Избранное - Нора Георгиевна Адамян
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Избранное
- Автор: Нора Георгиевна Адамян
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сколько лет вы вместе прожили, мальчик у вас, квартира. Люба и хозяйка, и работница. В чем вы ее упрекаете? Изменяла она вам?
— Нет, этого не было.
— Значит, в самом главном грехе против мужа Люба не виновата. И у вас вроде никого на стороне нет. Почему же вы у себя дома кусок хлеба съесть не хотите? Почему к матери ходите ночевать?
— Ну, невозможно мне вам все это рассказать! — вдруг закричал он. — Двенадцать лет я с ней как в предбаннике живу. Я, если хотите знать, измену простил бы. А отраву день за днем, скрипение ее, учет да расчет… Да, я здесь больше куска не съем! Слишком много меня этим куском попрекали. А! — Он махнул рукой. — Нет у меня возврата. Нет и не будет! Хочет — пусть замуж идет. Я ей развод хоть завтра дам!
— Уж тогда вы сами на развод подавайте.
— Мне он ни к чему. Но жить я с ней не буду. А ребенка не брошу.
Люба выслушала точный пересказ разговора. Выслушала жадно, в решительных местах деловитой скороговоркой приговаривала: «Так, так, так…»
Потом вдруг удивила Антонину Васильевну спокойной уверенностью:
— Ничего. Перебесится. Никуда не денется.
Но шло время, и все чаще Антонина Васильевна слышала покорно-скорбный голос Любы:
— А может, у него баба есть… Нет, в самом деле, откуда я знаю?
И женщины их смены горестно соглашались — конечно, очень возможно и скорее всего. И давали Любе разные советы.
— Вы посмотрите, как я исхудала. — Люба оттопыривала пояс юбки. — Не подумайте, что я за ним так переживаю. У меня к нему уже все отсохло. Мне только Володечку жалко. Ребенок все понимает. В этой четверти по английскому отставать стал. Я учительницу спросила: может быть, это потому, что у нас в семье драма? Она говорит: «Очень может быть».
Или в разгар работы, упаковывая заказ, вдруг скажет, как простонет:
— Нет, вы подумайте только, какой дурак! Володя и то говорит: «Мама, у нас папка дурачок, не хочет с нами жить…»
Антонина Васильевна все это понимала. Когда-то она сама горела на таком огне. Правда, давно и зря, потому что муж ее был не золото и жизнь без него оказалась куда прекрасней. Но тогда потеря мнилась невозместимой. Пугало одиночество — страшный спутник стареющих женщин, душила обида, возмущала неблагодарность. Выходила, выучила, спасибо, прощай! Хотя из благодарности с женами не живут. А она его, сероглазого пьяницу и хвастуна, любила. Даже травиться хотела и Зинку убить мечтала. Господи! Убить Зинку! Смешно…
И потому она не могла оставить Любу углубляться в переживания и позвала ее с собой на ипподром, чуть конфузясь, словно в этом увлечении бегами было что-то предосудительное. И, не упоминая о своих проигрышах и редких выигрышах, она соблазняла мрачно-настороженную Любу красивым зрелищем, спортивным интересом и, наконец, добила свежим воздухом.
Но теперь ей надо было поставить на дубли и ординары, надо было посоветоваться с Витей — они всегда играли вместе, — и все это хотелось проделать не то чтобы тайком от Любы, а так, не очень заметно.
Люба уже сконфузила Виктора:
— Вы что же это, каждое воскресенье сюда ездите?
Он покраснел:
— Да, почти что…
— А жена небось дома сидит, детей нянчит?
Бедный Виктор совсем растерялся. Жена его нянчила уже не детей, а внуков, подолгу уезжала к дочери в Донбасс, и вообще у них, как в каждой семье, были свои сложности, которые он превозмогал как мог.
И Виктор предпочел отойти от этих расспросов подальше. Антонина Васильевна насилу разыскала его, и они, склонившись над книжечкой, принялись гадать над прекрасно звучащими строками:
«Русские тройки. Большой Московский приз. Коренник Наш Подарок — от Персика и Ниагары, правая пристяжная Апогей — от Люцифера и Интуиции…»
Все зрители ипподрома — старые, молодые и совсем юные — углублялись в свои книжки и бегали к кассам покупать билеты, связывающие их судьбу с красавцами, верняками, фаворитами.
Здесь каждый знал свою тайну и рвался узнать чужую.
Высокий мужчина в распахнутой шубе шел по проходу между скамейками и наткнулся на Любу.
— Какая возьмет? — требовательно спросил он, тыча в нее пальцем.
— А не все равно? — Она даже улыбнулась ему, поддаваясь царящей здесь общности интересов.
— Как это может быть все равно?
Он облокотился близко возле нее, почти прижался к ее плечу.
— Первый раз здесь?
— Да уж конечно.
От мужчины приятно пахло одеколоном и пивом. Он был не пьян, а словно охвачен радостью.
— Играть надо, женщина, — сказал он, — кровь полировать надо, прекрасная вы женщина.
— Так ведь здесь, наверное, все обман?
— Обман, — значительно подтвердил он. — Они хитрят, а наше дело их хитрости предусмотреть и в контр свои выставить. Вот войдите в долю со мной, прекрасная женщина!
Он взял ее руку, но тут Люба опомнилась и отодвинулась. Куда девалась Антонина Васильевна? Завела и бросила ее тут одну.
Диктор громким, чистым голосом объявил по радио первый заезд русских троек. Все бросились к барьерам, и этот сумасшедший, даром что называл прекрасной женщиной, тоже куда-то ринулся, а на дорожку ипподрома выехала машина, и ее, привычную, неживую, было так странно видеть рядом с пышногривыми конями.
Машина ехала впереди троек, распустив по сторонам металлические крылья, преграждающие лошадям возможность вырваться вперед. А они горячились, вскидывали копытами снег, и наездники трудились изо всех сил, сдерживая их до поры.
Рядом с Любой незаметно оказалась Антонина Васильевна. Они с Виктором поставили на самую перспективную тройку костромских жеребцов, и в долю с ними вошел Игорь Иванович, водитель такси, постоянный член их компании. Он сегодня работал, но плюнул на план, поставил машину возле ипподрома и погасил зеленый глазок. Маленький, легко одетый в кургузую курточку, Игорь Иванович поднимался на цыпочки, чтобы не пропустить самой главной секунды.
И вот она настала. Щелкнул выстрел. Машина, медленно ехавшая впереди коней, сорвалась куда-то вбок, убирая свои железки, а свободные тройки помчались, полетели, яростно, страстно, будто от этого бега зависела их жизнь. И весь ипподром затих, пока они летели мимо трибун; только когда они заехали за круг, люди зашевелились, и Антонина Васильевна зашептала:
— Первые, первые, голубчики мои, первые!..
— Да кто первые? — спросила Люба.
— Наши…
— Рыжие, что ли?
А ей больше нравились мышино-серые, хотя пробежали они последний круг последними, но так мчались, так мчались…
И по второму кругу костромские сначала были впереди, и народ радостно кричал им навстречу, а потом, когда они удалились от трибун, что-то с ними сделалось, и громкий дикторский голос объявил:
— Геркулес дал проскачку.
- Конь и две козы - Разипурам Нарайан - Классическая проза
- Дети ночных цветов. Том 1 - Виталий Вавикин - Ужасы и Мистика
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896 - Максим Горький - Русская классическая проза
- Варварина нора - Сергей Кислицын - Космическая фантастика / Прочие приключения / Прочий юмор