Лук Будды (сборник) - Сергей Таск
- Дата:19.10.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Лук Будды (сборник)
- Автор: Сергей Таск
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
в том, что ты – это лук
в безраздельном владенье
шестирукого Будды.
Великий грешник
Н. К. И.
Поезд стоял в Вильнюсе час. Я спрыгнул с верхней полки и начал быстро одеваться. Вера лежала лицом к стене. Это ничего не меняло, даже после чистки она не подурнела. «Девочка отбирает красоту, – сказала она за три дня до отъезда, когда мы и ехать-то никуда не собирались. – Ты будешь смеяться, но я так подгадала, чтобы был мальчик». Я не смеялся, она тоже. А тот, чью участь мы тогда решали, еще не подавал признаков жизни. Но имя у него уже было – Сашка, Александр Сергеевич… А через три дня, когда все было позади и Верина литовская подруга согласилась приютить нас на время, мы позорно бежали из Москвы, как два заговорщика с места преступления… Я окончательно запутался в свитере и выругался в сердцах. Возле нашего наполовину свободного купе кто-то притормозил и двинулся дальше. Я смотрел Вере в затылок.
– Может, проветришься?
– Меня и здесь неплохо продувает.
– Ну, как знаешь. Что-нибудь принести?
– Цветы.
– Что?
– Шутка.
Я не трогался с места. Больше всего я любил ее волосы, пахнувшие земляникой.
– Иди, иди. Посмотришь Старый город.
– Что я там не видел?
– Посмотри церковь Святого Духа. Или, еще лучше, костел. Сходи – не пожалеешь.
Я молчал.
– Из здания вокзала направо, потом налево и через площадь. Войдешь в арку, там рядом. Иди.
Присесть бы сейчас на краешек постели, провести по волосам…
– Ну, я пошел?
– С богом.
– Я туда-обратно.
– Надеюсь.
Я тихо прикрыл за собой дверь, точно в больничную палату.
Накрапывал дождь. Другие лица, зонты другие. Проход в какой-то внутренний дворик перегораживала гирлянда живых цветов. На белоснежной скатерти – пирамида из песочного теста. Шакотис.
Следуя указаниям Веры, я вошел в арку. Справа увидел костел. Я приблизился к человеку, чтобы спросить, где русская церковь, но он опередил меня, протянув руку. Я полез за мелочью – ни копейки. Одна-единственная бумажка. Извиниться и спрятать ее в карман значило бы назвать цену моим извинениям. А нищий терпеливо ждал. Я вложил бумажку в протянутую ладонь, он усмехнулся и произнес почти без акцента: «Вот ты и пришел». Наверно, он принял меня за другого. Или он меня разыгрывал? Голубые глаза старика были серьезны, даже печальны. Он дышал на пальцы, торчавшие из драных митенок (куда он успел сунуть бумажку?), и не сводил с меня взгляда. «Пойдем?» – «Куда?» – «Я покажу тебе русскую церковь». Как он догадался? Мимо нас входили и выходили из костела люди. «Вообще-то у меня поезд», – я непроизвольно взглянул на часы. И тут нищий – он уже сделал несколько шагов – произнес два слова, заставившие меня вздрогнуть. «Иди – не пожалеешь». Верины слова. Совпадение, подумал я, но странное беспокойство успело овладеть мною. Я последовал за нищим.
Мощеный дворик, куда он меня привел, служил открытой террасой небольшого бара. Настоящая жизнь кипела внутри, в полумраке, – суета у стойки, мерцание фонариков, ритмы рэгги, – а здесь сиротливо стояли дешевые пластмассовые столики и стулья. Все они пустовали. Мы сели за крайний столик напротив той самой церквушки.
– За сорок лет крови стало меньше, – сказал нищий.
– Крови?
– На ступнях. Когда целуют ступни, кровь убывает.
Я не сразу сообразил, что он говорит о распятии.
– Она соленая. Когда зажимаешь рану губами, кажется, что вот сейчас кровь остановится. Рано или поздно это произойдет… видишь, сколько верующих. Я же говорю – раньше текла сильнее.
– Вы говорите о распятии? – на всякий случай уточнил я.
Он словно не слышал моего вопроса.
– Я тогда ходил – как это по-русски? – пешком под стол. Меня сюда водила старшая сестра. Она научила меня немного по-латыни, и однажды я прочел на стене Надвратной церкви: mater misericordia. Пойдешь назад, увидишь. Мы стояли на коленях перед Пресвятой Девой, сестра бросала в офиар несколько грошей… мы тогда еще входили в буржуазную Польшу.
– У меня поезд, – напомнил я ему.
Старик потянул носом и мечтательно закатил глаза:
– Кофе!
Надо полагать, последний раз он брился тогда же, когда пил кофе. При русой шевелюре борода у него была рыжеватая, не тронутая сединой.
– Мы приходили в костел рано утром, сестра говорила, что нельзя молиться на сытый желудок. Но этот человек приходил еще раньше. Мы как-то пришли к самому открытию и все равно застали его там, тогда я понял, что он не уходит домой. «Разве можно спать в костеле?» – удивился я. «Он не спит», – недовольно ответила сестра. «Что же он всю ночь делает?» – не унимался я. «Тише ты. Нашел где приставать с вопросами». Она не хотела говорить об этом человеке.
Я посмотрел на циферблат – двадцать пять минут до отхода поезда. Впрочем, до вокзала рукой подать. Сейчас
(Почему я должен слушать всякую галиматью про какого-то религиозного фанатика, страдавшего бессонницей?)
сейчас я встану – и auf Wiedersehen. Надо ли добавлять, что я не встал.
– Он выглядел старым, – продолжал нищий, – старше моего отца, хотя обоим еще сорока не было. Может, он казался таким, потому что я не видел его глаз? Я хочу сказать, что глаза у него были всегда закрыты. Он стоял на коленях в самом низу лестницы, перебирая четки, – старик пошевелил пальцами, совсем как паучок, – и шелестя губами. Мы приходили и уходили, а он все протирал колени возле стеночки, чтобы никому не мешать.
В баре кто-то засвистел соловьем-разбойником – очевидно, на пари. В общем смехе потонул возмущенный голос хозяйки, выкрикнувшей что-то по-литовски.
– Но он не стоял на месте, – нищий показал, что зубов у него больше, чем я думал. – Он поднимался!
(Если я сию секунду не встану…)
Голубые глаза смотрели на меня с дерзким любопытством: ну, что твой поезд?
– Тебе это неинтересно?
Я опять вспомнил: «Сходи – не пожалеешь». Да уж, чем отлеживать бока в теплом купе, отчего бы не помокнуть под дождем с этим болтуном на пару! Господи, что подумает Вера? И где, спрашивается, я буду ночевать? Пустяки, твой новый приятель устроит тебя в лучшую ночлежку.
– Интересно, не то слово, – сказал я вслух. – Итак, он поднимался.
– Да! Каждый день на одну ступеньку. Совсем, знаешь, незаметно. До меня это дошло, когда он уже был на середине лестницы.
– И что по этому поводу сказала наша Василиса Премудрая?
– Сестра? Я не спрашивал. К тому времени о нем говорил весь город. Это целая история, но если ты торопишься…
Я смахнул с циферблата капли дождя: вот сейчас мой поезд набирает скорость, и Вера, животом чувствуя холодок испуга, высматривает меня в окно.
– Уже не тороплюсь.
Вопрос в его глазах блеснул раньше, чем он его задал:
– Так не выпить ли нам горячего кофе?
– А что… – я похлопал себя по нагрудному карману ветровки, бумажник был на месте. – Не околевать же, в самом деле.
В баре я взял нам по большой чашке кофе и блюдечко с жареным арахисом. От арахиса мой знакомец решительно отказался – орехи, сказал он, застревают в зубах, – зато на кофе набросился с жадностью. Два куска сахара он сразу положил в карман. Кофе у них так себе, решил я, осушив чашку в три глотка. Вот и дождь как будто пошел на убыль.
– У нас есть район – Антакальнис, до войны там селились состоятельные люди: владельцы магазинов, врачи, профессора университета. Доктор Мильтинис жил в двухэтажном особняке с женой, двумя детьми и прислугой. Но главным лицом в доме был герр Литтбарски – шоколадный спаниель, сам перетащивший свой теплый коврик в комнату дочери. Пса назвали по фамилии пациента Мильтиниса – немец подарил его доктору месячным щенком. Тот, кто попадал первый раз в дом, бывал озадачен. Доктор попыхивал трубкой: «Герр Литтбарски считает аншлюс позорной страницей истории своих соотечественников, но англичанам тоже следовало бы накрутить хвост». Если гость хвалил баранью отбивную, хозяйка открещивалась: «Я тут ни при чем, мясо у нас выбирает господин Литтбарски». Особенно баловала собаку Лина. Ей было шесть, когда щенка принесли в дом, и он заменил ей кукол. Спаниель перебывал почтальоном, врачом, продавцом воздушных шаров, цирковым акробатом и даже дядей Витаутасом из Торонто. Раз в неделю Лина его купала. Выбрав репьи из лап, она наполняла детскую ванну, где когда-то купали ее, бельевой прищепкой прихватывала лопушиные уши, намыливала и поливала, и снова намыливала и поливала, выговаривая ему при этом за дурную привычку собирать на себя всю пыль во дворе. Литтбарски терпеливо сносил не всегда справедливые упреки, и только когда вода попадала в ухо, недовольно вскидывал мордуй вздыхал: муфф.
Я слушал этого бродягу, заросшего, в потертом пальто с чужого плеча, и удивлялся его правильной речи, его умению в немногих словах нарисовать живую картину. Кто он такой, черт побери?
– Брат Лины заканчивал школу. Вопросов не было: он идет по стопам отца. На медицинский факультет тогда конкурса не было, все решали деньги, а денег в семье хватало. Но доктор не искал для сына легкой жизни. «Жевать за тебя я не собираюсь», – любил повторять он. И Римас мужественно жевал. Он пережевывал школьную грамматику, он грыз науки., он давился историей и с трудом переваривал медицину. Его отрочество и юность были непрерывным актом насильственного чревоугодия, когда каждое блюдо подавалось под соусом финансовой независимости и общественной пользы. Но вот бедняге взяли репетитора, и он совсем приуныл.
- Лук Амура - Линн Грэхем - Короткие любовные романы
- Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Спицын Евгений Юрьевич - Прочая научная литература
- Сердце пламени - Алеся Владимировна Троицкая - Любовно-фантастические романы / Периодические издания
- Притча о ревности - Андрей Петрович Ангелов - Рассказы / Мистика / Сатира / Социально-психологическая / Разное
- Пленница Волчьего Пламени (СИ) - Светлана (Лана) Волкова - Любовно-фантастические романы