Стены Иерихона - Тадеуш Бреза
- Дата:22.08.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Стены Иерихона
- Автор: Тадеуш Бреза
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Все будет хорошо. И вот увидите, еще как. Полгода терпения, самое большее-год. Силы вне нас, с которыми мы идем вместе, образумятся. Силы внутри нас, пока еще ссорящиеся, отыщут в конце концов какой-нибудь общий план. Все это вырисовывается уже достаточно определенно.
И устремил взгляд вдаль. План планом, но главное, он засмотрелся на Завишу, появившуюся в дверях. Не удержался.
- О, вот это женщина! - воскликнул он. У него было особое чутье на человеческое обаяние. Ему казалось, что если он только что это заметил, то, значит, самым первым вообще. И от усердия, к которому примешивалась самонадеянность, он готов был на все, чтобы показать, как он верит в свое открытие-Пожалуйте! - приглашал он ее. - Пожалуйте!
Завиша устала, но ведь это был министр. На приемах она подходила к таким людям, словно паломник к местам страстей господних. И делала это не из расчета, а из мучившей ее, но ею не осознававшейся жажды найти опору. Строго говоря, ни один мужчина не нравился ей тем, что давал ей такую опору. Любовь ее пробуждали, скорее, те, кто сам в ней нуждался. Она, однако, Moi ла прожить без нее. Но не без помощи.
- Прошу вас! - Яшча произнес это весьма дерзко, развалился в кресле; чем больше правилась ему женщина, тем больше он хамел. - Сейчас как раз происходит диспут человека зрелого с лим вот молодым человеком
Не поднимаясь с места, он придвинул стоявшее за его спиной кресло
- Рядом со мной, непременно! - повелительным тоном пригласил он. Ельский вернулся на свое место. - Приглядитесь-ка к нему. Это человек с будущим. Но вот о современности не имеет ни малейшего понятия. Зато я знаю о ней все.
Он взял Ельского за руку, чтобы-ради симметрии-взять за руку и Завишу.
- Знаю, что принадлежит она нам. Нет в мире силы, могущей навредить нам. Предсказывают бурю. Это такой способ. Их издавна существует два: либо пугать, либо уверять! В сейме, выходя на трибуну, я прибегаю то к одному, то к другому. А здесь государственную тайну я выдам без всяких выкрутас: мы и вправду сильны.
В тоне его чувствовалась самонадеянность. Казалось, он говорит не от своего имени.
- Поверить в силы своей страны-единственный путь к согласию. Групповщина не всегда означает борьбу за власть, она-судороги страха. Когда состояние безнадежно, зовут все новых и новых докторов. А с прыщами справится любой фельдшер. Нашему государству досаждают только прыщи. Понять это, и в прах разлетится неверие в страну и самая распространенная у нас его форма-неверие в премьера. Тем, который у нас есть, наши проблемы и удовлетворятся. Они ему по силам.
Он помолчал немного, чтобы потом не говорили, будто он никому не дал слова сказать, и продолжал рассуждать:
- Политика у нас смешивается с новейшей историей, ибо обе они не расстаются с прошлым. До сих пор решающую роль в карьере наших государственных деятелей играла память, и только потом-умение предвидеть. А тем временем лишь утрата памяти позволяет нам добиваться согласия. Я первый министр, который не разбирается в недавнем прошлом. Прихожу на заседание кабинета и допускаю чудовищные промашки. И что же! Мне завидуют. Один за другим стараются позабыть, что было раньше.
Завиша подошла к этой проблеме более конкретно, но совершенно серьезно:
- Исходя из самых лучших побуждений, санация может перестать помнить только о том, что чинила несправедливость, но позабыть о несправедливостях-не в ее силах.
Ельский прошептал:
- Легче всего забываются оплаченные счета, так, может, оплатить их?
По ведомству Яшчи это означало пересмотреть некоторые политические процессы. Он содрогнулся.
- Нет несправедливостей, - закричал он, - есть только удары, нанесенные в борьбе!
Завиша вернулась к своей мысли:
- Но вы сами говорите, что теперь конец.
Его программа менее всего отвечала идее исправления. Людей еще можно ублаготворить орденом или должностью, а сам принцип-чем? Кто был прав? Признаться, что не был! Тяжелое дело-отбрехиваться. Даже частному лицу, а что уж тут говорить о государстве. Кстати, более всего этому, как считал Яшча, мешало то, что в то время, как будут бить себя в грудь, правительство ослабит хватку. И позволит в конце концов кое-что отобрать у себя, причем уже не какую-то там мелочь, к чему оно готово, а гораздо больше.
Ельский сказал:
- Этого не так много. Вы, господин министр, знаете памятные записки, которые оппозиция подавала в разное время. Я весьма тщательно Подсчитал цену извинений. Самое большеепять процентов от того, чем сейчас владеет режим.
Но для Яшчи это было слишком много.
- Иными словами, - подсчитал он, - каждый двадцатый из нас должен уйти.
Больше же всего его злило то, что не мог он просто так вот наплевать на все прошлые несправедливости. Он был самым молодым министром, но и он ведь успел запачкаться.
- Странное это чувство у человека, - пустился он размышлять вслух, чувство справедливости. В конце концов мирятся с властью, которая обижает, но никогда с той, которая оправдывается. Пусть уходит! Это единственный способ для силы сказать "извините". Все остальное очищается с помощью исповеди и покаяния. Власть-только с помощью самоубийства. Наша не может на него решиться. Упорствует в старых грехах. Вот куда заводит гордыня.
И с тоской:
- Верно. Отличная вещь. Рассчитаться и продолжать править.
Теперь его неприязнь обратилась на тех, у кого могли быть еще какие-нибудь претензии. Он считал, что все это-одно сплошное чудачество.
- Каждый двадцатый! Вот именно. Этому не будет конца.
Можно очень быстро исправить несправедливость, если удастся сразу же определить величину долга. А тут плати по счету, хотя неизвестно, каков он. Ну, вот удовлетворил его. Опять что-то!
Человек, который обидел тебя, всегда останется тебе что-нибудь должен.
И Яшча навалился на Ельского:
- Ну-ка, приведите пример, когда правительство могло бы дать однажды то, чего от него хотят, и потом больше ни о чем не беспокоиться. Пожалуйста, - повторил он, - пожалуйста!
Он с готовностью, которая все нарастала в нем, вытянул руки, а Ельский один за другим мысленно отбрасывал вспомнившиеся примеры, в каждом чего-то не хватало. Завиша уже подумала, будто Яшча прав, он добился превосходства, только потому что Ельский не мог привести ни одного примера, который не прозвучал бы как явная бестактность по отношению к министру.
К счастью, существует история, всегда готовая прийти на помощь. И уже дело человека доказывать ссылками на нее все что угодно. Ельский начал с январского восстания 1863 года.
Брамура, думал он, повод-лучше не придумаешь! И с благодарностью посмотрел на Яшчу: удалось, мол, найти грязное дело, к которому министр не приложил руки.
- Так вот, - принялся Ельский за обстоятельный рассказ, - самой известной на Полесье фигурой в дни восстания был князь Медекша. Магнатский сын, близкий родственник Велепольского ', очень популярный барин. Он собрал всю местную шляхту. В любом описании январского восстания можно отыскать историю Медекши. Муравьеву пришлось вырубить лес, иначе никак не мог выкурить его отряд из той округи. Наконец пришел и его черед, он оказался в руках царских войск. Медекша переносил все тяготы наравне с товарищами, заставил их поклясться, что не выдадут его фамилии. Но когда полевой суд приговорил всех к смертной казни, кто-то, зная, что к князьям всегда относятся с большими церемониями, желая спасти Медекшу, назвал его. Князь обрушился на него. "Я обещал, - сказал он, - что доля у меня с вами будет одна. До самой смерти! - и, чтобы не было сомнений, добавил это историческое: - Включительно!" Но дать согласие на свою смерть можно один раз. А это не значит-раз и навсегда. И когда случилось так, как и предвидел товарищ, - что к князю отнеслись по-иному, - он забрал свою жизнь назад. Геройству, впрочем, не нужна сама но себе смерть, ему достаточно полной готовности к ней. Его счастье, и притом редкое, что он всех убедил в своей смерти, но не умер. Потом- Сибирь, двадцать лет, наконец вернулся. Не и Полесье, не в Литву, даже нс в Варшаву.
Такой запрет. Он женился на Украине, да там и остацся. Haul князь-его сын.
Яшча постепенно вспоминал. Конфискация, какой-то проклятый для Медекш документ,, в котором отец повстанца отписал России все свои богатства, в обмен на право спокойно дожить свои годы. Иначе он поступить не мог. Его вынудили. Но бумага осталась. Разумеется, суд душой и сердцем перенесется в то время. Но всегда лучше такая правда, которую не надо подпирать психологией.
- После смерти отца князя Бартоломея...
- Это кто же? - Медекши уже стали путаться в голове Завиши.
- Бартоломей-участник восстания. Единственный сын. Отец его умер, где-то в семидесятых годах. Пущу на Брамуре забрало правительство. Сегодня это тоже правительственные леса. Наши.
- Чудесное окно - Лорд Дансени - Фэнтези
- Мать уходит - Тадеуш Ружевич - Публицистика
- Человек за стеклом - Максим Огарков - Социально-психологическая
- Пойманные под стеклом - Сара Кроссан - Научная Фантастика
- Алое и зеленое - Айрис Мердок - Классическая проза