Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин
- Дата:23.08.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Кто ищет, тот всегда найдёт
- Автор: Макар Троичанин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хо-ро-шшо-о!
Мне не жалко, я рад за него. Сколько ни старался наматывать портянки так же, всё кончалось тем, что в сапог влезала голая ступня, а вредная тряпка застревала сверху голенища.
Горюн опять связал лошадей гужом, хлопнул по крупу переднюю:
— Пошли, Марта.
И та пошла, потянув остальных. Но куда? В обратную сторону, вниз по течению. Я знаю, что холодная вода вредно влияет на мозговые извилины — распрямляет, — поэтому всегда умываюсь тёплой. А Горюн, конечно, не в курсе, наохлаждался и перепутал направления.
— Нам разве туда? — спрашиваю на всякий-який.
— Лошади не ошибутся, — отвечает и догоняет Марту, чтобы занять своё место в караване.
Всё равно подозрительно: зачем прём в обратную сторону? К чему зигзаг? Не иначе, следы запутывает. Сговорился с лошадьми и хочет умыкнуть секретного специалиста, знающего, где месторождение с Ленинской, чтобы передать вражеским агентам. Надо спасаться! И проваливаюсь в сон, чуть не свалившись заодно и с Росинанта. Вот что значит крепкая нервная система настоящего супермена. В школе я тоже, бывало, засыпал на контрольных, а в институте — на экзаменах. Всю ночь готовишься и ничего, а днём — невмоготу. Думаю сквозь пелёнчатую дрёму в мерной убаюкивающей раскачке: «Нас голыми руками не возьмёшь! Нам, русским, только бы выспаться, а тогда»… Думал-думал примерно с час, очнулся от дум, гляжу — бревенчатый домишко с плоской крышей и крохотным оконцем стоит на высоком берегу у самой реки в окружении десятка высоченных кедрачей, поляна вокруг него, захламлённая, как полагается, человеческим мусором, загон для лошадей из жердей, стол с лавками, кострище… Не иначе, как шпионская явка. Тут меня и передадут на ихнюю подводную лодку.
— Два часа отдыха, — обрадовал Горюн, подвёл аргамака к столу и вдвоём с седоком проделал операцию, обратную той, что утром в лагере сделали трое. — Извини: лошади должны отдохнуть, иначе надорвутся. Требовать от доверившихся нам животных сверхусилий во вред здоровью — грешно, не делает чести разумным людям. Обижать их — то же самое, что обижать детей. Без вьюков, как я предлагал Кравчуку, мы бы добрались часа на 3–4 раньше, а с загрузкой, извини, не получится. Болит?
Почему-то врать ему, притворяться, не хотелось. Но и сказать не мог, боясь выдать голосом, как болит, и только мотнул отупевшей башкой.
— Иди в дом, полежи там, пока я управлюсь, — предложил-приказал Горюн, и это самое лучшее, что он мог предложить, потому что, оказывается, отдых нужен не только нагруженным лошадям, но и одному из грузов. Не возражая, поковылял в отель, испытывая постыдно-болезненное чувство, что штаны мои на ягодицах напрочь стёрлись, а в сплошные дыры светит обугленно-макаковая задница. К потёртостям подмышек и рук добавились ещё и эти. Что-то останется от моей шкуры в конце пути?
Внутри избушки-крохотушки оказалась широченная лежанка во всю стену из струганных досок, вытертых боками и спинами до лакового блеска, и лучшей постели мне не надо. Вот только сна-отдыха не получилось. Опять пришлось карабкаться на скалу, цепляясь обессиленными руками. Я выползал и снова сползал на самый край, а из раны на колене хлестала кровь, стекая густой струёй в пропасть. Было страшно, я пытался кричать, но получались задавленные хрипы и стоны. Вот-вот не выдержу, улечу вниз и… очнулся в испарине.
— Вставай: тревожный сон отдыха не даёт, — рядом стоял только что спасший меня Горюн, затенённый внутренним мраком. — Пообедаем и будем собираться. — Он немногословен — за всё утро произнёс от силы пару фраз — и тем, как ни странно, успокаивает.
Около таёжной ночлежки многое переменилось: освобождённые от уродующих вьюков симпатичные лошадки дружно хрупали в загоне овсом, щедро насыпанным в выдолбленное в дереве корыто, догорал костёр, покрывшись шапкой пепла, а на таганке висели кастрюля и чайник, глазурованные дымом, сажей и огнём, поляна очищена от мусора, преданного, очевидно, всеядному пламени, а на широком пне поодаль еле помещался громадный серый короткошёрстный котище, сладострастно расправлявшийся с крупной рыбьей головой. Таких мне видеть не приходилось — он, по меньшей мере, вдвое крупнее обычных домашних кошек, а морда зверя — шире моей.
— Кто это? — спросил у Горюна.
— Это? Васька. Хозяин.
— Дикий?
— Дикие к людям не выходят, — уел он мою дикость.
— И что, один живёт?
Горюн опять улыбнулся.
— Подружек не замечено.
— Как с голоду не подохнет?
Хороший знакомый хозяина с интересом посмотрел на меня.
— В тайге? Здесь корма с избытком: мыши, бурундуки, хомячки, зайчата, птицы… У людей берёт только рыбу. Присаживайся.
Он снял с таганка кастрюлю, поставил на стол, где на чистой белой тряпочке лежали белые сухари и настоящая луковица, разрезанная пополам, а рядом стояли чисто вымытые дюралевые миски и кружки.
— Пока ты отлёживался, я ленка выловил, ушицу сварил, будешь? — и поднял крышку кастрюли, выпустив такие умопомрачительные ароматы, что голова закружилась, а живот снизу стянуло голодной спазмой.
— Ещё как буду!
Удовлетворённый повар похвалил:
— Вот и ладно.
Оловянным половником — похоже, здесь у них сервировка гораздо богаче нашей лагерной — осторожно зачерпнул и положил в мою миску огромный кусманище белой рыбины и долил доверху отваром с хорошо разваренным пшеном. Королевский обед!
— Луковицу возьми.
Я никогда не ел лука, скрупулёзно вылавливая и выбрасывая коричневые частички, похожие на засушенных тараканов, из любой пищи и часто из-за непреодолимой брезгливости оставался полуголодным. А сейчас — свежий, настоящий, не сухой, не тараканий — взял, надкусил следом за Горюном, и ничего не случилось, было не очень приятно, но и не противно, особенно с рыбной жижей.
— Ночлежку поселковые рыбаки построили, — объяснил удачливый рыбак происхождение избушки. — Они сюда часто наведываются. Ниже по течению хранятся лодки и снасти. Отсюда пойдёт хорошая наезженная дорога, лошадям будет легче.
Лучше бы не напоминал: у меня сразу засаднило задницу. О лошадях заботится, а обо мне? Я для него досадный груз.
— Ещё будешь?
Я не возражал. Сам он ел мало. Остатки унёс и вылил в кошачью миску. Тот — надо же, какой сообразительный! — потрогал варево лапой и улёгся, ожидая, когда остынет.
Потом пили чай. Без сгущёнки, но и без неё очень вкусный.
— Китайский, — пояснил богатый возчик.
— Без палок, — уточнил я авторитетно.
Горюн рассмеялся, поперхнувшись и поняв, о чём я.
Прошибло потом, чего от грузинского никогда не бывало.
— Не куришь?
— Нет, — сознался я в очередной слабости. Сколько ни старался в институте начать для солидности, никакого удовлетворения, кроме головокружения и рвоты, так и не получил. Пришлось перестать издеваться над слабым организмом.
- Ну и правильно, — одобрил Горюн, доставая кисет из кармана штанов и трубку из кармана рубахи.
Меня особенно восхитила чашечка трубки, вырезанная в виде человеческой головы с вытянутой острой бородкой и глубоко срезанным теменем, куда и засыпался табак. И я сразу представил, как мою голову забивают одуряющим зельем, и чуть не свалился в обморок. Профессор политэкономии говорил, что у меня чересчур развито воображение, и никогда больше трояка не ставил. Иногда, лёжа на кровати в общаге, я до того впадал в образ, что сдавал нелюбимый экзамен нелюбимому преподавателю с такими деталями и подробностями, что потом искренне удивлялся необходимости повторной сдачи.
— Знатная штучка, — со знанием дела похвалил трубку я, никогда раньше не обращавший внимания на снобистские никотиновые отравители.
Молча согласившись, Горюн вдавливал в деревянное темечко крупнолистовой табак, пахнущий не менее ароматно, чем его чай, совсем не так, как вонючая махра бичей.
— Удобное средство для молчания, когда говорить, кроме как о погоде, не о чем.
Это он сказал в общем или конкретно о нас?
На всякий случай решил похвалить себя:
— Я тоже не из болтливых.
Пыхнув полупрозрачным дымком, Горюн опять одобрил:
— Самое необходимое качество характера в наше время.
А я бы и не прочь порой поболтать, но как-то так получается, что всякая последующая мысль, торопясь выскочить, опережает и перебивает предыдущую, в результате на выходе моего мозгового лабиринта образуется свалка, а изо рта помимо воли прёт речевая абракадабра, которая мне и самому не понятна. Преподавательница основ марксизма-ленинизма, одного из основных предметов геологии, Софья Израилевна, сдерживая мой, хаотично брызжущий во все стороны, фонтан, убеждала: «Вы не на революционном митинге, не мелите всё подряд, что плохо знаете и что совсем не понимаете!» А если хочется?
- Блюз ночного дождя - Анна Антонова - Детская проза
- Книга дождя. Повесть - Дмитрий Волчек - Русская современная проза
- Кино и Уровни – 3. Люди и ангелы - Яков Фельдман - Психология
- Уровни медитативного погружения - Геше Келсанг Гьяцо - Буддизм
- Нф-100: Уровни абсурда - Виктор Емский - Научная Фантастика