Право на безумие - Аякко Стамм
- Дата:19.10.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Право на безумие
- Автор: Аякко Стамм
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Право на безумие" от Аякко Стамм
📚 "Право на безумие" - это захватывающий роман, который погружает слушателя в мир интриг, страсти и неожиданных поворотов событий. Главная героиня книги, Марина, молодая и амбициозная женщина, сталкивается с серией испытаний, которые заставляют ее пересмотреть свои ценности и приоритеты.
В поисках смысла жизни Марина попадает в водоворот событий, где каждое решение может изменить ее судьбу навсегда. Сможет ли она найти свое место в этом мире, где право на безумие кажется единственным спасением?
Об авторе
Аякко Стамм - талантливый писатель, чьи произведения поражают глубиной сюжета и острыми эмоциями. Ее книги завоевали сердца миллионов читателей по всему миру и стали настоящими бестселлерами.
На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги на русском языке. Мы собрали лучшие произведения современных авторов, чтобы каждый мог насладиться увлекательными историями в любое время.
Погрузитесь в мир литературы с нашими аудиокнигами и откройте для себя новые грани воображения и эмоций. Разрешите себе право на безумие и окунитесь в увлекательные приключения вместе с нами!
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Боже ж ты мой! Тринадцать лет прошло! – думал про себя Пётр Андреевич, вытирая со столика кофейную лужицу. – А будто вчера всё было. И ведь не прошло… не умерло насовсем… воскресло…».
Аскольд рассказал ему в кабинете Петровича, как три с половиной года назад они снова встретились с Беллой… неожиданно,… случайно,… вдруг,… даже не сразу узнали друг друга. А узнав, всего через два месяца общения в интернете забыли о девяти годах безвременья, пролетевших, казалось, как один миг.
– Эх, Аскольд… Бедный Аскольд… Ты всегда был бабником, – подумал вслух Берзин. – Все мы, в общем-то, бабники… Но тебя мне искренне жаль… Тогда ещё было жаль.
Он опять вспомнил тот солнечный июльский день и повесть Богатова о себе.
«Я слабый, падший человек без силы и воли. Вы ж вот сами давеча заметили, что четыре года в монастыре ни алкоголя, ни табака, а как вырвался на свободу, так снова во все тяжкие. Мне эта свобода горше тюрьмы, потому как нет у меня никакой способности противостоять своим страстям. А их у меня много, ой много, и все злющие, коварные, как аспиды, только и ждут того, чтобы побольнее уязвить. И я поддаюсь почти без сопротивления… Почти,… так что со стороны может показаться, что и вовсе без сопротивления,… что с желанием и готовностью… Ах, как дорого мне это почти! … Оно как соломинка, понимаете,… как последняя надежда…
Постепенно я стал оправдывать свою слабость, находя для неё убедительные обоснования и извинительные причины. Я даже здорово преуспел на этом поприще. Надо отдать должное человеку, за время своего существования это лучшее из того, что он научился делать. Страстям же, этим своим злейшим врагам я присвоил статус неизменных атрибутов успеха: курению – спутника мужественности, чревоугодию – достатка и вкуса, осуждению и жестокости придал значение справедливости, а предательство оправдал расчетом ради высшего блага. Но есть одна страсть, которая даст сто очков вперёд всем остальным, которая не просто довлеет надо мной, она уже часть меня неразрывная и неотъемлемая. С теми остальными я могу как-то с большим или меньшим успехом бороться, многие даже изжил совсем. А эта … непобиваема. Она настолько сжилась со мной, срослась со всем моим существом, с моей природой, что без неё я не знаю уже себя, лиши меня её, и я перестану быть вовсе. Поэтому я не могу бороться с этой страстью, а, живя с ней, неизбежно гублю и себя, и тех, кто рядом, кто дорог мне. Вот таков тупик, в который я сам себя загнал и выхода из которого не вижу, не знаю.
Эта страсть – женщины. Банально, правда? Как в плохом бульварном романе. А для меня это трагедия … Шекспир! Я бабник, Пётр Андреевич, элементарный бабник».
– Значит, был у тебя мотив, Аскольд, – утвердительно вывел воображаемому собеседнику Берзин. – Был! И прав Порфирий, не импульсивный мотив, не в состоянии аффекта, но основательный, предумышленный.
Убрав следы кофе и насухо вытерев столик, Пётр Андреевич направился в кухню, вымыл под струёй тёплой воды чашку, простирнул тряпочку и даже попытался напеть некую популярную песенку, названия которой никогда не знал. Ему всё было ясно, вопросов больше не возникало… Хотелось бы ещё, чтобы стало безразлично, ушло навсегда, оставило в покое… Но не получалось никак.
Берзин зашёл в галерею, приблизился вплотную к мольберту с новой картиной, бережно снял с неё покровы и отошёл на почтительное расстояние, постепенно перезагружаясь из юридического мира в мир искусства. Пред взором открылось полотно с яркими живописными красками, будоражащими воображение, оживляющими иные миры – миры фантазии, химеры, вымысла. И чем дольше Пётр Андреевич смотрел на работу, чем старательнее проникал одухотворённым сознанием в вычурный каприз фантасмагории, тем более уходил созерцательным чувством и даже мыслью в другой образ, никогда не виданный им, но много-много раз за последние тринадцать лет представляемый, воображаемый.
Посреди огромного цветущего сада, в окружении экзотических растений и цветов на коленях стояла обнажённая Нури. Лицо её исказилось мучительной гримасой боли и скорби, пережить которые ей оказалось неимоверно трудно, почти невозможно. Левой рукой она сжимала рукоять большого окровавленного ножа, а правой держала за волосы только что отрезанную голову. То была голова Аскольда. Она как будто ещё жила, в ней всё ещё теплилось сознание и чувство, но не ужаса и страха, а обретённого вдруг умиротворения и покоя. В ещё приоткрытых глазах светилась благодарность и признательность. Казалось, что через мгновение они закроются, сознание погаснет, чувство иссякнет, освобождаясь навеки от этой муки, называемой всеми жизнью.
«Сколько Нюра потом ни расспрашивала, – зазвучал вдруг в сознании голос Аскольда, – сколько ни пыталась выяснить у меня суть этой картины, а главное причины, побудившие меня написать её, я не смог дать ей сколько-нибудь удовлетворительный ответ. Я только мычал, умничал, морщил лобик, придумывая на ходу более-менее вразумительные объяснения, но чувствовал, что сам не верю всему тому, что говорю. Мне и самому хотелось осознать, что я тут натворил, но понимание не приходило. Нет его и сейчас. Я только приблизился к расшифровке этого страшного ребуса, только начал понимать в свете последовавших за тем событий смысл той загадки, но полная разгадка её всё ещё впереди. Единственное, что я смог тогда сказать однозначно и убеждённо, это название работы. Нюра спросила меня о нём, и я ответил, не задумываясь, хотя мгновением раньше вовсе не знал ответа. „Освобождение“ – так я назвал картину».
– Вот оно что… – произнёс вслух Берзин. – Так вот ты какая, Нурсина Эльдаровна… И вот что на самом деле означает «Освобождение»… Ценой своей жизни…
Пётр Андреевич покинул галерею, поднялся на второй этаж, в спальню жены, достал из заветной шкатулочки ключ, подошёл к двери кабинета и, наконец, отпер её. Внутри всё было как всегда – уютно, конкретно, по-деловому, ничего лишнего, что отвлекало бы внимание… только то, что способствует серьёзной ответственной работе. Над массивным письменным столом, на полочке, рядом с тоненькой церковной свечечкой стоял небольшой, размером с записную книжку предмет. Пётр Андреевич снял его левой рукой, свободной правой достал и надел на нос очки и стал внимательно, с неподдельным интересом разглядывать. Будто в первый раз.
То была икона. Маленький список с древнего оригинала. На иконе изображены двое мужчин в полный рост, головы их на четверть обращены друг к другу и на три четверти во фронт. В руках одного из них книга, у другого древко креста, свиток и три ключа. Над ними помещена полуфигура Иисуса Христа, благословляющего, дающего великую неземную власть.
– Я буду защищать тебя, Аскольд… Я верю тебе… И я помогу твоему освобождению… – сказал Пётр Андреевич и перекрестился.
Глава 26
Берзин ехал к дому Богатовых. Приняв решение, он не мог уже сидеть на месте и, несмотря на воскресный вечер, отправился собирать доказательства. Что он намеревался там найти, пока представлялось плохо, но чувствовал, что начинать надо с дома. Никакой особой версии происшествия, обеляющей Аскольда, у него ещё не было, как не существовало представления о том, на чём он выстроит свою линию защиты. Но зато была уверенность, крайняя убеждённость в непричастности его друга к убийству, основанная на твёрдом, железобетонном, снисходительно взирающем на любые опровержения богатовском «Знаю». Откуда вдруг взялась эта убеждённость? Он не задумывался. Как не утруждал себя, наверное, копаниями о причинах своего знания и сам Аскольд. Он просто знал и всё. И, проехав мысленно ещё раз в одном купе скорого поезда со странным, необычным, загадочным монахом, Берзин вдруг взял и поверил. Легко и просто… как проснулся. Ведь никто из нас не знает, откуда берётся вера, часто вопреки устоявшимся мнениям и очевидным фактам… и куда девается, когда ничто – ни наглядный опыт, ни бесспорная логика, ни сами законы природы – не в состоянии удержать её. Для веры вовсе не нужны улики и доказательства.
И этой веры Петру Андреевичу было более чем достаточно. Ему достаточно. Оставалось только убедить в основательности такого знания суд, подкрепив свою убеждённость… чем? … а тем, что нароет. Ведь в том, что непременно найдёт что-то, Пётр Андреевич не сомневался. Любое действие, и уж тем более бездействие обязательно оставляют после себя следы. Особенно бездействие, потому что уверенное в своём алиби никогда не пытается их скрыть.
Ещё издалека, только въехав во двор, Берзин увидел синий «Пыжик» Аскольда. Он хорошо знал эту машину, не раз ездил в ней, когда его собственный Мерседес отдыхал в больничке – так они называли автотехцентр, в котором железный друг проходил все плановые ТО75 и мелкие профилактические ремонты. Подъехав ближе, Пётр Андреевич оглядел двор, выискивая место парковки. Беда всех московских дворов – страшный дефицит парковочного пространства, поэтому в вечернее время, особенно в выходные и праздничные дни автовладельцы ютили стальных коней, где придётся, кому как посчастливится к великому недовольству и негодованию своих безлошадных соседей. А что делать? Столичные власти никак не предполагали, что кому-то в этом городе вдруг взбредёт в голову жить не хуже, чем они. Поэтому двор был заставлен машинами до предела, так что негде упасть пресловутому яблоку. Но тут, к счастью Берзина, несколько поодаль из плотной стены легковушек выпал один кирпичик и, взревев мотором, щедро разбавив вечерний воздух пахучим выхлопом, укатил по своим надобностям. Пётр Андреевич, благодаря случай, сразу же занял собой освободившееся пространство, заглушил двигатель и направился к синему «Пыжику».
- Венера Илльская - Проспер Мериме - Классическая проза
- Нефтяная Венера (сборник) - Александр Снегирёв - Классическая проза
- Человек, который съел машину: Книга о том, как стать писателем - Натали Голдберг - Бизнес
- Мышление. Системное исследование - Андрей Курпатов - Прочая научная литература
- Дизайн-мышление в бизнесе: от разработки новых продуктов до проектирования бизнес-моделей - Тим Браун - Бизнес