Смерть и возвращение Юлии Рогаевой - Авраам Бен Иегошуа
- Дата:07.08.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Смерть и возвращение Юлии Рогаевой
- Автор: Авраам Бен Иегошуа
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так это и есть секретный подземный город? И ради этой войны, к которой он не имеет никакого отношения, ему пришло в голову свернуть с пути в свою новую квартиру, что, конечно же, было ужасной ошибкой, потому что теперь здесь никому не удастся выжить, смертельно раненный враг уже спешит воздать своим убийцам страшным возмездием, и на далеком горизонте зарницами вспыхивают молнии ответного удара, ему нельзя здесь больше оставаться, тем более что его сердце всегда было с Западом, а не против него, но он понимает, что опоздал, потому что какой-то гигантский молот вдруг опускается на убежище, вколачивая его еще глубже в землю, тошнотворный, кислый запах наполняет весь зал, и тот вдруг вытягивается вверх, так что с потолка по всем его стенам, разворачиваясь, как жалюзи, опускаются шведские стенки, а по ним, цепляясь за поручни, ползут и ползут бесчисленные фигурки людей, похожих на маленьких мохнатых зверьков, и он тоже поднимается за ними к узкому высокому окну, за которым покачивается знакомая с детства верхушка темно-зеленого кипариса, и его душа тут же устремляется навстречу этой зелени, и, повернув голову, он без всякого перерыва вдруг видит вокруг себя широкий зеленый мир на исходе весны, и яркое полуденное солнце пламенеет над ним в голубой чаше небес — это, наверно, какой-то праздник, потому что из распахнутых ворот его школы выбегают толпы детей с венками на головах, каждый торопится найти своих родителей, чтобы показать им маленькую, нарядную, игрушечную книжечку, приготовленную им в подарок, и он тоже ищет, но кого? ведь у него нет родителей, и его дочь тоже еще не родилась, хотя он уже совсем взрослый, даже после армии, но на самом деле он всё еще ученик, просто кто-то нарочно привязал его к дереву, чтобы он пропустил звонок с перемены, теперь он разгадал этот замысел и, быстро развязав веревки, бежит через цветущий сад по каменному мостику, выгнувшемуся над бассейном, взлетает по широким ступеням школьной лестницы на самый последний этаж, где находится его восьмой «А», но классная комната пуста. Наверно, она заболела, думает он, или все ребята просто сбежали с урока, но на доске почему-то написаны загадочные, наполовину латинские буквы, а на столе лежит ее счетная линейка, которую она привезла с собой со своей далекой родины, чтобы в перерывах между уборкой учить их геометрии. Он берет линейку, согретую солнечным светом, но, когда поворачивается к двери, видит, что это учительская, но там тоже пусто, его любимую учительницу геометрии вызвали к директору, тот хочет ее уволить, а может быть, взорвать, и ее нужно спасти, даже школьная секретарша с ребенком на груди кричит, чтобы он поторопился, потому что учительница уже вошла в директорский кабинет, но на ней почему-то нет рабочего халата и белого колпака на голове, она в легкой цветастой летней кофточке, широкий открытый ворот обнажает ее сильную, чувственную шею и алебастровые округлые плечи такой белизны, как будто из них вытекла последняя капля крови. Вот только лицо ему никак не удается разглядеть, потому что от близости к ней у него кружится голова, и он вдруг ощущает такое острое и сладостное наслаждение, какого не испытывал никогда в жизни.
Но ведь она должна вот-вот погибнуть! Вышел ли уже тот террорист-самоубийца в дорогу? Достиг ли рынка? Произошел ли уже взрыв? Этого не может быть, потому что у него в бежевой папке лежит не только описание всей ее жизни и любви к нему, еще в самом их детстве, но и медицинское заключение о том, что она прятала его под пальто от дождя, и кормила его грудью, когда они целовались, значит, ему непременно нужно ее спасти, но для этого нужно ее сначала опознать, удостоверить, что это та самая уборщица, которую он искал всю жизнь, даже в армии, Мириам — повторяет он про себя то новое секретное имя, которое дали ей шестеро сестричек, он даже записал это имя для памяти на ее фотографии и теперь показывает эту фотографию всем учителям, чтобы они убедились в ее красоте, только смуглый пожилой директор отказывается смотреть, потому что ничего не помнит, и вызывает в кабинет своих приемных детей, приказывая положить ее в гроб, а гроб бросить на свалке, на самой окраине чужого города, и тогда он с силой отталкивает их, так что они падают на матрацы, и ему удается наконец охватить руками ее теплое тело и, прижавшись к нему, снова ощутить эту сладкую боль прикосновения к девичьей груди, хотя она на самом деле старше его на целых десять лет. Но это ничего не значит, говорит он директору, всё равно вы не должны были ее увольнять, потому что она приехала издалека и работает в школе на ночной смене, и он ни за что не даст ей теперь погибнуть, но для этого она не должна им уступать, вот сейчас он откроет этот страшный гроб, и посмотрит ей наконец в лицо, и скажет: «Зачем уступать, зачем сдаваться, разве есть в мире такой крест, на котором тебе стоило бы когда-нибудь умереть?!»
Глава пятая
Он просыпается с ощущением такого неизъяснимо острого счастья, что, едва открыв глаза, тут же торопится встать, чтобы недавнее видение не стерлось каким-нибудь новым сном. За годы сверхсрочной службы он натренировал себя, просыпаясь, тотчас вспоминать, где находится и какова боевая обстановка, и сейчас, бегло окинув взглядом маленький зал, сразу же припоминает, что это помещение для отдыха охраны, а профессиональная зоркость тут же подсказывает ему, что за время его сна трое охранников, спавших на полу возле печки, исчезли, а на их месте, завернувшись в те же одеяла, спят трое других. Все его спутники тоже спят, и, хотя утро далеко и кто-то позаботился подбросить в печь поленьев, чтобы поддержать тепло, ему хочется поскорее выйти на улицу. Недавний сон пробудил в нем нетерпеливое желание снова взглянуть на гроб с телом погибшей женщины. Ему приходит в голову, что следовало бы, пожалуй, прикрыть мальчишку, который во сне сдвинул с себя одеяло, но он боится даже случайно прикоснуться к исцарапанному, искусанному телу.
Осторожно и тихо одевшись, он завязывает шарф, натягивает толстый плащ и берет в руки тяжелые ботинки, чтобы обуть их снаружи. Уже у двери он видит, что Временный консул приоткрыл красные от сна глаза. Он обменивается с пожилым мошавником беглым успокаивающим взглядом и выходит из зала. В коридоре, у входной двери, коротает ночь старик сержант, опершись спиной на невысокую переносную ограду, преграждающую вход в подземное убежище, — видно, следит, чтобы какой-нибудь турист не прошел бесплатно в убежище. В армии ему не раз доводилось застигать врасплох спящих часовых и даже разоружать их, но с этим пожилым сверхсрочником не стоит играть в эти игры. Он садится рядом и начинает обуваться, надеясь, что это разбудит старого сержанта и он сможет попросить его открыть входную дверь. И действительно, сержант почти сразу же открывает глаза, и его суровое, изрезанное морщинами лицо немедленно добреет, когда он замечает на ногах гостя ботинки явно солдатского образца. Он торопливо поднимает одеяло, прикрывающее что-то лежащее рядом на полу, и Кадровик видит зарядное устройство своего телефона, провода от которого тянутся к стенной розетке. Нашли, значит, в конце концов подходящую! Ну, старый служака явно заслуживает благодарности, думает Кадровик, но, не зная нужных местных слов, только наклоняет голову в знак признательности, и сержант, поняв его без слов, тоже кивает. Затем отключает зарядное устройство, осторожно протирает его полой своей шинели и передает в руки владельца.
Теперь можно попытаться позвонить. Прежде всего, проверим свой автоответчик. Так, долгие гудки, никаких сообщений. Теперь, для надежности, попробуем передать какое-нибудь сообщение, ну, хотя бы самому себе. Он наговаривает несколько слов на автоответчик, потом повторяет вызов и слышит собственный голос, возвращающийся к нему из глубин далекой иерусалимской ночи. Телефон в порядке. Он одобрительно улыбается сержанту, вынимает из нагрудного кармана купюру и протягивает ее старику, но тот решительно отталкивает руку с деньгами. Понятно. Один солдат не возьмет деньги с другого солдата. Тем более за такую пустяковую услугу. Тогда, может быть, он выпустит гостя на улицу? Гость хотел бы на минутку глянуть на гроб, который они оставили вчера на платформе. Непонятно? Кадровик рисует руками в воздухе что-то, что должно изображать гроб, и для верности, слегка отклонившись и прикрыв глаза, складывает руки на груди, как будто сам лежит в нем. Великая сила мимики — старый сержант энергично кивает в знак понимания и тут же распахивает входную дверь. Знай я местный язык, думает Кадровик, я запросто мог бы ими всеми здесь командовать. Когда-то в армии он какое-то время был командиром на базе, где обучали новобранцев. Отчужденный вид и решительные, четкие жесты быстро завоевали ему тот непререкаемый авторитет, который так нужен солдатам, чтобы с готовностью и доверием подчиняться своему командиру. Для выживания в бою это главное дело. Впрочем, он не скрывал от начальства, что, на его взгляд, в мире нет такой цели, ради которой стоило бы посылать людей умирать в бою. Неудивительно, что он не сподобился лычек подполковника. Пацифистов в армии не любят…
- О, Иерусалим! - Ларри Коллинз - История
- Байки у костра - Павел Шумил - Научная Фантастика
- Стихотворения - Бен Джонсон - Поэзия
- К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №29 от 08.12.2009 - К барьеру! (запрещенная Дуэль) - Политика
- К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №32 от 29.12.2009 - К барьеру! (запрещенная Дуэль) - Политика