Суд королевской скамьи, зал № 7 - Леон Юрис
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Суд королевской скамьи, зал № 7
- Автор: Леон Юрис
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но уж кого-кого, а Саманту я знал. Она очень скучала без Линстед-Холла. Я решил, что лучше пойти на компромисс, и начал подыскивать что-нибудь в долине Кармел. Тоже неплохое место: среди белокорых дубов стоят старинные испанские ранчо с толстыми стенами, где даже в разгар лета прохладно, а на крутом берегу бурного океана растут дикие цветы и кипарисы, качающиеся на ветру. И все это в двух шагах от Сан-Франциско. Как, Саманта, что ты об этом думаешь?
Ну хорошо. Я пытался рассуждать логически. Ведь идеальных браков не бывает, правильно? Так случилось, что я любил свою жену, несмотря на ее постоянное хныканье. И конечно, мне в голову не могло бы прийти жить отдельно от сына.
В чем-то Саманта была права. Ее единственный брат погиб во Франции. Она была наследницей Линстед-Холла, а после нее наследником становился маленький Бен. Ее родители тоже старели, и было бы просто трагедией, если бы двухсотлетним традициям Линстед-Холла пришел конец.
Вы поняли? Я, кажется, готов был себя уговорить.
Да, я не люблю лошадей. Им нужно только одно — чтобы их кормили. А за это они не платят хозяину преданностью — в любой момент могут его лягнуть или сбросить на землю, а кроме того, оставляют целые горы навоза. С другой стороны, я же не обязан спать в конюшне, даже в Линстед-Холле. И вообще я собираюсь купить мотоцикл.
Конечно, мысль о том, что Бен вырастет, не познав всей прелести бейсбола, не доставляет мне удовольствия. Но зато будьте уверены, что к шестнадцати годам он научится летать на самолете, сколько бы там Саманта ни хныкала.
В конце концов, чем так уж плоха Англия? Я полюбил ее почти так же, как Америку. Лондон? Всего лишь самый большой в мире город. Если уж говорить начистоту, то почти все, что я написал, я написал в Англии.
Я долго колебался. Временами меня приводила в ярость мысль, что Саманта имеет право указывать писателю, где он должен работать. А потом мне позвонила сестра Софа и сказала, что мама умерла во сне от удара, и все мы поспешили назад, в Норфолк.
Я убедил папу, что ему не стоит оставаться в доме в полном одиночестве. Софа предложила забрать его с собой в Балтимор, но видно было, что сделала она это нехотя. Должен сказать, что Саманта оказалась хорошей снохой. Она настояла на том, чтобы он поехал с нами в Англию. В Линстед-Холле сколько угодно места, он может жить в отдельном коттедже. Папа был очень щепетилен и не хотел стать никому обузой, но в этом был смысл.
Когда он во время войны продал свою пекарню, ее купили два мошенника, которые запустили дела и довели до банкротства. Те небольшие деньги, которые у папы были, давно разошлись — большую часть их он раздал родственникам и палестинским евреям.
Некоторое время все шло прекрасно. Мы устроились в Англии, и я начал работу над новым романом, который должен был стать моим лучшим произведением. Линстеды были очень милы, а папа стал для всех дедушкой.
В 1947 году Саманта подарила нам дочь. Я хотел назвать ее в честь мамы, но я уже дал имя Бену, так что особенно спорить не приходилось. Ванесса Кейди — тоже неплохо.
Когда роман был уже наполовину написан, я заметил, что папа становится религиозным. Это нередко случается с евреями, которые отошли от своей веры. Видимо, в конце жизни все они хотят снова почувствовать себя евреями, чтобы круг замкнулся.
Когда я предложил ему переехать в Израиль, он совсем расстроился и заплакал. Я еще никогда не видел, чтобы мой отец плакал, даже после того, как погиб Бен и умерла мама. Я уверял его, что мне это будет вовсе не в тягость. У дяди Хаима квартира в центре Тель-Авива, и его там примут с распростертыми объятьями.
На самом деле в Линстед-Холле дела обстояли не так уж радужно. Фермер из меня получился плохой. Временами я даже подумывал, не поджечь ли все это хозяйство, чтобы получить за него страховку. Но положение обязывало — приходилось и дальше тянуть лямку. В Англии традиции умирают медленно, а кому, как не мне, черт возьми, хранить традиции! Так что я залезал в долги и продолжал писать роман.
Когда я отправил отца в Израиль, я сделал это не из набожности. Он отдал всю свою жизнь ближним и заслужил это. Я устроил ему проезд, купил маленькую квартирку и обеспечил содержанием, на которое можно было существовать.
Я хочу вам кое-что сказать. Мне не давало жить то же самое, что не давало жить папе. Оно постоянно стояло у меня перед глазами, не выходило из головы, грызло день и ночь. Меня приводило в отчаяние то, что случилось с евреями в Польше и Германии. Вот о чем я хотел написать. Как только будет окончен новый роман, мы выберемся из долгов. И тогда я поеду в Израиль и буду об этом писать. Господи, как мне этого хотелось!
Папа умер во сне вскоре после того, как я закончил роман. Дядя Хаим написал мне, что, увидев возрожденный Израиль, он умер спокойным.
На могиле отца я поклялся, что напишу книгу, которая пробудит совесть человечества.
И тут случилось самое скверное. Мой роман „Партизаны“ вышел в свет и потерпел провал. Три с половиной года работы, шестьсот двадцать страниц — все это попало под безжалостный обстрел и критики, и читателей. Абрахам Кейди влип».
12
«Что Саманта прекрасно умела — так это сыпать соль мне на раны. Она все время говорила, что не понимает, почему „Партизаны“ провалились. Ведь это ее самая любимая из всех моих книг.
Я могу сказать, почему „Партизаны“ ей так нравились. Потому что книга не удалась, и эта неудача низводила меня до уровня посредственности — до ее уровня. Я должен был прожить с ней много лет, залезть в долги и завести двух прелестных детей, чтобы признаться в этом самому себе, но Саманта не отличалась умом и обладала комплексом неполноценности, глубоким, как Большой каньон Колорадо. Она была не способна вести сколько-нибудь интеллектуальную беседу, и все, что выходило за пределы привычной жизни Линстед-Холла, ее пугало.
Уже очень скоро после нашей женитьбы она перестала развиваться, но взглянуть правде в глаза и сознаться в своей ограниченности она не могла. Ей оставалась только одна возможность стать сильнее меня — добиться, чтобы я стал слабее ее. Развенчание меня сделалось для нее способом уйти от жизненной реальности.
Следуя своему характеру, она окружила себя мощной оборонительной стеной и давала отпор всякий раз, когда ощущала даже намек на критику. Признать свою ошибку было для нее немыслимо.
И все же, представьте себе, я ее любил. Вот такой парадокс — эта пустышка была непревзойденной в постели. Что, конечно, многое искупало.
Странно, но некоторые головастые деловые женщины, юристы и прочие в этом роде, как любовницы ничего собой не представляют. Спать с ними — все равно что с мешком битого стекла. По сравнению с ними простушка Саманта казалась просто постельной королевой.
У нее было еще одно милое качество — необыкновенная способность всегда падать духом сильнее, чем я, и никогда не пытаться поднять мое настроение. Из нас двоих она в любой ситуации оказывалась более подавленной, унылой и отчаявшейся.
После провала „Партизан“ я пребывал в смертельной тоске. Саманта просто не могла этого понять. Так или иначе, мой загул начался на встрече старых товарищей-летчиков в Лондоне и закончился через три дня в каком-то борделе в Сохо. Карманы мои были пусты, машина арестована. Если бы не великодушие участливой шлюхи, у которой я оказался, я не смог бы даже заплатить за такси, чтобы доехать до Дэвида Шоукросса.
Дома, в Линстед-Холле, меня встретило жуткое молчание. Оно продолжалось восемь дней, после чего разразилась буря.
А потом неожиданно пришло спасение в лице Рудольфа Маурера, потомка эмигрантов из Румынии с красным носом и глазами, как у крота, который представлял крупное голливудское авторское агентство. И вот — о чудо! — оказалось, что студия „Америкен глобал“ намерена купить право на экранизацию „Партизан“ и продюсер желает знать, соглашусь ли я написать сценарий. Очень скоро дело дошло и до суммы прописью. Этим чертовым лошадям Саманты теперь должно было хватить сена лет на пять.
Дэвид Шоукроес горячо отговаривал меня ехать в Голливуд, и впоследствии выяснилось, что он был прав. Но после неудачи с романом я боялся всего на свете, был кругом в долгах и чертовски обрадовался, что нашелся какой-то выход.
Мама всегда говорила мне: „Эйб, если ты не можешь сказать ничего приятного, то лучше промолчи“. Так вот, я не хочу много говорить о тех годах, что провел в этом роскошном сумасшедшем доме.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Театральный бинокль. - Эдуард Русаков - Советская классическая проза
- Нищенка в Королевской Академии магии. Зимняя практика - Кристина Майер - Любовные романы / Любовное фэнтези
- Война миров. В дни кометы - Герберт Уэллс - Проза
- Как часовой механизм - Эва Нова - Разная фантастика / Юмористическая проза