Нагота - Зигмунд Скуинь
- Дата:11.08.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Нагота
- Автор: Зигмунд Скуинь
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Нагота" от Зигмунда Скуиня
📚 "Нагота" - это захватывающий роман, который погружает слушателя в мир загадочных событий и неожиданных поворотов сюжета. Главный герой книги, Иван Петрович, сталкивается с таинственными исчезновениями людей в его городе, и пытается разгадать загадку, которая кажется неразгадаемой.
В поисках ответов, Иван Петрович погружается в мир интриг и опасностей, где каждый шаг может быть роковым. Сможет ли он раскрыть тайну "Наготы" и спасти свой город от неизвестной угрозы?
Об авторе
Зигмунд Скуинь - талантливый писатель, чьи произведения завоевали признание читателей по всему миру. Его работы отличаются глубокими мыслями, захватывающим сюжетом и неожиданными развязками.
Слушайте аудиокнигу "Нагота" онлайн бесплатно и без регистрации на сайте knigi-online.info. У нас собраны лучшие произведения разных жанров, чтобы каждый мог найти что-то по душе.
Не упустите возможность окунуться в увлекательные истории, которые заставят вас переживать, смеяться и задумываться. Погрузитесь в мир книг вместе с нами!
Приглашаем вас также ознакомиться с другими произведениями советской классической прозы на нашем сайте. У нас вы найдете настоящие литературные шедевры, которые заслуживают внимания каждого ценителя книг.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После обеда поехал к Майе. У Видземского рынка мне пришла в голову мысль отвезти ей букет первых георгинов.
Как отраден для глаза и сердца июльский базар! Нечто похожее почувствуешь еще разве что на большой купле-продаже в Зеленные дни накануне праздника Лиго. Июльский базар — это торжественное вступление к симфонии плодородия. Мы уже созрели, радуются желтые стручки фасоли, а наши братья, большие бобы, еще дозревают. Картофеля нынче будет завались, под серым дождем его выкопают из вязкой земли, а вот я, гладкая июльская картошка, чистая и свежая, меня можно бросить в котел прямо так, с кожурой, и смаковать потом как деликатес. Помидоры, огурцы, морковь будут и в августе, сентябре, октябре, но уже без той желанности, которая дарам июльского базара придает особую прелесть.
И цветов было великое множество. Первыми навстречу рвались гладиолусы. В стеклянных банках, в ведрах, в пластмассовых бидонах. Алые, словно раскаленные мечи, румяные, розовые, как плоть арбуза, зеленовато-золотистые, бархатисто-фиолетовые и темные-претемные, будто старые, дочерна прокопченные деревенские бани. Ненавязчиво, робко дожидались своего покупателя астры, хрупкие, бледные, напоминавшие чем-то блеклые тона старинных гобеленов. Чуть пониже, растекаясь по столам, в кастрюльках, мисках, жестянках из-под атлантической сельди, в связках, пучках и вязанках пестрели цветные горошки, львиный зев, настурции, ноготки. Дорогие комплекты роз загорелые руки цветочниц расправляли и охорашивали, разглаживали и лелеяли, смачивали и опрыскивали. Голенастые гвоздики нянчили и попридерживали за головки, совсем как младенцев.
И георгинов был огромный выбор. Не представляю себе других цветов, которые были бы в одно и то же время столь роскошны и которые с такой ослепительной беспечностью вживались бы в осень.
Набрал их целый букет, пестрый, ликующе-яркий. Но продавщица все подкладывала да подкладывала, приговаривая: берите, все забирайте, чего им зря пропадать.
Дверь отворила мать Майи. Как всегда, любезна, приветливо говорлива. Еще в прихожей мы успели обсудить оплошность прогнозов бюро погоды. Что она думала о других вопросах (в частности, о моих отношениях с Майей), я мог лишь догадываться. Определенно знал, что мать зовут Кларой, что в противоположность романтически настроенному отцу, звукооператору на радио, она была более приземленной и потому — главой семьи.
На голоса вышла Майя. Прежде всего удивило меня то, что цветы, всегда вызывавшие в ней радость, на этот раз она приняла равнодушно.
— Мама, возьми, поставь в какую-нибудь вазу, — сказала.
Пока мать расхаживала туда и обратно, мы говорили о всяких пустяках. Наконец остались вдвоем. Мне хотелось ее поцеловать, но она отрешенно смотрела себе год ноги.
— Ну, цветик, — сказал я, — отличный день, не правда ли?
— Да, день отличный, — согласилась она.
— Ты была на улице?
— Нет.
— Тогда пойдем, чего сидеть взаперти, куда-нибудь съездим.
Она молча помотала головой.
— Тебе нездоровится? — спросил я.
— Нет.
— А что же?
— Не хочется.
— Мой цветик не в духе?
— Нет.
— Тогда поедем! Небольшая прогулка пойдет на пользу вам обоим.
— Не хочется, — уныло твердила она.
В моих глазах, должно быть, промелькнула тревога, потому что Майя придвинулась ко мне, изобразила вялую улыбку.
— Ах, милый, — сказала она, — не обращай внимания. Это к тебе совершенно не относится. Я понимаю, тебе хочется прокатиться, ты всю неделю работал, бегал, надрывался. Но мне не хочется. Сейчас я не гожусь для прогулок. Уж ты не обижайся... Неделя срок большой, но ты-то этого не чувствуешь.
— Майя, — сказал я, — чудачка ты, право. Почему ты думаешь, что не чувствую?
— Не хочется об этом говорить.
— А почему ты меня не спросишь, как у меня прошла эта неделя? Где я был, что делал?
С задумчивым видом она прикоснулась пальцем к моей щеке.
— Не хочется. Пойми, не хочется.
— Ладно, — уступил я. — Оставим это.
— Предположим, что неделя у тебя была удачная. Что из этого? Все это время я тебе была не нужна. И ты говоришь со мной так, будто моей недели совсем не было.
— Майя, это же чушь! Ведь мы договорились. Ты сказала, что уедешь в Дарзини. А неделя эта многое решила.
— Ты уверен?
— Неделя в самом деле многое изменила.
Взгляд ее выразил как будто удивление.
— Неужели? Ну-ка, скажи, что она изменила? Может, тебя изменила? Или меня?
Я знал ее достаточно хорошо и потому сообразил, что продолжать разговор в таком духе не имело смысла. Забрав себе что-то в голову, Майя всегда стояла на своем. Вся она была какая-то взвинченная, в таких случаях женщины не слышат возражений.
Я обнял Майю за плечи. Покусывая губы, она отвернулась, потом всхлипнула, по щекам покатились слезы.
— Майя, — сказал я, — ты боишься, да? Но ведь это вещь обычная.
— Не за себя боюсь.
— За кого же?
— За него.
— Вот глупенькая, ежесекундно в мире рождаются тысячи младенцев.
— Мне кажется, я его больше не чувствую.
Я усмехнулся.
— Да-да, не смейся, — сказала она, утирая слезы. — Еще вчера вечером чувствовала. А ты не пришел, и мне стало так грустно, так грустно, ну, думаю, сейчас умру. И потом, я это хорошо ощутила, что-то случилось. И после я его уже не чувствовала...
— Успокойся, — сказал я, — лишь оттого, что тебе грустно, никакой беды не случится. Не какая-нибудь там малявка, а большой и крепкий ребенок. Вот увидишь, какой он будет здоровущий и как трудно тебе с ним придется.
— Да, но почему же я перестала его чувствовать?
— Тебе только кажется.
Больше она не плакала, но беспокойство не прошло.
— И за тебя я боюсь, — сказала она.
— Ах ты трусиха, да я ведь тоже не малявка.
— Но ты ездишь на машине, и всякое может случиться. Вчера я прочитала в журнале, мужчина вел машину, и, пока стоял перед светофором, его хватил удар. Всего пятьдесят шесть лет и прежде ничем не болел.
Это уже было чуть повеселее.
— И эти твои горести преждевременны, — сказал я, — мне еще нет пятидесяти шести.
— Да я не о том. Совсем не о годах.
— О чем же?
— Я думаю о человеческих отношениях. У того человека, должно быть, была жена. И вдруг — осталась одна.
— Почему же обязательно одна? С детьми.
— Но это ужасно.
— Тебе во что бы то ни стало хочется поужасаться.
— Опять ты меня не понял. Весь ужас в том, что связь двух людей — всего-навсего видимость. По правде сказать, ее и нет. Каждый сам по себе.
— Когда нет любви.
— Любовь не может быть вне человека.
— Так досконально я не успел продумать. Но я оптимист. Мне в любви нужна ты.
Она внимательно поглядела на меня.
— Мне кажется, любовь женщин изменилась. Теперь они знают, на что готовы пойти ради любви, а на что нет.
— Вполне возможно, — постарался я сдипломатничать.
— Мужчины всегда это знали. Если бы тебе ради любви пришлось сменить работу, ты разве согласился бы?
— Дорогая, я что-то не понимаю тебя.
— Ах, ведь это я просто так. Для примера.
Она взяла расческу, стала расчесывать волосы. Не знаю, от речей ли Майиных, которые пропитали меня, как вода песок, или виной тому были плавные и гибкие движения ее рук (мне они всегда нравились, особенно теперь, когда торс ее отяжелел), однако во мне странным образом сочетались противоречивые чувства: щемящая нежность подымалась навстречу какой-то тревожащей обидчивости. Неужели ей нарочно хотелось мне досадить, или это в самом деле были ее мысли. Мысли, впрочем, довольно банальные, но меня поразил тон, каким они были сказаны. Только и сама Майя была такой потерянной, такой несчастной; может, настоящей причины она не раскрывала?
— Хорошо, — сказал я, — допустим, на машине тебе ездить не стоит. Но прогуляться же ты можешь?
— Не хочется.
— Зашли бы к Тите.
— Не хочется, — твердила она.
Вошла мать, напоминая, что Майя еще не обедала. Майя и ей ответила тем же: «Не хочется».
— Ну хорошо, чего же тебе хочется? — Я чувствовал, что спокойствие мое понемногу тает.
Тоскливо взглянув на меня, сказала:
— Я бы с удовольствием соснула часок.
На том наш разговор и закончился. Немного погодя она еще раз повторила, что хотела бы поспать, и, как мне показалось, вид у нее был и в самом деле усталый. Накрыл ее пледом, сказал, что заеду вечером.
До двери меня проводила мать.
— Вы уже уходите?
— Да, так уж получается.
— Опять какие-нибудь срочные дела?
Вместо ответа неопределенно пожал плечами.
— Ой, какой сквозняк! — сказала она. — Это я на кухне раскрыла окно.
— До свидания.
— Ну и духота! Дышать просто нечем.
Ее глаза смотрели на меня настоятельно и пристально, голос слегка дрожал.
- Двор. Баян и яблоко - Анна Александровна Караваева - Советская классическая проза
- Закрывая двери (СИ) - Никитина Жанна - Современные любовные романы
- Стрелки Дикого Запада — шерифы, бандиты, ковбои, «ганфайтеры» - Юрий Стукалин - Военная история
- Кровавое наследие - Лоэнн Гринн - Фэнтези
- 500 рецептов праздничного стола - Анастасия Красичкова - Кулинария