Год смерти Рикардо Рейса - Жозе Сарамаго
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Год смерти Рикардо Рейса
- Автор: Жозе Сарамаго
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надпись, свидетельствующая о том, что владеет могилой и занимает ее дона Дионизия де Сеабра Пессоа, выбита на фронтоне склепа, а под выступающим карнизом караульной будки с уснувшим часовым — видите, какой романтический образ навеян нам архитектурой этой усыпальницы — внизу, на уровне нижней дверной петли можно прочесть еще одно имя — и ничего, кроме имени — Фернандо Пессоа вместе с датами рождения и смерти, и позолоченный силуэт урны оповещает: Я здесь, а Рикардо Рейс, не слыша этой подсказки, вслух говорит: Он здесь, и в эту минуту вновь начинается дождь. Он прибыл из такой дали, из Рио-де-Жанейро, столько дней и ночей качался на волнах, Боже, каким давним кажется ему теперь это вчера завершившееся путешествие, и что же ему теперь делать в одиночестве, с раскрытым зонтом, на улице города мертвых, а время уж — к обеду, снова доносится тусклый звон колокольчика: он-то ожидал, что, подойдя к могиле, дотронувшись до ее железной ограды, будет потрясен до глубины растерзанной души, он-то думал, что испытает не потрясение, а настоящее землетрясение, когда беззвучно валятся во прах большие города, рушатся портики и белые башни — и что же? да ничего, чуть глаза пощипало и тотчас прошло, прошло так быстро, что он и не успел подумать об этом и взволноваться от этой мысли. Ему больше нечего здесь делать, да он ничего и не сделал, в этой усыпальнице лежит полоумная старуха, которую нельзя оставить без присмотра и надзора, а она в свою очередь стережет разлагающееся тело стихослагателя, внесшего свою долю в мировое безумие, и огромная разница между безумцами и поэтами заключается как раз в том, какая доля суждена их безумию. Ему стало страшно при мысли о покоящихся там, внутри, бабушке Дионизии и снедаемом беспокойством внуке Фернандо: она водит из стороны в сторону выпученными глазами, а он отводит свои, в поисках щелки, куда проник бы порыв ветра, чуть заметный свет, и Рикардо Рейс, которому минуту назад было всего лишь немного не по себе, теперь испытывает настоящую тошноту, словно огромная волна накрыла и задушила его — его, за две недели плаванья не укачавшегося ни разу. Тогда он подумал: Наверно, это оттого, что я ничего не ел, а ведь и правда, он пришел сюда натощак. Как нельзя вовремя хлынул сильный дождь, давая Рикардо Рейсу, если, конечно, его спросят, все основания ответить: Нет, недолго, потому что ливень начался. Медленно поднимаясь в гору, он почувствовал, что дурнота его проходит, оставляя лишь тупую боль в голове и странное ощущение некоего зияния, словно он лишился какой-то части мозга. У ворот кладбищенской конторы стоял тот самый служащий, который объяснял ему, как найти могилу, и по лоснящимся губам его можно было заключить, что он только что пообедал, а где? да прямо здесь же, расстелил салфетку на столе, поставил принесенную из дому еду, завернутую в газеты, чтобы не остыла, или подогрел кастрюльку на газовой плитке в дальнем углу архива, и трижды приходилось ему прерывать свое жевание, чтобы зарегистрировать покойников, вероятно все же, я пробыл у могилы дольше, чем мне кажется. Ну, что же, нашли? Нашел, ответил Рикардо Рейс и, выходя за ворота, повторил: нашел, он там.
Он взмахнул рукой, подзывая такси, ибо спешил и проголодался, хорошо бы найти какой-нибудь ресторанчик или харчевню да там и пообедать: Площадь Россио, пожалуйста. Шофер методично пожевывал спичку, перекатывая ее языком из одного угла рта в другой, да уж наверно языком, чем же еще, если обе руки лежат на руле, и время от времени с шумом втягивал между зубами слюну, издании прерывистый, сдвоенный, точно птичья трель, звук. Рулада пищеварения, подумал Рикардо Рейс и улыбнулся. Но уже в следующее мгновение глаза его наполнились слезами, какой, однако, странный эффект, какое неожиданное следствие неведомой причины, но, впрочем, может быть, ему представилось, как на белой тележке провезли хоронить ангелочка — какого-нибудь Фернандо, прожившего слишком мало, чтобы стать поэтом, какого-нибудь Рикардо, из которого не выйдет врача и поэта не будет, а, может быть, нашлась для внезапных слез и совсем иная причина — просто время пришло всплакнуть. Физиология — штука сложная, оставим ее специалистам, тем паче, что пришлось бы пробираться по извилистым тропинкам чувств, которые воздействуют на слезные мешки, разбираться, чем по своему химическому составу отличаются слезы радости от слез горя, но уж, наверно, они горше, оттого так и щиплет глаза. Таксист оборвал свои трели, зажал спичку справа между верхними и нижними клыками, тем самым показывая, что уважает скорбь пассажира: это часто бывает, когда с кладбища везешь. Спустились по Калсада-да-Эстрела, свернули на Кортес, по направлению к реке, а потом уже знакомой дорогой покатили по Байше, поднялись на улицу Аугуста, въехали на площадь Россио, и тут Рикардо Рейс, осененный внезапным воспоминанием, попросил остановить у ресторана «Неразлучных братьев»: вот тут, чуть поправей, здесь один вход, а другой — с улицы Шорников, да, это славное заведение, с хорошими традициями, желудки здесь воскресают к жизни, на этом самом месте стояла когда-то больница Всех Святых, но было это в незапамятные времена, порой даже кажется, будто мы рассказываем историю какой-то другой страны: подумать только, стоило лишь где-то посередке нашей стрястись землетрясению, и вот вам результат: все преобразилось неузнаваемо, а уж к добру или к худу эти перемены, судить тому, кто остался в живых и в ком выжила надежда.
Рикардо Рейс заказал себе обед, уже не придерживаясь никакой диеты — это вчера он допустил слабость, вполне понятную и простительную; человек, ступивший на твердую землю после океанского плаванья, что дитя малое: иногда он ищет женщину, чтоб склонить ей на плечо голову, иногда идет в таверну и требует вина еще и еще, пока не найдет счастья, если оно там, конечно, имеется, а иногда вдруг лишается собственной воли и покорно слушается какого-нибудь официанта-галисийца: Рекомендую вашей милости заказать куриный бульон-чик с рисом, он вам наладит желудок. Но здесь, слава Богу, никому нет дела до того, когда именно он причалил к берегу, расстроено ли его пищеварение тропической кухней, какое фирменное блюдо способно исцелить его тоску по родине, если он тосковал по родине, а если нет, зачем тогда вернулся? Оттуда, где сидит Рикардо Рейс, сквозь раздернутые шторы ему видны ползущие по улице трамваи, слышен их скрежет на поворотах и звонки, (›удто вязнущие в насыщенном дождевой влагой воздухе, отчего кажется, что это брякает колокол на башне погрузившегося в воду собора, или со дна колодца доносятся, отдаваясь нескончаемым эхом, звуки клавесина. Прислуга терпеливо дожидается, когда отобедает этот последний посетитель — он припозднился, но учтиво попросил, чтобы его обслужили, и вот, за проявленное им понимание того, что повара и официанты — тоже люди, был вознагражден и накормлен, хотя на кухне уже погасили плиту. Но вот и он, вежливо прощаясь и благодаря, выходит из дверей на улицу Шорников, ту самую, что ведет к железно-стеклянному вавилонскому столпотворению, именуемому рынком, где и сейчас людно и шумно, но, конечно, никакого сравнения с тем, что творится здесь в утренние часы, содрогающиеся от зазывных криков и божбы. Здешний воздух пропитан смесью тысячи запахов — вялых и раздавленных капустных листьев, кроличьего помета, куриных перьев, крови, освежеванных туш. Моют прилавки и проходы между рядами, поливают их водой, трут жесткими щетками, и время от времени доносится скрежет, а следом — грохот: это захлопнулась очередная рифленая железная дверь. Рикардо Рейс обогнул площадь с юга, вышел на улицу Золотильщиков, дождь почти уже совсем перестал, можно сложить зонт, поднять глаза, увидеть высокие пепельно-бурые фасады, ряды окон, перемежаемые через равные промежутки балконами, монотонность каменных блоков, которые уходят в глубь улицы и по мере удаления делаются все уже и уже, пока не превращаются в почти сливающиеся тонкие вертикальные полоски, однако окончательно не исчезают, потому что в глубине, перерезая им дорогу, возносится на улице Непорочного Зачатия дом такого же цвета, с такими же окнами и решетками, выстроенный по тому же проекту и так же источающий мрак и сырость, да еще и запах нечистот из проржавевшей канализации: этой вонью, кажется, навек пропитались приказчики, стоящие у порога лавок в серых халатах, с чернильным карандашом за ухом, со скучливо-раздраженными землистыми лицами, свидетельствующими о том, что нынче — понедельник, а до воскресенья еще дожить надо. Тяжелые тележные железные колеса подпрыгивают на стыках крупных, почти черных базальтовых плит неправильной формы, которыми вымощена улица, а когда на дворе сухо — не как сейчас — повозка же нагружена сверх меры и превыше сил тянущей ее тягловой скотины, то подковы мулов и лошадей высекают из мостовой искры. Но сегодня особенно напрягаться не приходится: двое работяг перетаскивают мешки с фасолью, каждый, судя по объему, килограммов на шестьдесят — верней, не килограммов, а литров, ибо в литрах следует исчислять сыпучие тела, и, стало быть, килограммов выходит меньше, чем было сказано, потому что литр фасоли — субстанции по сокровенной природе своей легкой — соответствует семистам пятидесяти граммам, и будем надеяться, что весовщики, заполняя мешки, приняли в расчет соотношение веса и объема.
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- И грянул гром… (Том 4-й дополнительный) - Вашингтон Ирвинг - Научная Фантастика
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза