ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Быков
- Дата:21.10.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: ЖД (авторская редакция)
- Автор: Дмитрий Быков
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "ЖД (авторская редакция)"
📚 "ЖД (авторская редакция)" - это захватывающий роман от талантливого писателя Дмитрия Быкова, который погружает слушателя в мир интриг, страсти и загадок.
Главный герой книги, ЖД, - загадочная личность, чья жизнь переплетена с тайнами и неожиданными поворотами судьбы. Он привлекает внимание своим харизматичным обликом и необычным поведением, оставляя за собой след загадочности и загадок.
В аудиокниге "ЖД (авторская редакция)" Дмитрий Быков раскрывает сложные отношения героя с окружающими, его внутренние конфликты и поиск истинной смысл жизни. Слушатель окунется в мир страстей, любви и предательства, который переплетается с реальностью и фантазией.
🎧 На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги онлайн на русском языке. Здесь собраны бестселлеры и лучшие произведения современной литературы, которые погрузят вас в увлекательные истории и заставят задуматься над глубокими смыслами.
Не упустите возможность окунуться в мир литературы и насладиться произведениями таких талантливых авторов, как Дмитрий Быков. Слушайте аудиокниги, погружайтесь в истории и открывайте для себя новые миры!
Погрузитесь в атмосферу загадок и страстей с аудиокнигой "ЖД (авторская редакция)" прямо сейчас!
Автор книги: Дмитрий Быков
Современная проза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что обмануло его? Литература, вечно бившаяся над тем же неразрешимым противоречием: мы живем здесь, но ничто не наше? Пейзажи, наводившие всю на ту же мысль о бесконечном и бессмысленном кротком терпении? Само население, от любой власти ожидавшее прежде всего массовых отъемов нажитого? Все говорило об одном, все указывало на то, о чем Волохову сказали в каганате; не может же быть, чтобы другие в упор этого не замечали!
4
Но даже это не было еще главным.
Самым грозным выводом из открывшегося ему закона было то, что у захваченной страны нет линейной истории. Население ее привыкло жить в уютной и попустительской исторической безответственности. Это было страшнее всего, и об этом Волохов думать не хотел. Цикл русского развития нарисовался ему мгновенно, с той убедительностью, с какой обнаруживаешь вдруг убийственную закономерность в хаосе линий собственной судьбы. Ни одно русское преобразование, будь оно революционным или реформаторским, не могло дойти до конца, потому что логическим концом было бы изгнание из России русских — а они держались за эту землю крепко, привыкнув жировать за счет порабощенного большинства.
Страна, у которой не было человеческого закона, обречена была жить по законам природы. Примерно раз в век, в начале столетнего цикла, случалась очередная революция, не ведущая ни к чему: оно и понятно, Россия так и оставалась колонией, власти которой выслуживаются перед незримым Куком. Вслед за революцией наступал заморозок, вслед за ним — легкое послабление для выпуска пара, называемое «оттепелью». После этого режим впадал в маразм, и никакого способа преобразовать его, кроме революции, не было: он давно не реагировал ни на что, кроме топора. Всякая новая топорная революция отбрасывала страну на полвека назад, отнимала немногие завоевания и губила тех, чьим именем затевалась; после чего новое закрепощение порождало новых правителей и протестантов,— протестанты взрослели и умнели, правители старели и тупели, власть падала, протестанты в хаосе вымирали с голоду, и новый тиран на руинах прежнего противостояния запускал часы по новому кругу.
У каждого из этих четырех секторов русского круга обнаружились особые приметы. Революция всегда заканчивалась военным путчем — иногда отсроченным, но неизбежным, как стрелецкий. Заморозок совпадал с большой внешней войной, которая и позволяла придать ему видимость перестройки общества на военные рельсы; если войны на горизонте не было — ее инспирировали. Оттепель сопровождалась расцветом искусств, тогда как при тиране-морозильнике талантов было меньше, а сами они — больше. В конце оттепели обязательно высылали или сажали того, кто горячее в нее поверил и больше себе позволил: Радищев ехал в Илим, Чернышевский — в Вилюй, Синявский — в Потьму. Главное же — эта закономерность не зависела ни от одной личности, и роль этой пресловутой личности в истории стремилась к нулю. Единственное, что оставалось,— спасать лицо. Очень немногие догадывались, что любая деятельность по преобразованию страны успешна лишь постольку, поскольку совпадает с ее собственным циклом — так женщина в известное время неспособна забеременеть, хотя бы над нею трудился сам Казанова, а неделю спустя может понести даже от ваты из матраса матроса. Когда Россия в очередной раз пребывала в маразме — революцию могла сделать горстка маньяков во главе с посредственным публицистом, понятия не имевшим о русской реальности; в любое другое время подпольными кружками могла кишеть хоть вся страна, и во главе их могли стоять хоть Желябовы, хоть Рютины,— и все их усилия ни к чему не приводили, ибо было еще, по излюбленному российскому определению, «не пора». Во времена заморозка можно было устроить народные волнения или случайное цареубийство, но царь, приходящий на смену, оказывался таков, что убитый рядом с ним выглядел агнцем; в канун оттепели можно было пропихнуть во власть законченного самодура — и он оказывался обречен на благие дела, массовые амнистии и чуть ли не публичный гопак. Всего занятнее было наблюдать эти закономерности на примере конкретного лица, которое в одном секторе круга действовало как заправский революционер, а в другом, сохраняя прежние черты, принималось за выжигание каленым железом всего, что еще торчало над поверхностью льда. Иван Грозный, чью канонизацию Волохов с омерзением пронаблюдал вскоре после возвращения, начинал как революционер, кончил как душитель и даже, кажется, планировал оттепель — осуществлять которую пришлось Годунову; только смерть Петра спасла его былых соратников от высылки и опалы,— однако выслать их успели наследники; Александр Благословенный, с чьего благословения устраивались в шестнадцатом военные поселения, был тот же самый Александр, который затевал скромную революцию своих первых лет, чуть было не увенчавшуюся освобождением крестьянства, и даже тот, в чье царствование открылась Волохову истина, провел девяностые годы в самом что ни на есть демократическом стане, искренне удивляясь, как его критики могли настолько не понимать причин перерождения.
Попасть в русскую власть мог любой, кто в предложенной ситуации принимал наихудшее решение,— а подняться до высшей ступеньки способен был всякий, кто чувствовал, куда ветер дует, и не пытался зимой собирать грибы, а летом играть в снежки. Главный же парадокс состоялся в том, что достижение высшей ступени власти как раз и означало переход к полному бессилию, ибо если политик в России мог еще что-то сделать с собственной карьерой или с горлом ближайшего соперника,— то уж сделать что-либо с Россией не мог ни при каких обстоятельствах: в ней все делалось само, и убежденный демократ превращался в душителя, а отчаянный противник государства вроде Ленина начинал выстраивать самую византийскую из всех государственностей, которые видывала страна. Выходило, что престолонаследие давало правителю шанс просидеть у власти лет двадцать, а то и более, и не сойти с ума: любой, кто завоевывал власть своими руками, испытывал такой шок от ее иллюзорности, что почти сразу умирал от удара, подобно Ленину или Годунову.
Разумеется, если бы страна принадлежало населению, сознающему ее своей,— она бы давно порвала этот круг и двинулась путем всея земли, колеблясь периодически от чересчур наглой личной свободы до слишком сильной государственности,— петляла бы, взлетала и съезжала по синусоиде, но в любом случае не повторяла круга дословно. Захватчики же шествовали даже не по опрокинутой спирали, а по дантовой модели ада — сужающимся концентрическим кольцам, последним из которых было девятое: полный мрак и вечная мерзлота. От момента создания империи Россия прошла уже пять кругов — круг Грозного, завершившийся маразмом семибоярщины; круг первого Романова, сменившийся революцией Петра; петровский круг с заморозком времен «Ледяного дома» и двадцатилетней оттепелью Екатерины; золотой круг, начавшийся реформами Сперанского и окончившийся реформами Столыпина; ленинский круг, завершившийся в восемьдесят пятом… начинался шестой, очень простой, с постепенным и неукоснительным сокращением всех, кто знал длинные слова и иностранные языки. По Данту, до окончательного конца оставалось еще три круга,— но кто сказал, что дантова девятка срабатывает в истории? Волохову все чаще казалось, что этот цикл — последний; точней, ему хотелось так думать, ибо после него могло начаться нечто новое. Он страшно устал от этой печальной карусели, на которой почти тридцать лет кружился, не замечая того.
5
Но странное дело — вместо законного отвращения к Родине он почувствовал к ней необъяснимую жалость. Казалось бы, самым правильным выходом из ситуации было немедленно взять сторону ЖД, помочь им вернуть эту землю, найти в ней флогистон (отсутствие которого, верно, и не позволяло России разомкнуть цепь) и устремиться вместе с ними по новому пути. Волохов, однако, чувствовал себя русским и ничего не мог с этим поделать. Что-то мешало ему покинуть эту скрипящую, разваливающуюся карусель и пересесть на поезд, несущийся в светлую даль эмансипации личности. Подозрительно мелка казалась ему идея личной свободы; подозрительно мало личной свободы видел он в каганате, где либерализм проповедовался на экспорт, но далеко не соблюдался. В сущности, идея ЖД заключалась в том, чтобы как можно шире распространить учение о зловредности всяких вертикалей — с той единственной целью, чтобы все эти ржавеющие вертикали заменить своей, последней и окончательной. Волохов с удовольствием уступил бы Россию тому, кто сохранил и преумножил бы лучшее в ней,— но не тому, кто вырвал бы ее с корнем, заняв возвращенную почву чем-нибудь более полезным. Главное же — Волохов чувствовал за Россией слабость, а за ЖД силу, и переходить на сторону силы мешала ему совесть, рациональных доводов не признающая и о справедливости не слышавшая.
- Приоритетные национальные проекты: идеология прорыва в будущее - Александр Иванов - Политика
- Новые письма счастья - Дмитрий Быков - Юмористические стихи
- Сентиментальный марш. Шестидесятники - Быков Дмитрий - Биографии и Мемуары
- Авторская исповедь - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История