Черная земляника: Рассказы - С. Коринна Бий
- Дата:24.08.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Черная земляника: Рассказы
- Автор: С. Коринна Бий
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От влажных юбок старухи идет пар и запах бараньего сала.
— Никак она из пансиона?
Ряженый не отвечает.
— А ну, быстро отведи ее туда, где взял! Быстро, слышишь, ты, дурень ненормальный!
И старуха машет руками, гоня их прочь. Ряженый крепче сжимает руку девочки, но не двигается с места. Мать пристально смотрит на него. Наступает молчание. Она делает было движение, чтобы отобрать у него малышку, но тут они выходят.
Они идут за околицу по занесенной снегом тропинке. А снег все падает и падает. В темноте он не виден, но его холодные перышки летают вокруг и щекочут щеки и нос.
Они шли долго, вернее, ряженый шел долго, потому что он нес ее на руках. Девочка решила отблагодарить его, поцеловав, но куда его поцелуешь? Не в деревянную же щеку! Она отказывается от своего намерения и засыпает.
Проснулась она, когда он положил ее на сено. Она вдыхает душный, пьянящий аромат:
— Здесь пахнет летом. Ты тут живешь?
Но ряженый не отвечает, он поет в темноте, а вернее, выводит мелодию без слов. Раскидав сено, он устраивает в нем пещерку и стелет в глубине одеяло.
— Что ты делаешь?
Но он все напевает. Мелодия звучит то грустно, то весело, то опять грустно. Внезапно он хватает ее в охапку и валится вместе с нею в разрытую нору.
— Ой, ты мне больно сделал! — кричит девочка.
Тогда он укладывает ее на себя, нежно обнимает, натягивает на нее край одеяла. Так ей лучше, даже гораздо лучше и приятнее. Подняв руку, он наваливает сверху сено на них обоих.
Но откуда повеяло на нее этим теплым ветерком? Откуда взялось это дыхание с запахом вина? Девочка теряется: ведь у Красной Маски не было никакого дыхания… Она протягивает руку, и пальцы ее встречают живое лицо.
— Ой, это уже не ты! — говорит она.
Он снова жалобно мычит. Девочка касается этих стонущих губ, зубов за ними — зубов мужчины.
— Я тебя не знаю!
Но он прижимает ее к груди, и она узнает козлиную шерсть, которая лезет ей в глаза и ноздри. А он, схватив в горсть ее волосы, приподнимает их и водит по своему лицу. Наступает тишина, потом он снова тихо и жалобно мычит.
Двумя пальцами он касается шейки девочки под затылком; пальцы спускаются ниже, под рубашку, между лопатками (их еще называют «ангельские крылышки»).
— Ой, ты меня щекочешь!
Девочка со смехом отбивается.
— Мне жарко!
Он помогает ей снять свитер и неловко дергает замок молнии на лыжных брючках. Но у него ничего не выходит, и девочка не может стащить их. Тогда он замолкает и принимается целовать ее щеки и плечи. Девочке странно это касание жестких губ; они давят ей на лицо, но больно не делают. И все же она отворачивается:
— Фу, как от тебя пахнет!
Потом она спрашивает:
— А куда ты подевал свою красную маску?
Руки мужчины спускаются еще ниже по спине, так туго натягивая пояс брючек, что он режет ей живот; они похожи на двух юрких зверьков — эти странные руки, что ощупывают теперь ее ягодицы. Девочка смеется. Но все-таки кричит:
— Пусти меня!
Пояс прямо-таки перерезает ей живот, она яростно отбивается. Руки оставляют ее в покое, но человек, лежащий под ней, хрипит, как будто его душат.
Ей страшно. Что с ним? Только что он дрожал и дергался, а теперь лежит, как мертвый. Ой, а вдруг она тоже сейчас умрет?!
Наконец она засыпает. Мужчина, вероятно, тоже спит, во всяком случае, он храпит. Сквозь редкий покров сена пробивается серый свет.
В этот миг девочка слышит звон — мерный звон колокола. Человек под ней зашевелился и привстал, вслушиваясь. «Что это такое?» — спросила девочка. Она увидела рядом с собою сухой цветок — скабиозу, еще хранившую нежно-сиреневый цвет; одновременно она взглянула на мужчину. Она не знала его — этого человека с рыжеватыми волосами и бледным лицом, сидевшего к ней боком.
Но вот он повернул голову, и она ужаснулась: у него был только один глаз. Она вскочила, чтобы убежать, но ноги ее запутались в сене. Мужчина как-то странно смотрел на нее своим единственным глазом и молчал. Девочка хотела закричать, но, сглотнув слюну, почувствовала жгучую боль в горле.
Вдруг дверь сарая отворилась.
Первым опасливо вошел крестьянин, за ним какой-то важный господин, одетый по-городскому, жандарм и, наконец, полная дама.
— Слава Богу, жива!
Все они бросились к девочке. Она снова попыталась заговорить, но только закашлялась и указала на горящее горло. Ее укутали шалью, а жандарм тем временем перерывал сено, сердясь, что ничего не находит.
— Он, верно, ушел, — сказала дама (это была директриса пансиона «Бенджамента»).
Боже, что это? Подняв головы, они увидели нечто висящее под потолком.
— Он повесился!
На потолочной балке болталась огромная черно-белая шкура, увенчанная красной маской. Похоже, Красной Маске пришел конец.
Но тут крестьянин, выругавшись, потянул за одеяло:
— А ну, давай выходи! — скомандовал он.
И человек высунул из сена свою пунцовую физиономию — точь-в-точь загнанная крыса. Девочка не в силах была перенести вид этого лица и в ужасе уткнулась в юбку директрисы, которая и сама перепугалась до смерти.
— Его три года назад лягнул мул, — сказал важный господин. — Пришлось удалить ему глаз.
Ряженый все еще сидел по пояс в сене, оторопело глядя на людей.
— Они все здесь слишком много пьют! — презрительно сказала директриса.
— Когда мы вернемся, я ее осмотрю, — шепнул ей врач.
И, обратясь к девочке, спросил:
— Он тебе сделал больно? Что он с тобой делал?
— Ничего, — ответила та.
На улице уже не блестело, как накануне. Снег падал всю ночь, и теперь шале, разбросанные по склону горы, выглядели черным узором на его белом пушистом ковре.
Мой лес, моя речка!
17 августа
Я питаю настоящую страсть к лесу, я влюблена в лес почти так же сильно, как в реку, сумасшедшей любовью, совершенно бессмысленной, ибо что им — реке и лесу — моя любовь?! Ветка ивы, колеблемая ветерком, сосна, застывшая на фоне неба, приводят меня чуть ли не в экстаз, и я понимаю, отчего в старину люди поклонялись деревьям и водам. Правда, они боготворили и все остальное — солнце, камни. Может, они просто реагировали на природу так же пылко, как я? Наверное, они тоже испытывали это чувство нескончаемого блаженства, безграничного доверия, которое посещает меня в лесу или на берегу Роны.
18 августа
Сегодня утром, после дождливой ночи, я наслаждалась ароматами леса. Где-то в ложбинах пахнет мокрым сеном, зато на взгорках я с удивлением ощутила теплый запах древесной коры и растений.
Мне встретилась большая коричневая бабочка с голубыми пятнышками в черных обводах на передних крылышках. Позже я заглянула в справочник: это был «эреб ледниковый».
25 августа
Дни стоят необычайно теплые, а ночи прохладные. На заре лес, пропитанный росой, долго сохнет под первыми лучами солнца. От сосен поднимается легкий парок.
Сегодня я отправилась верхом на пруды, расположенные в часе ходьбы отсюда, через луга и заросли ольхи, где тихонько бежит широкий, серый от тины ручей. Здесь полно дикой колючей ежевики, под ногами то и дело трещат сухие ветки и царит сырой полумрак. Потом я выбираюсь на Роттензанд — бывшее русло Роны, а ныне открытое место, сухое и солнечное; тут уже нет деревьев… Сегодня здесь трещали цикады, их было немного, две или три. Первая расположилась в тополиной рощице. Я попыталась найти ее, но так и не увидела. Лен говорил мне, что здешние цикады меньше, чем на Юге, и что они подают голос только в самые жаркие летние дни.
Я снова вернулась в аквариумный сумрак ольхового подлеска с его тоненькими стволами и гниющими корнями. Мой конь то и дело проваливался по колено в болотистую почву.
Но вот наконец и пруды! Я стала разглядывать линей. На солнце мне были хорошо видны их полосатые, золотисто-серые прозрачные тела, колыхание их плавников с оранжевой оторочкой.
Я насчитала четырех, очень крупных. Дальние пруды уже накрыла тень, вода была ледяная. Я заметила это, когда плавала. Надо мной парили стрекозы, они взмывали высоко, до самых верхушек сосен.
Когда в шесть вечера я возвращалась домой, меня поразил запах Роттензанда. Это был какой-то особый, утонченный, не такой смолистый, как в лесу, аромат нагретых камней, тростников и трав, напоминавший цветочный.
26 августа
Я живу с матерью в северо-восточном крыле маленького французского замка XVIII века, в краю, где говорят на старинном немецком гортанном языке нибелунгов. Мой отец, адвокат по каким-то темным делам, человек с дрожащими руками, отличался смирной, приниженной манерой поведения на мессах и независимо-гордой осанкой на охоте (вот уж где он не дрожал!). Когда я попросила у него лошадь в подарок к пятнадцатилетию, он, который не мог оплатить нам ни служанку, ни «мерседес» и давно уж схоронивший своих собственных лошадей, ответил мне согласием.
- Земляника. Клубника. Сорта, уход, сезонный календарь - Николай Звонарев - Сад и огород
- Лук - Рюноскэ Акутагава - Классическая проза
- Цвет и ваше здоровье - Елена Егорова - Здоровье
- Закат цвета индиго - Евгения Михайлова - Детектив
- Красная площадь - Пьер Куртад - Русская классическая проза