День опричника - Владимир Сорокин
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: День опричника
- Автор: Владимир Сорокин
- Просмотров:5
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже не вопит, а хрипит граф, в воде ворочаясь. На мину морскую похож он.
— Вот тебе и — «все вернется»… — усмехается Батя, берет бокал с подноса, отпивает.
По телу графа судорога проходит, и застывает он навсегда. Жизнь и судьба.
— Наверх его, — кивает Батя банщикам. — Воду сменить.
Выволакивают труп Урусова банщики из купели, снимают с него золотой крест нательный и знаменитый перстень с ежом, отдают Бате. Подбрасывает он то, что осталось от графа могущественного, на руке:
— Ну вот: был и нету!
Уносят труп. Дает Батя крестик золотой Свириду:
— Отдашь завтра в храм наш.
Перстень с ежом надевает себе на мизинец:
— Вот и попарились. Наверх! Все — наверх!
Пробили часы напольные 2.30. Сидим в изразцовой гостиной. Оставил Батя на заполуночье токмо пятерых: Потыку, Воска, Балдохая, Ероху да меня. После мокрого пробило Батю нашего на кокошу с водочкой. Сидим за круглым столом красного гранита. А на нем — блюдо с полосками белыми, свеча, графин с водкою. Греет Ероха блюдо на свече, подсушивает кокошу снизу. Батя уже хорош. А когда ему похорошо, он нам речи возвышенные говорит. Речей этих у Бати нашего дорогого три: про Государя, про маму покойную и про веру христианскую. Сегодня черед — про веру:
— Вот вы, анохи мои свет-дорогие, думаете, ради чего Стену строили, ради чего огораживались, ради чего паспорта заграничные жгли, ради чего сословия ввели, ради чего умные машины на кириллицу переиначили? Ради прибытка? Ради порядка? Ради покоя? Ради домостроя? Ради строительства большого и хорошего? Ради домов хороших? Ради сапог сафьяновых, чтобы все притопывали да прихлопывали? Ради всего правильного, честного, добротного, чтобы все у нас было, да? Ради мощи государственной, чтобы она была как прямо столб из древа тамаринда небесного? Чтобы она подпирала свод небесный со звездами, мать твою хорошую, чтобы звезды те сияли, волки вы сопатые, соломой напхатые, чтобы луна светила, чтобы ветер вам теплый в жопы дул-передул-незадул, так? Чтобы жопам вашим тепло было в портках бархатных? Чтобы головам вашим уютно было под шапками-то соболиными, так? Чтоб жили не по лжи волки-волчары все сопатые? Чтобы бегали все стаями, хорошо бегали, прямо, кучно, пресвятая, начальников слушались, хлеб жали вовремя, кормили брата своего, любили жен своих и детей, так?
Батя делает паузу, втягивает в ноздрю свою добрую понюшку кокоши белого и сразу запивает водкой. Мы проделываем то же самое.
— Так вот, анохи мои свет-родимые, не для этого все. А для того, чтобы сохранить веру Христову как сокровище непорочное, так? Ибо токмо мы, православные, сохранили на земле церковь как Тело Христово, церковь единую, святую, соборную, апостольскую и непогрешимую, так? Ибо после Второго Никейского собора правильно славим Господа токмо мы, ибо православные, ибо право правильно славить Господа никто не отобрал у нас, так? Ибо не отступили мы от соборности, от святых икон, от Богородицы, от веры отцов, от Троицы Живоначальной, от Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки, так? Ибо отвергли мы все богомерзкое: и манихейство, и монофелитство и монофизитство, так? Ибо кому церковь не мать, тому и Бог не отец, так? Ибо Бог по природе своей выше всякого понимания, так? Ибо все батюшки правоверные — наследники Петра, так? Ибо нет чистилища, а есть токмо ад и рай, так? Ибо человек рожден смертным и потому грешит, так? Ибо Бог есть свет, так? Ибо Спаситель наш стал человеком, чтобы мы с вами, волки сопатые, стали богами, так? Вот поэтому-то и выстроил Государь наш Стену Великую, дабы отгородиться от смрада и неверия, от киберпанков проклятых, от содомитов, от католиков, от меланхоликов, от буддистов, от садистов, от сатанистов, от марксистов, от мегаонапистов, от фашистов, от плюралистов и атеистов! Ибо вера, волки вы сопатые, это вам не кошелек! Не кафтан парчовый! Не дубина дубовая! А что такое вера? А вера, анохи громкие мои, — это колодезь воды ключевой, чистой, прозрачной, тихой, невзрачной, сильной да обильной! Поняли? Или повторить вам?
— Поняли, Батя, — как всегда отвечаем.
— А коли поняли — слава Богу.
Крестится Батя. Крестимся и мы. Нюхаем. Запиваем. Крякаем.
И вдруг Ероха обидно ноздрей сопит.
— Чего ты? — поворачивается Батя к нему.
— Прости, Батя, коли слово тебе поперек скажу.
— Ну?
— Обидно мне.
— Чего тебе обидно, брат Ероха?
— Что ты перстень столбового на палец себе надел.
Дело говорит Ероха. Смотрит на него Батя с прищуром. Произносит громко:
— Трофим!
Возникает слуга батин:
— Чего изволите, хозяин?
— Топор!
— Слушаюсь.
Сидим мы, переглядываемся. А Батя на нас поглядывает да улыбу давит. Входит Трофим с топором. Снимает Батя перстень с мизинца, кладет на стол гранитный:
— Давай!
С полуслова понял все верный Трофим: размахивается да обушком — по перстню. Только брызги алмазные в стороны.
— Вот так! — смеется Батя.
Смеемся и мы. Вот это — Батя наш. За это любим его, за это бережем, за это верность ему храним. А он пыль алмазную со стола сдувает:
— Ну, чего рты раззявили? Нарезайте!
Занимается Потыка кокошей, нарезает полосы.
Хочу было спросить, почему графом молодь занималась, а мы, коренные, и не ведали ничего. Не у дел мы, что ли? Доверие теряем? Но — сдерживаюсь: по горячим следам лучше не соваться. Я ужо опосля к Бате снизу подстроюсь. И вдруг Балдохай:
— Бать, а кто ж этот пасквиль сочинил?
— Филька-рифмоплет.
— Кто таков?
— Способный парень. Будет на нас работать… — наклоняется Батя, всасывает белую полосу через свою трубочку костяную. — Он тут про Государя написал здорово. Хотите послушать? А ну, набери его, Трофим.
Набирает Трофим номер, возникает неподалеку заспанно-испуганная рожа в очках.
— Дрыхнешь? — выпивает Батя рюмку.
— Ну что вы, Борис Борисович… — бормочет рифмоплет.
— А ну, прочти нам посвящение Государю.
Поправляет тот очки, откашливается, декламирует с выражением:
А в эти дни на расстояньиЗа древней каменной стенойЖивет не человек, — деянье:Поступок ростом с шар земной.
Судьба дала ему уделомПредшествующего пробел.Он — то, что снилось самым смелым,Но до него никто не смел.
Но он остался человекомИ если, волку вперерез,Пальнет зимой по лесосекам,Ему, как всем, ответит лес.
Стукает Батя кулаком по столу:
— А? Вот сукин сын! Ловко ведь завернул, а?
Соглашаемся:
— Ловко.
— Ладно, дрыхни дальше, Филька! — выключает его Батя.
И вдруг запевает басом:
Минуту горя, час трево-о-о-гиХочу делить с тобой всегда-а-аа!Давай сверлить друг другу но-о-оги— И в дальний путь на долгие года-а-а-а!
Надеялся я, что избежим сегодня этого, что свалится Батя раньше. Но неуклонен командир наш: после кокоши с водкой тянет его на сверление. Что ж — сверлить так сверлить. Не впервой. Трофим уж тут как тут: открывает красный короб, а в нем уложены, как револьверы, красные дрели. В каждой дрели — тончайшее сверло из живородящего алмаза. Думаю, вспомнил Батя про забаву острую свою, когда перстень брильянтовый перед ним сокрушен был. Раздает Трофим всем по дрели.
— По моей команде! — бормочет Батя захмелевше-задубевший. — Раз, два, три!
Опускаем дрели под стол, включаем и стараемся с одного раза попасть в чью-то ногу. Втыкать можно токмо раз. Ежели промахнулся — не обессудь. Попадаю, кажется, Воску, а мне, в левую, наверно, сам Батя впивается. Начинается сверление:
— Гойда-гойда!
— Гойда-гойда!
— Жги, жги, жги!
Терпеть, терпеть, терпеть. Сверла сквозь мясо, как сквозь масло, проходят, в кости упираются. Терпеть, терпеть, терпеть! Терпим, зубами скрежещем, в лица друг друга вглядываемся:
— Жги! Жги! Жги!
Терпим, терпим, терпим. До мозга костного комариные сверла достают. И не выдерживает первым Потыка:
— А-а-а-а-а!
— Облом! — командует Батя.
Ломаем сверла. Обломки в ногах наших остаются. Проиграл Потыка: морщась и поскуливая, хватается за коленку евою. Терпение — вот чему молодым надобно у нас, коренных, поучиться.
— Вахрушев! — кричит Батя.
Появляется молчаливый Петр Семенович, врач опричнины, с двумя помощниками. Вынимают они из наших ног обломки свёрл алмазных, тончайших-претончайших, чуть толще бабьего волоса, накладывают пластыри, вводят лекарствия. Валится Батя на руки слуг, бьет их по мордасам, поет песни, хохочет, пердит. Потыка как проигравший отдает в котел опричный все, что у него в кошельке — пару сотен бумагой и полсотни золотом.
- «Особенный воздух…»: Избранные стихотворения - Довид Кнут - Поэзия
- Прерванные - 3 (ЛП) - Саочинг Муз - Эротика
- Сто дней до приказа - Юрий Поляков - Современная проза
- Единорог для любимой девушки (Новогодняя сказка) - Алекс Бор - Короткие любовные романы
- Моноклон (сборник) - Владимир Сорокин - Контркультура