Узкие врата - Дарья Симонова
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Узкие врата
- Автор: Дарья Симонова
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Справедливо. Инга упускала из виду деньги. Догадывалась, что быт иссушил бы ее в момент, как бабочку – энтомолог, но втайне она лелеяла наивную мечту бесстрашно в него окунуться. Она бы родила! И мучилась бы, заламывала руки, научилась бы ругаться матом, молиться на лучший кусок мяса в битве за магазинный урожай. И – проиграла бы, все коту под хвост! Ну и что? А сейчас не под хвост? Танцует все реже, все больнее перевоплощения, все меньше и меньше нравится ей роль трагической жемчужины. Хочется блеска, шика, безумного шоу, после которого хоть тысячи змей от Гамзатти вопьются, зато погудели всласть! Чем дальше, тем острее настигает ее Олеськина философия, и совсем не страшно было бы теперь пристраститься к чему-нибудь и ухнуть в тартарары, где «лиловый негр ей подает манто»… Но только чтобы больше не танцевать смерть баядерки Никии, полюбившей воина Солора, на которого возложила глаз и царственную длань наследница престола Гамзатти и для верности загубила соперницу. Послала ей змею в корзине с цветами – опять эта корзина! А Никию любит Великий Брамин и приносит ей противоядие с условием, что она откажется от Солора навсегда; но она отказывается от Брамина, да вообще от всех отказывается, и черт с ними со всеми… Засим – Царство теней, вершина хореографии. Зрители плачут. Что видно им, людям достоевским, с их верхних ярусов?
Кино – еще куда ни шло с его достоверными житейскими мелочами, балет же скуден на актерские дарования, и все величие этой рафинированной условности рассчитано на впечатлительные натуры.
– Кстати, Инга, а вам никогда не грезились драматические подмостки? – закидывал удочку Матвеев.
– Грезились, но не мне, – усмехалась Инга, вспоминая, как одна раритетная балетная знаменитость – теперь уж царствие ей небесное… – решила одарить Ингу вельможным вниманием: «Инга, с вашей фактурой хоть в немое кино». Невиданное одобрение из августейших уст, заодно и шпилька от старой стервы. Придворные любезности – ребус нехитрый: хвалят экстерьер – тонко намекают на тусклый танец. Матвеев про ту «бабушку русского балета» хохотал:
– Если старушка и была Одеттой, то из породы не лебедей, а индюшек…
Кто их любит, этих резвых долгожительниц! Инга и насчет себя не обольщалась: придет время – и ее просклоняют на все лады.
– Конечно, – весело соглашался Матвеев, – в некрологе, правда, жемчужиной обзовут. Марина точно слезку на веревочке спустит…
Опять Марина! Что за бес вечно лепит из нее соперницу! Инге ненавистен дух соревнования, он ее парализует, чтобы танцевать, нужно забыть о Марине. Даже если своих никого не осталось. В театре одна симпатичная физиономия – Галка, да и у той не лучшие времена. Пустыня… Ингу потихонечку оттесняют. В «Лебедином» выпускают старуху Боярышникову. Бог и ее не обидел фактурой, но лебедь она явно не свежий. Угрюмый мат в антракте, запах спермацетового крема, старательно запорошенные гримом ветряночные ямки на носу, без пятидесяти граммов она не разогревается. На бедре у нее татуировка. Да ничего такого, просто «Привет!». Можно услышать за спиной: «Девочка, поправь мне крылышко!» Голос, словно у мальчика-подростка, ломающийся то в писклявость, то в баритон. Оглянешься – это, оказывается, тебе.
– Мария Антоновна, – терапевтически заводит Инга, – с крылышками все в порядке. Может, что другое поправить?
А какие могут быть крылышки, старуха небось перепутала с Сильфидой! Шутит она так или вправду с ума сходит… Что Спесивцева! Паранойя в зените мировой славы – сам бог велел, многие-то, не дойдя до корифеек, с катушек слетают, вот уж где жалость…
Межсезонье жизни одаряет способностью ценить пустяки. Инга научилась гулять с собакой. С Христофором, конечно, с кем же еще, благо времени прибавилось. Вот и долгожданное безделье! Инга погрузилась в брожение по обожаемым местам и поминает всех добрыми мыслями. Анзора, например. Где-то он теперь? Где-где… здесь! Вот и телефон его есть. Он в том же городе, только в другой галактике, ибо движется совсем по иным орбитам, и когда Инга с ним пересечется – неизвестно. Принцип неопределенности Хейзенберга, кстати и не кстати упоминаемый Игорем: если известно где, то неизвестно когда, и наоборот. Но где-нибудь и когда-нибудь – обязательно! Только вот сколько световых лет проползет… Любимые люди превратились в космическую условность, в алхимическое «почти», растянутое в веках: смешиваем белый порошок с красным и вот-вот получим золото, и опять смешиваем, и опять – вот-вот. И – ничего…
Это особое состояние «вот-вот»; привыкнув, можно смаковать его, как палочку от леденца. Хотя, если объяснить честнее, Инга боится. На каком языке ей разговаривать с «мирскими» людьми? Она же полуэльф, только-только учится по земле ходить и слушаться гравитацию, и вместо слов у нее – безмолвный нектар, ей не ответить на вопрос «как жизнь?», у нее будто и нет жизни…
И все-таки ошеломительные встречи врезались в реальность. Случилось же столкнуться с Оксанкой сто лет назад в музыкальном магазинчике, где так удобно мечталось о мармеладной жизни со своей «вертушкой» и заграничными патлатыми группами на пластиночных конвертах. Что может быть желанней своего дома и танцев по субботам и пятницам! Не тех изуверских танцев, от сто пятидесятого повторения которых пот уже забродил, а танцев от радости и от свободы, оттого что завтра не на работу… А может, все эти грезы – отголоски детдомовских пластинок с итальянскими песнями и «Риоритой», исцарапанных десятками судеб и дрянной иглой.
В кои-то веки Инга зашла сюда по делу – за подарком для Нелли, в наивных поисках Марии Каллас, дефицитной носатой певицы и красавицы в придачу. Ее, разумеется, жизнь тоже наградила многими печалями. У Инги иногда закрадывалась мысль, что того из великих, кто мало-мальски был счастлив, Нелли попросту бы не признала. Ну да ладно, в ладони мусолился целый список возможных приобретений, потому как Инга была катастрофически забывчива на названия, и, быть может, если б не суетливая волнительность момента, Инга бы и раньше заприметила девушку у окна… Воспитатели прозвали Оксанку «бритвой», но, видимо, запас бодрости иссяк, так бывает: в нежном возрасте перехода из бутона в цветок резкие краски меркнут, превращаясь в пастельные тона. Округлая, чуть застенчивая, хохляцкое гэканье звучит убаюкивающе, стрижка – все тот же сэссон… Она не пьет, не на панели, не пошла по рукам в южных гостиницах, – да мало ли чем еще стращали Ингу в назидание о лучшем шансе, который – пусть не она, пусть он ее поймал. Но вот с Оксанкой тоже ничего не случилось, закончила техникум, приехала в институт поступать. Глянцевые щеки, старомодные туфли, легкий энтузиазм по поводу происходящего… Значит, и Инга могла бы выплыть и без балетной канители. Смешная обида, кому ее объяснишь.
Из-за таких необъяснимостей они с Оксанкой встречались редко. Она училась в текстильном, воплощая собой хозяйственную женственность. Быстро и верно определилась с замужеством. Инга ждала, что Оксанка попросит ее показать ей город, укромные сказочные места, но та через полгода стала здесь как рыба в воде, какой трамвай до какого универмага – это она кумекала куда лучше Инги-старожилки. К тому же Оксаночку не интересовала обратная сторона слякотной Луны. Она обосновалась, стала заботливой и аккуратной мамой в пику судьбе. Ее не тошнило от быта ввиду его полного отсутствия в прошлом. Счастье – иногда нечто тривиальное.
Инге в те волнительные времена был присущ житейский пантеизм: ну и ладно, надо мной тоже не каплет, у меня ведь Игорь. Просто я не замужем. Она ошибалась. Не тоже. Пришла в невезучий день поздравить Оксанку с днем, кажется, рождения. Та уже изрядно помордастела, ждала второго ребенка, на пальце зияло толщиной с ошейник обручальное кольцо, вросшее в складку кожи. Она вдруг повернулась к Инге и высказалась:
– Ну это все, конечно, здорово. Тебя даже в газете упоминают. Только мне тут мужнина тетка сказала, что, если женщина не родит ни разу, у нее может получиться рак. А вам, я слышала, рожать запрещают… Инга, давай я тебе это… у меня у мужа в цеху механик один, работящий, холостой. Хороший мужчина, рябоватый, правда, но уж с лица воду не пить. Стихи зато сочинил к юбилею завода. Мы тут с мужем подумали – может, тебя с ним познакомить?
У Инги неделю рак не шел из головы. А вдруг правда?! Инфантильный авторитет Оксаны еще маячил на краю сознания, детские истории еще не были прожиты. Нелли, почуяв слезки на колесках и ознакомившись с причиной, не стала разжевывать обычную правду про век балерины, который короток. Она только хохотнула. Дескать, рожай, пожалуйста, только почему обязательно от механика. На свете еще много найдется такого, вполне доступного нашим мудрецам… И снова стало легко. Инга краем глаза уловила горькую иронию. Но тот край глаза она решила прикрыть. Тут – прикрыть, тут – сквозь пальцы, тут – не расслышать. Так и жила, чтобы не слишком огорчаться.
- Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947 - Гельмут Бон - О войне
- Бабушка с малиной - Виктор Астафьев - Советская классическая проза
- Сайз новогодний. Мандариновый магнат (СИ) - Максимовская Инга - Короткие любовные романы
- Серое Братство - Виктор Баженов - Фэнтези
- Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Боб Шоу - Научная Фантастика