Рябиновый дождь - Витаутас Петкявичюс
- Дата:05.11.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Рябиновый дождь
- Автор: Витаутас Петкявичюс
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Теперь-то уж все! — словно эхо крика, вернулась неповоротливая мысль. — Остаются озеро, пуля или петля… Это было бы легче всего. А может, сложить руки и, спрятавшись в какой-нибудь лесной яме, закончить все просто и по-человечески? — Едва он подумал о смерти, ему стало жаль себя, и он вздохнул от всей души: — А дальше что? Ничего. Гниль! Серые косточки… Ни солнца, ни пущи, ни этого бедного, засоряемого лесопильней ручейка…» Оставалось только молиться, но чем ближе становилась очная ставка с богом, тем труднее было вспоминать о нем.
— Я обязан жить! — начал ворчать он. — Я обязан выздороветь! — рассвирепел и, схватив синюю грелку, принялся колотить ею по столу. — Обязан! Я должен жить! Очень долго!.. Пока не останется ни одного человека, ни одного врага, ни одного друга, останусь только я, один-единственный, и никого больше. Я хочу!
Так долго затянувшаяся апатия теперь вылилась в непрерывное действие. Терзаемая грелка порвалась и брызнула на руку горячей водой. Боль возвратила его к реальности, и тут мелькнула спасительная мысль, которая никогда раньше не приходила ему в голову, она подсказала выход и вселила крупицу надежды.
«А если пойти и признаться? А если показать этим задавалам, что и я не такой уж жалкий подлец, что и я боролся и рисковал головою во имя Советов и людей?.. Ведь так и было. Точно. Моцкус только семерых тогда уложил, а восьмой испарился. Я сам ноги пересчитывал. Люди еще долго пугали друг друга именем этого восьмого. И не один подлец, используя его имя, еще навещал по ночам магазины. Иной „обиженный“, подвыпив, еще и поныне хорохорится: погодите, Пакроснис еще покажет вам, где раки зимуют!.. А я молчу, так как знаю, что он уже ничего не покажет. Участковый все еще приезжает, расспрашивает народ, мол, может, этот ирод из Америки кому-нибудь письма шлет, может, здесь где-нибудь прячется и тихо доживает свои беспокойные дни?.. А я знаю! Это я освободил людей от этого пугала. Я — Стасис Жолинас! И пусть все узнают, сколько моих светлых дней он превратил в ад, этот подлец из подлецов…»
Эта мысль так завладела Стасисом, что ничего другого он уже не мог придумать. Ухватился за нее, как умирающий за надежду о спасении души, и, боясь потерять драгоценное время, взял лопату, отыскал лом и, подойдя к небольшому холмику, напоминающему старинный курган, начал трудиться. Рыл землю, как экскаватор, и надеялся этой тяжелой работой заглушить еще одну мысль, с каждым днем все сильнее пугавшую его, но вместе с тем все чаще толкавшую его к этому проклятому альпинарию: а как он там?
Подобных погребков в Пеледжяй было полно. Озеро весной широко разливалось, подземные воды не позволяли рыть глубокие подвалы, поэтому люди сооружали их на поверхности, сверху засыпая постройки землей, и старательно обкладывая дерном. Был такой погреб и у отца, и у деда Стасиса, но со временем он обвалился, зарос травой и торчал на краю двора без всякой пользы, ощетинившись рыжей полевицей, которая здесь наливалась зеленью только ранней весной, пока еще хватало влаги, и поздней осенью, когда начинались затяжные дожди… По просьбе Бируте Жолинас забетонировал небольшой пруд — посеял траву, насадил разного мха и цветочков, не боящихся засухи. Собирался поставить возле этого холмика и красивую часовенку, но теперь — да ну его к черту!..
Сорвав дерн, Стасис снял слежавшийся песок, скатил несколько камней и, схватив лом, стал долбить когда-то замурованную дверь погреба. Работал с таким остервенением и с такой силой, что кирпичи не выдержали, потрескались, раскололись и начали крошиться. Потом сквозь образовавшееся отверстие хлынул запах сырой земли и плесени, и лишь когда силы кончились и лом вывалился из рук, лишь тогда он сел на кучу вырытого песка и тут же вспомнил, как через несколько дней после того сражения у Швянтэжяриса кто-то постучался к нему в ставни.
— Кто? — спросил он, нащупывая взглядом прислоненный к дверному косяку топор.
— Свои, — ответил человек бесконечно усталым голосом.
Но когда этот усталый человек вошел в избу, Стасис побледнел и стал пятиться.
— Папечкис!.. Виноват, Пакроснис.
— Он самый, истинный христианин, он самый. Будь здоров и ты, — ответил незваный гость, когда-то так лихо отрезавший у Бируте косы и так метко врезавший Стасису между глаз, что тот чуть стенку не проломил. — Спрячь, — попросил, весь грязный, измазанный кровью.
— А где я тебя спрячу?
— Где хочешь.
— Иди ко всем чертям — вот тебе мой ответ, — не испугался Стасис.
— Не артачься, потому что если мы куда-нибудь и пойдем, то только вместе. Ты понял меня? А ты, старая, не глазей и не крести меня, я пока еще не черт. Воды согрей, мне надо раны промыть. Тряпок холщовых поищи.
И когда Пакроснис без всякого стыда, голый и грязный, окровавленный и перемазанный в тине, с оханьем залез в кадушку, Стасис схватил его оружие, побросал все в угол, а автомат направил на гостя.
— Подними руки! — Он не шутил.
— Не буду.
— Будешь! — снял оружие с предохранителя.
— Не могу, — Пакроснис опустил голову и закрыл глаза.
Стасис сжимал автомат и, вспомнив Навикаса, почувствовал, что не сможет. Гость воспользовался его слабостью:
— Неужели ты выстрелишь в больного человека?
— Ты для меня — не больной, ты — убийца, бандит, палач Гавенасов.
— Гавенасов не я, их — покойный Вихрь.
— Врешь!
— Правда…
— В избе… Под святыми образами… Ведь жить здесь, детей растить, — стала умолять и мать.
— Я не врун, — оживился бандит. — Мне самому Гавенайте нравилась. Девка гордая, красивая, злая что кошка… Настоящая литовка. А теперь положи игрушку, иначе еще, чего доброго, мать застрелишь.
Эти слова обезоружили Стасиса, он почувствовал бессильную ярость. Значит, Бируте была права. Значит, она не со страха!.. Она все знала. Она Пакроснису мстила!.. Значит, в ту злополучную ночь его свадьбы они шли за ней, и он тоже был прав, овладев ею под носом у них! Значит…
— А что бы ты стал делать с ней в лесу? — все еще не верил.
— Детей, — даже не моргнул гость.
— Забудь о ней, — гордо сказал Стасис. — Теперь она — моя жена.
— Мы еще поглядим, — не расстроился Пакроснис и по шею погрузился в теплую воду. — И, будь так добр, потри мне спину.
Стасис тер и все думал, все размышлял, как избавиться от этого подлеца. В мыслях расстреливал его, топил, варил из него мыло, а на самом деле тер ему спину и ненавидел себя. Пакроснис морщился, стиснув зубы, и все пугал:
— Посижу у тебя денек-другой, а потом — поглядим… Только ты не вздумай дурить. Меня ребята Жулкуса сюда привезли, они и приедут за мной… И если не найдут, честное слово, они не станут разговаривать с тобой, как мы однажды под дождем беседовали.
«Какого Жулкуса?! — хотел крикнуть Стасис, но обомлел от радости и не посмел даже рот открыть. — Ведь твоего Жулкуса уже давно нет, сгинул он вместе с этими шестью твоими спутниками, а ты все хитришь? Пугаешь? Ну что же, хитри, пугай и продолжай рыть себе яму…»
Но хитрить гостю было некогда. Перевязав раны и выпив молока, он тут же уснул. Вздремнув часок и поборов первую усталость, сразу же вскочил и схватился за оружие. Потом снова метался во сне и кричал, как ребенок. Стасис целую ночь не сомкнул глаз и все вопросительно поглядывал на мать, а та смотрела на него и качала головой.
— Надо сходить к настоятелю и посоветоваться, — наконец сказала она.
— А почему не к хозяйке настоятеля? А почему не повесить на сук лапоть и не растрезвонить на весь свет? — рассердился Стасис.
— Дитятко, я хочу как лучше, — оправдывалась она.
— Тайна только до тех пор тайна, пока ее знает один человек.
— Побойся бога, сынок, что ты говоришь?
— А тебе хочется, чтобы меня снова к дубу поставили?
— Что же будем делать?
— Ничего, пока подождем.
Утром гость с большим трудом поднялся с постели и слабым голосом попросил привезти доктора или лекарств от жара.
«Матери — настоятеля, этому — доктора, а мне чего?! Только петлю», — думал Стасис и строил всякие планы, потом наконец собрался в городок. Зашел в милицию к Моцкусу, но его принял Милюкас. Посадил на неудобный, высокий стул, будто нечаянно направил лампу в лицо и стал расспрашивать:
— Зачем пришел?
— Мне Моцкус нужен.
— Теперь я за него.
— За него не будете.
— Это почему?
— А потому, что я еще ничего вам не сказал, а вы уже разговариваете со мной как с арестованным. И лампу отверните в сторону, ведь лишаем я не болею, мне греть нечего.
Милюкас выключил лампу и зло сказал:
— Ишь каков! Наверно, и законы хорошо знаешь?
— Перед законом все равны: и знающие, и незнающие.
— Равны, но ты что-то от меня скрываешь.
— Не скрываю. Вы сами все, даже то, что очевидно, превращаете в тайну.
— Хитришь?
- Подлость союзников. Как Запад предавал Сталина - Ральф Паркер - Политика
- Создание электронных книг в формате FictionBook 2.1: практическое руководство (beta 4) - Михаил Кондратович - Прочая околокомпьтерная литература
- Перекрёсток двенадцати ветров - Олег Верещагин - Современная проза
- Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны - Алина Знаменская - Исторические любовные романы
- Оруженосец - Олег Верещагин - Фэнтези