Ягодные места - Евгений Евтушенко
- Дата:19.06.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Ягодные места
- Автор: Евгений Евтушенко
- Просмотров:4
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парни, девчата в темно-зеленых одинаковых куртках с непонятными надписями «МЭИ», «МАДИ», «МВТУ» или гуляли в обнимку по перрону, что не было положено в Шелапутинках, или, встав в круг, пели под гитару. Слова некоторых песен, не похожих на деревенские, Ксюта хотела бы записать, но поезда трогались, увозя с собой недослушанные отрывки: «Девочка плачет, а шарик летит…», «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты…» Запомнился Ксюте пассажир маленького роста, раскосостью глаз и желтоватостью лица похожий на бурята, только черты были тоньше. Обвешанный фотоаппаратами, он запрыгал вокруг Ксюты и Ивана Кузьмича, лопоча по-русски и знаками прося разрешения сфотографировать. Иван Кузьмич шепнул Ксюте:
— Однако, японец… — Затем одернул пиджак, оправил бороду и согласно кивнул.
Получив разрешение, японец припал коленом на залузганный семечками перрон, не заботясь о своих ослепительных кремовых брюках, и, вертясь так и этак, несколько раз щелкнул, причем каждый раз другим фотоаппаратом. Потом, обнажая редкие, но крепкие зубы и благодарно кланяясь, вытащил черный большой бумажник, раскрыл его, показал за целлофановым окошечком цветную фотографию раскосенькой, как он, женщины, держащей за руку такую же раскосенькую девочку, сунул Ивану Кузьмичу беленькую твердую полоску картона и прыгнул в раскрытый вагон с какими-то особыми занавесками. Поезд качнулся, двинулся, и японец помахал им узенькой, как у подростка, рукой, увозя на кремовых брюках шелуху зиминского перрона.
К Ивану Кузьмичу, растерянно вертящему врученный картончик, подошел подтянутый станционный милиционер.
— Разрешите ознакомиться, — сказал милиционер, взял картончик и стал внимательно изучать. — Тут чо-то не по-нашему. Ага, ероглифы… Потом милиционер перевернул картончик. — Здесь по-нашему. — И вслух прочел: — «Сотокити Кусака, профессор университета Васэда, член общества «Япония — СССР».
Милиционер вернул картончик Ивану Кузьмичу, на всякий случай переписав имя японца в записную книжечку, и козырнул:
— Все в порядке… Разрядка напряженности, в общем… — Но заодно поинтересовался: — Чо спрашивал?
— Ничо, — сердито ответил Иван Кузьмич и повел Ксюту с перрона. Картончик Ксюта потом спрятала в бабушкин ларец, окованный железом, где лежали отцовские медали. Этим и окончилось ее соприкосновение с заграничным миром, еще более дальним, чем московский или владивостокский.
— А у меня один знакомый японец есть, — сказала чернобородому незнакомцу Ксюта, поигрывая босой ступней с раскаленной галькой, — Вы в Японии не бывали?
— Нет, не был. А вот во Франции, в туристской поездке, был, — ответил незнакомец.
— Ну и чо, приглянулось?
Незнакомец вдруг заговорил как бы сам с собой, полузабыв при этом Ксюту:
— Париж мне понравился. В нем каждый камень историей пахнет. Идешь по нему и думаешь — куда исчезает история? А она в камни уходит.
Какому-то тайному воспоминанию незнакомец по-особенному улыбнулся, а потом поморщился:
— А вот парижане меня разочаровали.
— Это почему же? — удивилась Ксюта. — В самом слове «парижане», казалось ей, была красота.
«Она еще совсем ребенок», — подумал он и невольно перешел с ней на «ты».
— Как бы тебе это объяснить? — ковырнул он гальку геологическим молотком. — Ты «Трех мушкетеров» читала?
— В кино видела.
Незнакомец усмехнулся, вспомнив фразу, сказанную одним его московским приятелем: «Все человечество делится на три категории: на тех, кто читал «Братьев Карамазовых», на тех, кто еще не читал, и на тех, кто никогда не прочтет». «Есть еще одна категория, — подумал незнакомец, — те, кто видел «Братьев Карамазовых» в кино. Но какая это все же прелестная девчонка. Дитя тайги…»
— Помнишь, как звали героев «Трех мушкетеров»? — спросил он.
— Забыла, — ответила Ксюта, недовольная допросом.
— Д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис. Вспомнила?
— Теперь вспомнила.
Незнакомец, постукивая молотком по гальке, как будто вбивая свои слова в Ксюту, продолжал:
— Сильные личности. Это я больше всего в людях уважаю. И даже в собаках, — кивнул он на Чарли. — Ну так вот, до моей поездки парижане мне и представлялись такими, как Д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис. Может, мне не повезло, но мушкетеров я в Париже не нашел. — Незнакомец спохватился, забыв о том, кто его собеседница. «Зачем я ей это все говорю? Чем ей это может помочь в жизни? Для нее Париж так же далек, как Марс». Но тот, кто был в тайге, знает, как тянет она своим зеленым бескрайним простором выговориться с незнакомым собеседником, которого навстречу выталкивает тайга и потом снова втягивает в себя, как будто его и не было.
— А вы сильная личность? — спросила Ксюта.
— Не мне судить. Но надеюсь, что не слабая, — немножко в шутку, а немножко всерьез ответил незнакомец.
— А Чарли испугались… — засмеялась Ксюта, и ее белые зубы так и заиграли на смуглом, с золотистым пушком лице.
Незнакомец снова невольно залюбовался ею.
— Пожалуй, я искупаюсь, — сказал он, быстро расшнуровал тяжелые лыжные ботинки, скинул потрепанные выцветшие джинсы, ковбойку и оказался в узких красных с белой полоской плавках. Несмотря на седину в бороде, тело у него было совсем молодое, загорелое, и на руках проступали выпуклые мускулы. Разделся он так быстро, что Ксюта не успела отвести взгляда, но он и не стеснялся.
— На быстредь не плывите, — посоветовала ему Ксюта, но он уже вбежал в воду и поплыл неизвестным Ксюте образом, то погружая голову в воду, то взметаясь над волнами и выбрасывая вперед сразу две руки. Ей было приятно и удивительно на него смотреть. Он умело боролся с рекой, как будто тоже родился в тайге и провел здесь всю свою жизнь.
«Нет, он сильный», — подумала Ксюта и чуть загрустила оттого, что не все поняла в его словах о французах.
Когда незнакомец вышел из реки и, отфыркиваясь, лег рядом с ней, подставив тело солнцу, Ксюта заметила глубокий шрам у него на боку.
— Это где вас так? — спросила Ксюта.
— Война, — ответил незнакомец.
— Как, вы и на войне были?
— А ты думаешь, сколько мне лет? — повернулся к ней незнакомец, положив черную бороду с седыми колючими проволочками на литой кулак со следами вытравленной наколки.
Ксюта смутилась, ничего не сказала.
— Мне уже целых пятьдесят два, — с расстановкой сказал незнакомец. — А тебе?
Ксюта не ответила, еще более смутившись.
— Лет двадцать, — ответил за нее незнакомец. — Значит, я тебе в отцы гожусь?
Ксюта замотала головой.
— Нет, мне уже тридцать скоро будет… А вы ишо совсем молодые. И красивые, — тихо добавила она с благодарностью за то, что он был первым посторонним человеком, сказавшим ей, что она красавица.
«Какая в ней непосредственность, — подумал незнакомец. — Неужели ей и правда под тридцать?»
— А ты уже замужем? — спросил он как бы равнодушно.
— Нет, чо вы!
— Ну а жених у тебя есть?
— Нету.
— А почему?
— Не люблю я никого, — просто ответила Ксюта, потупясь, и простота, беззащитность ее ответа так и кольнули незнакомца.
— Это еще придет… — сказал он. — От любви, как от сумы и от тюрьмы, не зарекайся… Кроме того, никому точно не известно, что такое любовь.
— Это как же? — оторопела Ксюта.
— А так. У любви законов нет. Она сама себе закон, и в каждом случае иной. Да и как-то скучно звучит — «законная любовь».
— А вы женаты?
— Женат. Поэтому знаю, что говорю.
— А жену свою любите?
— Наверно. Но не так, как раньше, а по-родственному, что ли. Семья убивает любовь. Любовь — это удивление, и, как только она переходит в привычку, ей конец. Поэтому, если у тебя любовь будет, о замуже не думай. Непедагогичные вещи я тебе говорю, да чего не скажешь вот так, неожиданно, от таежного одичания… Боишься меня?
— Не боюсь, — сказала Ксюта, хотя это было не совсем правдой. — Вы говорите, говорите… Так со мной ишо никто не говорил.
— Хорошо, что не боишься, — взглянул незнакомец ей в глаза с такой особенной пристальностью, что она отвела взгляд. — Случая не бойся. Ты в бога веришь?
— Н-нет… Библию люблю…
— Я тоже не верю. Мог бог — случай. В руках случая все люди — шахматные фигурки, и он, когда хочет, их сбрасывает с доски, а когда хочет, сдвигает, как нас с тобой сдвинул на берегу этой реки. Случай всем правит — и войной, и любовью. Тебе все понятно, что я говорю?
— Понятно, — слегка придавленная его словами, ответила Ксюта. И неожиданно спросила: — А как любовь от греха отличать?
— Грех? — рассмеялся с чувством доброго превосходства незнакомец и вдруг резко, отрывисто заговорил: — Что такое грех? Не знаю я, что это за штука. Говорят, убивать самый большой грех. А я вот был на фронте и убивал, понимаешь, вот этими руками убивал фашистов и никакого греха за собой не чувствую, потому что они враги, и если бы я их не убивал, они бы меня убили. А если кровь не грех, то какой же может быть грех, когда мужчина и женщина друг с другом по доброй воле вместе? Кто может быть судьей, чтобы определить, грех это или не грех? Бог? Если он есть, у него у самого руки в крови по локоть, и не ему быть судьей в таких делах, как любовь. Ни хорошего, ни плохого вообще нет, а есть только хорошие и плохие воспоминания.
- Успеть до полуночи - Рейн Елена - Любовно-фантастические романы
- Обладатель Белого Золота - Стивен Дональдсон - Фэнтези
- Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] - Николай Лейкин - Юмористическая проза
- Мир Полуночи - Кира Стрельникова - Ужасы и Мистика
- Лицо - Александр Галин - Драматургия