Corvus corone - Николай Верещагин
- Дата:27.07.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Corvus corone
- Автор: Николай Верещагин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такой была и его собственная недавняя жизнь — простая, в сущности, обывательская. Он не испытывал к ней отвращения, он даже любил ее сейчас, как любят нечто утраченное, щемящей, жалостливой любовью. Но жизни этой ощутимо чего–то недоставало, чего–то важного не хватало в ней. Слишком просты, незатейливы формы: слишком неярки краски, невыразительны и шаблонны черты. И оттого, при всей визуальной реальности, в ней ощущалось нечто недовоплотившееся, иллюзорное, как бы и не вполне существующей казалась она. Ведь жизнь вполне проявляет себя лишь в различии, многообразии форм. А там, где мало разнообразия, там мало жизни, можно сказать.
Странно, что именно теперь, лишившись человеческого статуса, утратив свое место в ней, он бедноватой находил ее, эту людскую жизнь. Но именно такой виделась она со стороны. Каждый из людей, которых он одновременно мог наблюдать с верхушки дерева, жил своей жизнью, был занят ею и погружен в нее с головой, но мнилось, что жизнь их неполна в этом разделенном на клетки квартирном пространстве, словно у арестантов, коротающих по камерам свой скучноватый серенький день до сна.
Неужто так и жить до конца? Неужели так все и останется?.. Ведь были же эпохи, когда жизнь бурлила в кипении страстей, искала новые пути, новые формы!.. Где те «минуты роковые» и «мгновения чудные», ради которых стоило жить? Куда все подевалось, куда ушло от нас?.. Или это только иллюзия, внушенная историками и поэтами, а жизнь по сути своей всегда такой же была?.. Служба, еда, телевизор, выпивка. Стояние в очередях за шмотками, дрянная колбаса на обед.
Медленное, вялое продвижение вперед… Но куда, к какой цели?.. Чтоб ступенькой повыше служба, чтоб получше колбаса на обед?.. Неужто нет и не будет иной, не похожей на эту жизни, всякий день новой, неожиданной, пусть рискованной, но живой?.. Отчего же застыла она и не течет? —
Сразу на многих экранах смотрел он это кино про жизнь — и всюду схожие декорации, схожие мизансцены и типажи. Только лица детей оживляли картину, от безотрадной серости спасая ее. Капризные и веселые, озорные и лукавые, вороватые и наивные, возбужденно горящие и живые — их лица менялись поминутно в тревогах и радостях бытия. Только они готовились жить бурно и счастливо, и жили, не теряя времени, уже сейчас.
И еще юнцы. Одинаково неразличимые в стае, в толпе, на улице, оставаясь наедине с собой, они были другими — каждый, словно юный
Адам, единственен и неповторим.
ХVII
В ноябре минул год с тех пор, как Везенин принес свою рукопись в издательство. Кончались все сроки рассмотрения, и нужно было срочно возвращать ее автору. Скандалов и жалоб тут не предвиделось, но никогда еще эта процедура не казалась Вранцову столь тягостной и неприятной. Можно было просто отправить рукопись по почте, но это вышло бы казенно, не по–дружески, и он решил поступить иначе. Позвонил Везенину в конце недели и договорился встретиться в редакции в половине шестого. В пятницу к этому времени все уже разбегаются — можно без помех поговорить. И в то же время редакционная пустота будет как бы намекать, что долго рассиживаться нечего, что пора и по домам. Это на всякий случай, если разговор будет слишком уж тягостным. Он приготовил несколько дружеских утешительных фраз, которые обычно говорил авторам в таких случаях, но для Везенина потеплее постарался найти.
В тот день сотрудники разошлись даже раньше, чем обычно, и он остался в редакции, а может, и во всем издательстве один. В коридорах глухая тишина — ни шагов, ни стука дверей. Он сидел за столом в своем закутке, зябко поеживаясь в пустой и как–то охолодавшей к концу дня редакционной комнате, ничем не занятый, в тупом ожидании и с таким чувством, что может вот–вот разболеться, расклеиться еще до того, как вернется домой.
Весь день болела голова, самочувствие было паршивое. Гидрометцентр с утра вещал о каких–то погодных аномалиях, резком столкновении атмосферных фронтов и шквалистых ветрах, сулил перепады давления и тому подобную дребедень. Необычной была высота облаков (что–то около пятнадцати километров), верхушки их достигали стратосферы. Возможны были метеопатические явления… Они–то как раз, наверное, и сказывались. Кололо здесь, давило там — вообще, чувствовал себя скверно, как будто в начале какой–то затяжной болезни. И весьма вероятно — первый в этом сезоне грипп уже ходил по Москве. Отвратное было настроение, мерзкое самочувствие. Противный вкус во рту, озноб и какая–то неприятная легкость во всем теле, истомно–болезненная невесомость. «А может, и вправду заболел? — думал он. — Еще не хватало!..» Но в глубине души эта мысль даже утешила его. Как в детстве, когда все плохо, кругом одни неприятности, хочется заболеть, слечь в постель, чтобы от всего этого разом отвязаться: одним махом избавиться от множества досадных неприятностей и забот. В ящике стола, среди бумаг и канцелярских скрепок, он наткнулся на завалявшуюся грязноватую таблетку и, не зная даже, от чего она, с каким–то болезненным удовлетворением проглотил, запив глотком застоявшейся воды из графина.
Ничего хорошего в конечном счете не вышло из этой прошлогодней встречи с Везениным, из того, что с рукописью его связался. Вот и сейчас — все по домам разбежались, а ты сиди тут больной и жди. Да и сам Коля тоже хорош! Нигде не подсуетился, ничем не помог. Свалил на редактора свою рукопись — и привет! Вот и посолидней его авторы сложа руки не сидят; во все стороны звонят, напоминают о себе, ищут ходы. А он все на редактора. Как будто я обязан ему! Он будет творить — а мы его обслуживай. Будто рукопись его такая распрекрасная, что редактор за счастье почитать должен иметь дело с ней. Но ты пока еще не академик! Ты ведь пока еще ноль без палочки. Мог бы и сам позаботиться о своих делах. Да и с редактором, к тому же бывшим однокашником, поприветливей надо быть. Попросил бы совета — зашел лишний раз, поговорили бы по душам — глядишь, и придумали вместе чего. Но это была бы со стороны Вранцова большая услуга, а Везенин, похоже, так не считал.
Это раздражение против Везенина не в первый раз уже поднималось в нем. Когда отрицательный «редзак» пришлось писать, оно даже помогло. Перечитывая перед тем рецензию Пукелова, он тогда даже в чем–то согласился с ним. «Конечно, старик высказался в общем–то примитивно, ортодоксально… Но кое в чем прав. Есть у Везенина этакое верхоглядство, проступает временами легковесность…» И хотя в своем
«редзаке» не отвергал рукопись полностью, а только рекомендовал доработку, сам удивился, как много набралось замечаний. Кое в чем похваливал, даже защищал от нападок Пукелова, но вместе с тем соглашался, что местами поверхностно, недостаточно продуманно, не всегда обоснованные выводы. А что? Основания для этого есть.
В раздражении он бесцельно ходил по комнате, расставляя стулья по местам, прибирая бумажки. Взгромоздил на своем столе груду папок, чтобы сразу было видно, какой у него завал, какой он занятой человек. Но тут же скривился — решил убрать. Положил справа папку с везенинской рукописью — знакомая обложка залоснилась, голубые тесемки размахрились совсем. Сел за стол, спрятал зябнущие ладони под мышки, немного согрелся. Таблетка, что ли, помогла, но раздражение улеглось, мысли пошли другие.
«Конечно, Коля сам виноват, но все–таки неладно вышло с ним. Получилось, что обнадежил его, а потом подвел. Впутался этот Пукелов, черт бы его побрал!..» А что если откровенно Везенину рассказать, раскрыть перед ним все карты?.. Попробовать вместе найти способ, как втиснуть рукопись в план. Скажем, Ямщикова подключить?» А что, Коля мог бы сходить к нему, объяснить, в чем дело, попросить поддержки. Он приблизительно представлял себе эти ходы, и толк из них мог бы выйти, но понимал, что Твердунов с его невероятным нюхом наверняка учует, чья здесь инициатива, чья подсказка сработала. И все же, может быть, рискнуть?.. Любой автор будет по гроб жизни благодарен за подобную информацию, ведь с его стороны это акт доверия, огромная дружеская услуга. А что, может, и в самом деле?.. Везенин в общем–то перспективный кадр. Просто ходов еще не знает, не обтесался, в нужные сферы не проник… Но голова у него светлая. Если сейчас помочь, со временем вместе можно будет дела делать… Во всяком случае, возможный вариант…
Эта идея показалась вдруг соблазнительной. Но для такого разговора, пожалуй, и обстановка другая нужна. «А не пойти ли вместе в ресторан, прямо отсюда, сейчас?.. А что, выпить, закусить… Хорошо бы в самом деле расслабиться. Может, и голова пройдет…» Он представил, как они с Везениным сидят вдвоем за уютным столиком в душноватом ресторанном тепле, в другом конце зала играет оркестр, от рюмки коньячка приятное тепло растекается по жилам — и эта идея ему понравилась. Главное, этот дружеский контакт, это теплое отношение, которого сейчас не хватает. Если у Коли денег не окажется — не беда, он сам заплатит (в бумажнике рублей тридцать есть). Собственно, Везенин его дома у себя угощал — вот и будет взаимно. Можно потом и к себе их с Глашей пригласить. Запросто, если отношения наладятся. Показать им новую квартиру, с Викой познакомить.
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Чёрный квадрат вороны - Галина Гампер - Поэзия
- Почему вымерли мамонты - Николай Верещагин - ---
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Верещагин - Аркадий Кудря - Искусство и Дизайн