Юность, 1974-8 - журнал «Юность»
0/0

Юность, 1974-8 - журнал «Юность»

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Юность, 1974-8 - журнал «Юность». Жанр: Советская классическая проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Юность, 1974-8 - журнал «Юность»:
В НОМЕРЕ:ПРОЗАЛюдмила УВАРОВА. Переменная облачность. Повесть.Геннадий МИХАСЕНКО. Милый Эп. Повесть. Окончание.ПОЭЗИЯПабло НЕРУДА. Возвращаясь. Посол. Все. Подождем. Здесь. Приехали несколько аргентинцев. Перевод с испанского Льва Осповата.Сергей БАРУЗДИН. Моим друзьям. «…А мы живем…». «Есть у нас в Переделкине деревце…». «В Порт-Саиде все спокойно…». «Бегите суеты, бегите суеты!..». «Как порою жизнь обернется!..»Абдулла АРИПОВ. Аист. Ответ. Перевод с узбекского А. ГлейзерДмитрий СУХАРЕВ. «Каждому положен свой Державин…». Шутливая песенка. Ночные чтения. Возлюби детей и щенков. Лирический геройАлександр РОМАНОВ. Утро. «Когда эта песня была?..» «Приезд мой яркой встречей озари…»Олег ЧУХОНЦЕВ. Девочка на велосипеде. «Еще помидорной рассаде…». Иронические стансы. Бывшим маршрутом. «…И поглотила одна могила…»Юрий СМИРНОВ. «Менялы, коллекционеры…». «Должно быть, мало витаминов…»Сергей БОБКОВ. Вечный огонь. «Красноперые дни…». «От свидания к свиданью…». У моря.Людмила ОЛЗОЕВА. «Подснежник в золотых веснушках детства…». «Под сердцем жажда жить комочком проросла…»КРИТИКАИраклий АНДРОНИКОВ. Новый Пушкин. (К нашей вкладке)Л. АНТОПОЛЬСКИИ. Познание современностиБ. РУНИН. Это стихи!Круг чтения. Маленькие рецензии и аннотацииПУБЛИЦИСТИКАВалерий ПОВОЛЯЕВ. Четыре праздничных дняПИСЬМО АВГУСТАПисателю Г. Медынскому (от воспитанников трудовой колонии)Г. МЕДЫНСКИЙ Разговор всерьез.НАУКА И ТЕХНИКАЕвгений РОМАНЦЕВ. Чудеса обыкновенныеСПОРТАлександр ШУМСКИИ И пришлось президенту сбрить усыЗАМЕТКИ И КОРРЕСПОНДЕНЦИИВладимир ТУКМАКОВ. Игра без предрассудковЮ. ЗЕРЧАНИНОВ. Спеша творить добро…ЗЕЛЕНЫЙ ПОРТФЕЛЬВ. КРАПИВА, Ю. МАКАРОВ. Дневник абитуриентаГерман ДРОБИЗ. Робкие люди
Читем онлайн Юность, 1974-8 - журнал «Юность»

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 63

Нет, я не собираюсь делать из отца какую-то исключительность, перекрашивать из одного цвета в другой или подводить под какие-то «измы». В конце концов это был обыкновенный «служитель бога на земле», и он выполнял все, что ему было положено по должности, — крестил, венчал, хоронил, провозглашал многолетие государю императору и всему царствующему дому и кропил святой водой тех, кто в эту воду верил.

Я не берусь судить в полной мере и о его взглядах той поры в таком вопросе, как вера в бога, потому что время, когда сын становится для отца собеседником, оказалось временем великих и решительных размежеваний, и мы в принципиальнейших для нас вопросах религии стали по разные стороны исторического барьера. Но подлинные взгляды выражаются ведь не всегда в программах и декларациях. Решает другое: как эти взгляды отражаются в поведении, в деталях жизни.

Помню, как в разговоре об одном из своих «коллег», священнике большого и богатого местечка, он назвал его черносотенцем, другому, тех же настроений, он при мне не подал руки и назвал подлецом за то, что тот провозгласил анафему Льву Толстому.

Все это я наматывал на свой не пробивающийся еще ус.

Отец любил литературу и прививал эту любовь нам, своим детям. Как сейчас помню семейные вечера, когда он читал нам то одно, то другое, что ему самому нравилось, и потому читал он всегда «с выражением», и мы любили его слушать.

«Над седой равниной моря ветер тучи собирает», — горьковского «Буревестника» я впервые услышал в его чтении.

И знаменитое короленковское «Но все-таки… все-таки впереди — огни!..» я тоже услышал впервые от него.

И Некрасова:

Идет-гудет Зеленый Шум.Зеленый Шум, весенний шум!..Как молоком облитые.Стоят сады вишневые,Тихохонько шумят…

Вот за это за все я благодарен своему отцу. Он привил мне широту взгляда и способность мыслить. «А почему ты так легко соглашаешься со мной? — подзадоривал он меня в разговорах. — Ты спорь, спорь!»

Я благодарен своему отцу за то, что он не сделал меня поповичем, никогда не натаскивал меня в «божественных» вопросах, 'и, когда мне пришла пора учиться, он отдал меня не в «духовное» училище, предопределявшее мою «духовную» тоже судьбу, а в светскую гимназию.

Мечтал он видеть меня земским врачом, и не его вина в том, что я им не стал.

Благодарен я своему отцу и за то, что он не вырастил меня барчуком. Помню, ехали мы как-то с ним поездом, и вдруг вместо обычных по тому времени стеариновых свечей в вагоне вспыхнуло электричество.

— Какое удобство! — восхитился я.

— А это удобство нужно заработать, — наставительно заметил отец, и я помню и слова и интонацию этого замечания теперь, через шестьдесят лет.

И этим была пронизана вся наша городенская жизнь.

Я очень любил. косить, особенно в утреннюю зарю, когда приходилось вставать раным-рано, с солнышком, когда все блестит и сверкает, словно в алмазной россыпи, и косить во весь размах, по-мужицки, оставляя за собой параллельные, точно рельсы, два следа от своих собственных пяток.

Коси, коса, пока роса.Роса долой, и мы домой!

А потом ты берешь горсть росной, только что скошенной, живой еще травы, вытираешь ею косу и точишь ее бруском. «Жвык-жвык, жвык-жвык», в руках приятная усталость, в душе радость и ощущение полноты жизни, а впереди завтрак — ржаные лепешки с творогом. И я очень понимал Левина, когда читал потом толстовскую «Анну Каренину».

Или жарким днем, в предгрозовье, когда сено вот-вот дойдет, еще бы чуточку, совсем чуть-чуть, а небо вдруг заволакивает, и из-за леса выползает что-то нехорошее, и тебе, как хозяину, мужику, нужно решить — сгребать иль не сгребать? И ты щупаешь сено, прислушиваешься, как шуршит оно, чем дышит, к оттенкам, к запахам, к звукам, а сам следишь за движением облаков, туч, угадываешь — дождевые? не дождевые? — и ловишь какие-то неуловимые признаки дуновения ветра, ощущения воздуха, точно сливаясь с природой, с вихрями, бушующими где-то там, в высоте, с громоздящимися облаками, причудливо наплывающими друг на друга, со всеми таинствами, совершающимися вокруг, в этом огромном и величественном мире.

Хорошо!

И я благодарен судьбе, что мне все это пришлось пережить. Это тоже грани моей души.

И одиночество. Да, и одиночество. Его я считаю тоже одним из кристаллов, из которых сложилась «АРУза» моей личности.

На дне любимого нами оврага протекала безымянная речушка, которую мы прозвали «Бежетка», по сути дела, ручей, который то перебегал с тихим лепетом с камушка на камушек, то образовывал довольно глубокие заводи и плесы. В одном из них, в самой гуще черемуховых зарослей, была штаб-квартира моих ребячьих забав — здесь я строил плотины и крепости, здесь расстреливал камнями неприятельские флотилии или, скача верхом на палочке, рубил головы обступавших меня врагов.

В этих играх и занятиях я был одинок — младший брат мой Борис рано умер, а сестры в мальчишеских забавах были плохими компаньонами. Чего больше было в этом одиночестве — плохого или хорошего, — я затрудняюсь сказать. Но когда современная молодежь ищет развлечений, и только развлечений, а мы в своей заботе о ней изыскиваем и изобретаем для нее разного рода массовые мероприятия, усматривая в этой массовости и непременной коллективности панацею от всех зол, я думаю о роли одиночества, хотя вернее будет сказать — уединения. Мне кажется, что здесь-то и начинается личность, когда человек живет не тем, что ему дают, во что его тянут, вовлекают и приучают, а тем, что он, оставшись наедине, находит сам, и в себе, и в окружающем его таком богатом, интересном и в конце концов таком прекрасном мире, и в потребности, собственной, внутренней потребности послушать, подумать, ощутить и небо, и землю, и гнущиеся на ветру вершины берез, и легкомысленный лепет сплетницы-осины, и глухой, до непримиримости, шум сосны или дуба в осеннюю темень, и сказочную, пушкинскую красоту разгулявшейся вьюги, — и принять, и вместить все это в свою душу, и спрятать до времени в каком-то затаеннейшем ее уголке, и потом получить из всего этого что-то свое, маленькое и в то же время великое, потому что это — свое. Разве такое одиночество или уединение не источник и не основа внутреннего богатства человека? И разве не с этого начинается личность, когда человек находит в себе силы и уверенность творить мир, в котором живет? 

Уже взрослым, женатым, уже пробовавшим перо, я приехал как-то проведать тяжело заболевшего отца и, спустившись в «свой» овраг, вспомнил всю эту детскую прелесть, и она вылилась в стихи:

Я вновь в родных краях.Как будто бы совсем на дняхМальчишкой я играл на дне оврага.Где тень черемухи, речной песок и влага.Овраг все тот же.Его боков такая ж крутизна,Ковра из одуванчиков такая ж желтизна,И поросль в глубине такая же густая,А надо мной все та же высотаЛазорево-пустая.Тряхнул черемуху, и стая лепестковМетелью белою, кружась, легла у ног.Вот точно так же жизнь —Летит так день за днемНеумолимым чередом.И в голове одна лишь мысль,Одно лишь я б хотел —Чтоб каждый мой денек,Чтоб жизни каждый лепестокНе зря летел.

А когда оглядываешься теперь назад, на прожитую жизнь, — сколько этих деньков-лепестков пущено по ветру попусту, сколько не продумано, сколько недоделано, сколько растрачено сил, совершено глупостей и ошибок. До обидного много. А ветер времени рвет и рвет оставшиеся еще лепесточки и уносит в непроглядную и недоступную даль вечности. Только стоят они теперь дороже, много дороже, и я делаю все, чтобы улетали они не зря. А потому и стараешься смотреть шире и видеть глубже сквозь шелуху жизни и поверхность явлений.

Это теперь, на вершине жизни. А было, конечно, по-разному: были и глупости, были ошибки, и были соблазны, обыкновенные ребячьи соблазны, и они-то, видимо, интересуют больше всего авторов «письма шестнадцати».

Я, например, не курю, но не курю потому, что накурился один раз на всю жизнь. Было это так.

Учась в гимназии, я жил на частных квартирах вместе с другими подобными мне ребятами.

И однажды — когда мне было 11–12 лет — мы, четыре друга, решили курить. Ну, курить так курить. Я купил пачку папирос, как сейчас помню — «Трезвон», и начал курить одну за другой, одну за другой. Получилось отравление; я потерял сознание, меня рвало, меня отливали водой — и все, с курением было покончено на всю жизнь.

Я, можно сказать, не пью, если не считать двух рюмок в каких-то торжественных случаях. Но с этим дело было сложнее.

В народе живет правило: о мертвых плохо не говорят. Об отце тем более. Но ради благой цели я это правило нарушу. Пусть он простит меня.

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 63
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Юность, 1974-8 - журнал «Юность» бесплатно.

Оставить комментарий

Рейтинговые книги