Сердце на ладони - Иван Шамякин
- Дата:26.11.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Сердце на ладони
- Автор: Иван Шамякин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ярош был не слишком опытен в публичных выступлениях. Жаль, что нет рядом Кирилла, тот дока в том, что касается «психологии собраний». Но хитрец появился, позубоскалил с девушками, регистрировавшими депутатов, получил блокнот и карандаш и — исчез. У него принцип: «На всех собраниях не пересидишь, всех докладов не переслушаешь». Правда, на его, Яроша, выступление обещал прийти.
Пока заведующий отделом охраны здоровья до тошноты монотонно читал свой доклад, Ярош безжалостно чиркал, выправлял свой.
После доклада, который сильно затянулся, потребовали перерыва.
Гукан и Тарасов сели в буфете за один столик.
— Что, Семен Парфенович, рубанем по поросенку? Тебе как, заливного? — весело предложил Тарасов.
— Нет, я — кефирчик.
— Боишься холестерина? Моя дочка говорит: холерастерин. А меня никакая холера не берет.
— В твои годы и я ничего не боялся.
— Да ну? Так-таки ничего? — как будто удивился Сергей Сергеевич, отправляя в рот солидный кусок поросятины. — А я так всю жизнь кого-нибудь или чего-нибудь боялся. Маленьким — отца, у меня строгий отец, в армии — командира. Когда ранили, знаешь, как боялся, чтоб эти эскулапы не отчекрыжили ногу…
Гукан, слушая, постукивал кулаком по дну бутылки, чтоб вылить застывший кефир.
— Заметил, какие анархические замашки у Яроша? — вдруг перебил он секретаря и так тряхнул бутылку, что кефир выплеснулся через край стакана на стол.
— Почему анархические? А если ему и в самом деле есть что сказать?
— Ох, эти мне светила! — Семен Парфено-вич разрезал лимон, выжал половину в стакан с кефиром.
— Крепко ты витаминизируешься, — улыбнулся Тарасов.
Гукан наклонился над столом, спросил шепотом:
— Слышал об его интимной жизни?
Да, Тарасов слышал. Даже до его жены, работавшей в библиотеке, каким-то образом дошла эта новость. Сперва он поверил, что ж, все может быть, такому мужчине, как Ярош, любая кинется в объятия. Он не любил подобных историй, особенно, когда дело доходило до партийного разбирательства, а потому обозлился на Яроша: только его не хватало! Но когда об этом начали говорить направо и налево, секретарь почуял, что тут что-то не то, что кто-то старается разнести сплетню по городу. Кто и с какой целью, хотелось бы знать. Поэтому он весь обратился в слух, когда об этом заговорил и Гукан.
— Старая любовь с дочкой Савича. Откуда тянется, а? Теперь тебе понятна «принципиальная» подоплека статьи Шиковг а?
Тарасов уже ознакомился со вторым вариантом статьи, дополненной рассказом Зоей: Ши-кович приходил посоветоваться. Все факты, по мнению Тарасова, заслуживали самого серьезного внимания, хотя для публикации нужны были еще дополнительные розыски. А тут, оказывается, вот как поворачивают, вот к чему сводят! До сих пор он относился к председателю довольно дружелюбно, хотя видел я понимал его слабости и ошибки, часть которых объяснялась его личными человеческими качествами, а другая была связана с эпохой, когда он складывался как руководитель. Он прощал Гукану многие его недостатки; идеальных людей нет. Но от последних слов Гукана. его передернуло. Тарасов вдруг увидел, понял: человек этот враждебен ему по духу, по складу мышления, по отнощению к людям, по всему. И нельзя относиться к нему снисходительно, прощать! Его надо разоблачать, и безжалостно!
Сергей Сергеевич сказал спокойно, но непримиримо, с затаенным гневом:
— Ух, с какой радостью ты сделал бы их провокаторами и агентами гестапо. Всех. Даже Шиковича, который был на фронте.
Гукан поперхнулся кефиром.
* * *А в это время Ярош в фойе советовался с Кириллом, который выполнил обещание — явился послушать содоклад друга. Антон Кузьмич опасался, как бы коллеги не сочли его критику Гаецкой местью. Он не хотел бы путать личные дела с общественными Шикович, который час прогулял по парку—любовался золотой осенью и обдумывал интересный композиционный ход для очередной главы своей книги, — был в приподнятом настроении. Он заметил, что Ярош нервничает, и ему доставило некоторое удовольствие хоть раз увидеть друга взволнованным. Кирилл слушал его с иронической улыбкой. Перебил неожиданно для Яроша, сказал с веселой издевкой:
— По-моему, ты становишься толстовцем, Ярош удивился:
— Что ты хочешь сказать?
— Вот это самое и хочу. Ты меня удивляешь, подпольщик, диверсант Ярош. Наука явно портит тебя. Вот случай, когда интеллигентности слишком много, а это тоже вредно. Да если она дала тебе пощечину, дай ей в ответ пять. Тресни так, чтоб искры из глаз посыпались.
— Ты думаешь?
— Я сделал бы так. Тут незачем отделять личное от общественного.
Розыски фактов, касающихся подполья, привели Шиковича в воинственно-наступательное настроение. Прежде покладистый, даже несколько мягкотелый, с ленцой, он сам себе теперь удивлялся: откуда только берутся энергия, пыл и решительность?
…Ярош не успел еще раз перестроить свой доклад и потому говорил, почти не заглядывая в написанный текст. Но это придало выступлению живость, пафос, в нем звучало искреннее негодование против того бюрократизма, тех непорядков, которые имелись в медицинском обслуживании. Никто в зале больше не читал газет, никто не клевал носом. Несколько раз Яроша прерывали аплодисментами.
Тамара Александровна кляла ту минуту, когда согласилась занять председательское, место. Сотни глаз сверлили ее насквозь. Она видела улыбки всех оттенков, от злорадных до сочувственных.
Досталось и исполкому горсовета.
Гукан не смотрел на Яроша. Он все времяя то явно, то тайком следил за Тарасовым, пытаясь понять по его реакции, не согласовывался ли содоклад с ним. Если согласовывался, тогда все ясно. Но похоже было, что о многих фактах, секретарь горкома слышит впервые. Это несколько успокаивало Семена Парфеновича.
Раскрасневшаяся, возбужденная Гаецкая во время следующего перерыва поймала Яроша в фойе. Сказала ехидно, но опять-таки подчеркивая перед случайными слушателями свою близость с ним:
— Знаешь, Антоша, поговорку: хорошо смеется тот, кто смеется последний.
— Представь себе, Тамара, знаю, — в тон ей ответил Ярош.
28
Митинг на Станкостроительном состоялся в последний день работы съезда, когда уже принято было постановление о выносе тела Сталина из Мавзолея. Горком поручил Гукану присутствовать на митинге.
Заводской двор — море замасленных кепок и линялых косынок. Трибуна — грузовик с откинутыми бортами — была устроена в глубине двора, возле механического цеха. А против ворот все еще возвышался золоченый монумент.
…Решения Двадцатого съезда Гукан принял сравнительно спокойно. Был момент растерянности, но никак не испуг. Возможно, что все остальные чувства отступили тогда перед потрясшей умы правдой. За пять лет, прошедших с тех пор, укрепилось убеждение в том, что культ Сталина действительно принес вред, и он, Гукан, совершенно искренне говорил об этом в своих докладах и выступлениях. И, казалось ему, так же искренне боролся за восстановление ленинских норм руководства и жизни. Решение XXII съезда о выносе Сталина из Мавзолея он также принял как явление закономерное. Но когда на митинге первый же после секретаря парткома выступавший Тарас Гончаров неожиданно предложил снести заводской памятник — вот этот, золоченый, — и просить городские власти снять монумент на Парковой площади, Семен Парфенович как-то болезненно вздрогнул.
Зная, что Гончаров — приемный сын Яроша, он подумал: «Анархисты».
Но волна, нет, вал, девятый вал рукоплесканий тысячной толпы разбил его мысли и еще что-то разбил, сломал в нем самом. Когда Гончарова поддержали все, кто выступал после него, молодые и старые, рабочие и инженеры, когда митинг с радостным и каким-то веселым подъемом проголосовал за его предложение, Гукану стало совсем не по себе. Он собирался было выступить. не выступил, не знал, что сказать.
Отпустив машину, пошел пешком по улицам, которые застраивались под его руководством. Он так и подумал об этом: почти весь новый город строился под его руководством, при его участии. Он всегда чувствовал себя хозяином города. Это придавало ему уверенность, силу. И вдруг сейчас, понял, что никакой он здесь не хозяин… Это сознание словно придавило его. Впервые он не радовался решениям партии, а ведь он же всегда считал себя верным ее сыном. Что же произошло, Семен Парфенович? Что изменилось? Он почему-то подумал о Шиковиче и Яроше и позавидовал им.
Легко им живется. Если что и неясно, непонятно, то в других, а в себе все у них ясно и все просто. А вот он, Семен Гукан, в самом себе не может разобраться. Кто он и что, маленький человек, рядовой работник? (Он вдруг начал думать о себе, как о совсем мелкой сошке.) «С какой радостью ты сделал бы их провокаторами». Неправда, товарищ Тарасов! Я никого не собираюсь делать провокаторами! — хотелось крикнуть ему.
- Театральный бинокль. - Эдуард Русаков - Советская классическая проза
- Советская авиация в боях над Красным Бором и Смердыней. Февраль-март 1943 - Илья Прокофьев - История
- Крест на ладони - Анна и Татьяна Аксинины - Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза
- Суженые - Крисси Смит - Любовно-фантастические романы
- Конец тьмы (Капкан на Волчью стаю) - Джон Макдональд - Криминальный детектив