Сад Финци-Контини - Джорджо Бассани
- Дата:14.11.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Сад Финци-Контини
- Автор: Джорджо Бассани
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я в первый раз видел, как он горячится, отстаивает одни идеи и отвергает другие. Мы выпили по второй чашке чая, но разговор теперь стал угасать, поэтому пришлось послушать музыку.
Мы поставили пару пластинок. Вернулась Дирче, принесла поднос с пирожными, потом, часов в семь, телефон на письменном столе, стоявшем рядом с чертежным, зазвонил.
— Спорим, что это Джампи? — пробормотал Альберто, подходя к телефону.
Прежде чем взять трубку, он мгновение колебался: как игрок, который, получив карты, медлит, прежде чем посмотреть в лицо фортуне.
Но это был Малнате, я сразу понял.
— Ну, что ты делаешь? Ты что, не придешь?.. — говорил Альберто разочарованно, капризным детским голосом.
Тот отвечал ему довольно долго. С дивана я не мог слышать, что он говорит, но чувствовал, как трубка дрожит под напором его густого спокойного ломбардского голоса. Наконец он сказал «пока!» и положил трубку.
— Джампи не придет, — сказал Альберто.
Он медленно вернулся к креслу, опустился в него, потянулся, зевнул.
— Кажется, его задержали на фабрике, — продолжал он, — и ему нужно оставаться там еще часа два-три. Он извинился и передал тебе привет.
IVВернуться в этот дом меня убедило не неопределенное «до скорого», которым я, уходя, обменялся с Альберто, а письмо Миколь, полученное через несколько дней.
Это было веселое письмецо, ни короткое, ни длинное, написанное на четырех страницах двойного листа голубой почтовой бумаги стремительным и легким почерком. Казалось, она написала его одним махом, не колеблясь и не исправляя отдельных слов. Миколь очень извинялась: она уехала неожиданно, не попрощавшись, с ее стороны это было, конечно, некрасиво, она полностью с этим согласна. Однако, добавляла она, прежде чем уехать она пыталась мне дозвониться, но не застала дома, кроме того, она просила Альберто связаться со мной, если я вдруг больше не появлюсь. Если так и случилось, то сдержал ли Альберто слово найти меня живым или мертвым? Он, известный лентяй, всегда прекращает все контакты, хотя я и представить себе не могу, как они ему, несчастному, нужны на самом деле. Письмо продолжалось дальше, и на двух с половиной страницах описывались дипломная работа, в которой уже виден был конец, Венеция, которая зимой «просто вызывает слезы», и завершалось неожиданно переводом стихов Эмили Дикинсон.
Morii per la bellezza; e da poco eroDiscesa nell'avello,che caduto pel Vero, uno fu messonell'attiguo sacello.«Perche sei morta?» mi chiese sommesso —Dissi: «In per la verita: dunque e lo stesso,disse, — son tuo fratello».Da tomba a tomba, come due congiuntiincontratisi a notteparlavamo cosi; finche raggiuntil'ebra ebbe nomi e bocche.[16]
За этим шел постскриптум, который гласил: «Alas, poor Emily[17] — Вот на что должны рассчитывать все старые девы!»
Мне понравился перевод, а постскриптум просто поразил. К кому он относился? Действительно к «poor Emily» или к Миколь, которая страдает от жалости к самой себе?
Я ответил, стараясь в очередной раз скрыть свои чувства за туманной завесой. Я едва упомянул, что побывал у них дома, ни слова не сказав о том, как он меня разочаровал, а потом придерживался только литературной темы. Я написал, что стихотворение Дикинсон меня восхитило, однако перевод, который она сделала, — не хуже. Мне он понравился особенно потому, что в нем чувствуется дух прошлого, дух Кардуччи. Потом я сравнил перевод с английским оригиналом, постоянно сверяясь со словарем. Оказалось, что сомнение могла вызывать только одна строчка: там, где она перевела слово moss, означающее «мох, лишайник, плесень» как «трава». Конечно, продолжал я, и в этом виде ее перевод великолепен, поскольку необходимо всегда отдавать предпочтение красоте, а не точности. Но и сам недостаток, который я заметил, очень легко устранить. Достаточно переделать последние строчки так:
Da tomba a tomba, come due congiuntiincontratisi a notte,parlavamo, finche il muschio raggiuntiebbe i nomi, le bocche.[18]
Миколь ответила мне через два дня телеграммой, в которой благодарила за чрезвычайно полезные литературоведческие замечания, а на следующий день я получил по почте записку и несколько новых машинописных вариантов перевода. В свою очередь, я ответил пространным посланием на десяти страницах, в котором по пунктам опровергал замечания записки. В общем, в письмах мы испытывали гораздо большую неловкость и стеснение, чем в разговорах по телефону, поэтому наша переписка быстро прервалась. В это же время я снова стал захаживать в студию Альберто, теперь уже регулярно, почти каждый день.
Там бывал также и Джампьеро Малнате, такой же постоянный и пунктуальный, как и я. Так, в разговорах, спорах, часто ссорясь, — ненавидя и вместе с тем испытывая друг к другу симпатию, — мы смогли познакомиться очень близко и вскоре перешли на «ты». Я вспомнил, как Миколь, говоря о Малнате, сказала, что он слишком большой и действует угнетающе. Теперь я тоже так думал, я тоже часто почти не выносил его присутствия, эту его искренность, преданность, эту извечную мужскую откровенность, неколебимую веру в будущее, связанное с Ломбардией и коммунистической идеей, которую просто излучали его серые глаза, слишком человечные для такой почти фанатичной уверенности. Несмотря на это, с самого первого раза, когда я сидел напротив него в студии Альберто, у меня было только одно желание: добиться его уважения, чтобы он не считал, что я мешаю им с Альберто, что я лишний в этом ежедневном трио, в которое вошел, конечно, не по его инициативе. Я думаю, что начал курить трубку именно в это время, чтобы быть похожим на него.
Мы говорили о многом, в основном мы вдвоем, так как Альберто предпочитал молчать и слушать, но главным образом о политике.
Всего за несколько месяцев до этого был подписан Мюнхенский договор, и поэтому наши разговоры все время вращались вокруг самого договора и его последствий. Что будет делать Гитлер теперь, когда Судетская область так легко вошла в состав Великого Рейха? Я-то был пессимистом, и это был единственный момент, в котором Малнате признавал мою правоту. По-моему, соглашение, которое Франция и Англия были вынуждены подписать в результате кризиса, разразившегося в сентябре прошлого года, не могло просуществовать долго. Да, конечно, Гитлер и Муссолини вынудили Чемберлена и Деладье предоставить Чехословакию Бенеша ее собственной судьбе. А потом? Если вместо Чемберлена и Деладье придут другие люди, более молодые и более решительные (вот в чем преимущество парламентской системы!), Франция и Англия очень скоро могут заупрямиться. В данном случае время работает на них.
Однако достаточно было, чтобы разговор перешел на войну в Испании, уже подходившую к концу, или каким-либо образом затронул СССР, чтобы отношение Малнате к западным демократиям, а заодно и ко мне, поскольку он называл меня не без иронии их достойным представителем и защитником, становилось гораздо менее снисходительным. Словно это было вчера, я помню, как он наклоняет большую голову с темной шевелюрой, как блестит от пота его лоб, как он пристально смотрит на меня, пользуясь совершенно несносным приемом особенного шантажа, основанного на морали и чувстве, к которому всегда был готов прибегнуть, слышу, как его голос становится все более низким, теплым, убедительным, терпеливым. Кто же несет ответственность, спрашивал он, кто в действительности виноват в том, что вспыхнул франкистский мятеж? Разве не правые во Франции и в Англии были сначала весьма снисходительны к Франко, а потом приветствовали его и поддерживали? Точно так же, как поведение Англии и Франции, формально весьма корректное, а на деле двусмысленное, позволило Муссолини в 1935 году проглотить Эфиопию, так и в Испании из-за колебаний Болдуинов, Галифаксов, того же Блума чаша весов фортуны склонилась в сторону Франко. Бесполезно обвинять СССР и интернациональные бригады, все решительнее, говорил он, бесполезно сваливать все на Россию, которая и так уже стала удобным козлом отпущения для всех, кому не лень; не Россия виновата, если события там продолжают развиваться. С другой стороны, и это нельзя отрицать, только Россия поняла с самого начала, кто такие Дуче и Фюрер, только она ясно предвидела, что они неизбежно придут к взаимопониманию, и действовала так, чтобы предупредить последствия. А французские и английские правые, представляющие собой подрывной элемент демократического порядка, как все правые всех времен и народов, всегда смотрели на фашистскую Италию и нацистскую Германию с плохо скрываемой симпатией. Реакционерам во Франции и в Англии Дуче и Фюрер могли казаться немного неудобными, чуточку невоспитанными и несдержанными, но они всегда были предпочтительнее Сталина; еще бы, Сталин ведь всегда был воплощением дьявола. После аннексии Австрии и захвата Чехословакии Германия уже начала давление на Польшу. Так вот, если Франция и Англия уже дошли до своего нынешнего состояния, то есть до положения, когда они просто стоят в стороне и смотрят, то и говорить нечего: ответственность за их сегодняшнее бессилие несут именно эти замечательные, достойные, прекрасные джентльмены в цилиндрах и рединготах, так похожие на декадентствующих писателей, но крайней мере по манере одеваться, испытывающих, как и они, ностальгию по девятнадцатому веку. А ведь они-то и управляют этими демократическими странами.
- Пейзаж за окном. Сборник пейзажной лирики - Божена Мицкевич - Поэзия
- Тайна Голубого поезда - Агата Кристи - Классический детектив
- Автотуризм. На примере поездки в Европу - М. Саблин - Путешествия и география
- Поезд из Ган-Хилла - Гордон Ширрефс - Вестерн
- Невинность, знания и ощущение чуда: почему мы перестали удивляться миру, как это было в детстве? - Бхагаван Раджниш (Ошо) - Эзотерика