакис - Современная проза
- История одного падения - Неонилла Самухина - Эротика
- Формула Бога. Как работают системные расстановки и Единое информационное поле Вселенной - Владимир Дюков - Эзотерика