Белый квадрат. Захват судьбы - Олег Рой
- Дата:10.08.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Белый квадрат. Захват судьбы
- Автор: Олег Рой
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Варя вошла тихо, неся поднос с кофейником, чашками и сахарницей, полной кубиков рафинада. Она знала, что с кофе Спиридонов не ест ничего, потому не предлагала ему ничего к кофе. Она чувствовала, что ему понадобится ее компания, потому чашек на подносе было две.
Потихоньку она села напротив, осторожно поставив поднос на столик. Спиридонов поднял на нее взгляд. Его глаза были красноваты – лопнула пара сосудиков.
– Вы чем-то расстроены, – констатировала Варя. Спиридонов кивнул. – Может, немножечко коньяку в кофе?
Спиридонов снова кивнул. Варя отошла к шифоньеру, служившему книжным шкафом, сервантом и баром, и принесла бутылку молдавского коньяка из «оздоровительных» запасов. Пока он болел, его подопечные, да и просто знакомцы наносили ему «для поправки» немало спиртного, а поскольку ученики у него были со всего Союза, в шифоньере стояла внушительная батарея грузинских, крымских и армянских вин, армянских и молдавских коньяков, не говоря уж о водках, наливках и настойках. Куда все это богатство девать, Спиридонов положительно не имел представления.
Варя разлила кофе по чашечкам, добавила по чайной ложке коньяка, положила себе кубик рафинаду. Спиридонов положил три.
– Я могу чем-то помочь? – спросила Варя просто, пробуя кофе.
– Вы мне уже помогли, – ответил ей Спиридонов. – Вы вообще мне так помогли…
Он пригубил кофе, чуть скривившись, отставил чашку и, достав очередную папироску, неожиданно для себя сказал:
– Без вас, Варенька, я был бы совсем одинок…
– Что вы такое говорите! – всполошилась Варя. – У вас ведь и друзья, и ученики… да и женщины на вас засматриваются, – тихо добавила она.
Спиридонов последнюю фразу пропустил мимо ушей.
– Друзья, – невесело улыбнулся он. – Тоже мне, друзья. Делаешь человеку добро, а потом, оказывается, ты косный формалист!..
Варя побледнела. Губы ее задрожали:
– Это что же… это такое сказали про вас?
На улице стало смеркаться, хотя было еще светло. Западный ветер, как и предсказывало Центральное бюро погоды, притащил откуда-то тучи. В общем, погода начала соответствовать настроению Спиридонова.
Он кивнул:
– Ага. И человек, которому я ничего не сделал дурного, только и того, что не соглашался с некоторыми его безумными идеями…
Варя протянула руку и несмело коснулась его. У нее была небольшая ладошка («совсем как у Клавушки») и неровные, обкусанные ногти, хотя он ни разу не замечал, чтобы она их грызла. Бледная и веснушчатая Варина кожа на фоне его – загорелой до цвета молочного шоколада – казалась слегка желтоватой.
– У вас большое сердце, – пробормотала Варя. – Вы слишком много прощаете.
Он хотел возразить ей, но затем согласно кивнул. Зачем прикидываться? Так и есть – он слишком много прощает. Излишне он снисходительный…
Он погладил ее пальцы, очень быстро и машинально, взял чашку с кофе и отпил глоток.
– Знаете что, – предложил он, – давайте-ка сходим куда-нибудь. Например, в ресторан. К «Яру».
У Вари загорелись глаза, но, как на грех, в этот момент по окну застучали первые капли дождя.
– Ну вот… – разочарованно уронил Спиридонов. – В кои-то веки захотел сводить девушку в ресторан… Вам, должно быть, со мной совсем скучно.
– Ну что вы! – горячо возразила Варя. – Ни в коем случае! И не надо мне никаких ресторанов. Довольно и того, что вы дома. Хотите, я могу сама что-нибудь сообразить? Не хуже получится, чем в ресторане!
– Да не надо уж беспокоиться… Просто попьем кофе. Или коньяку. Хотите коньяку?
Варя смущенно кивнула. Ему не пришло в голову, что, предложи он ей цикуты, выпила бы с улыбкой на устах.
– Я сейчас… У нас там еще кусочек сыру есть, и колбаски советской немного, и хлеба…
– Только побыстрей возвращайтесь, – напутствовал ее Спиридонов, с неохотой выпуская девичью руку, которая непонятно каким образом задержалась в его ладони.
* * *Дождь превратился в грозу. На улице стало темнее, появились дальние молниевые зарницы, которые приближались, гром грохотал все сильнее. Спиридонов помнил, что Варя боится грозы, поэтому они переместились из эркера на диван, забрав с собой столик с нехитрой снедью. Они сидели на маленьком диванчике (к слову, лежа Спиридонов на нем не вмещался) очень близко друг к другу, почти прижавшись.
– Ну что, все еще страшно? – спросил Спиридонов, и Варя смущенно призналась, что да, ей страшно.
Тогда он неловко обнял ее:
– Не бойся.
Вечер получился долгим. Спиридонов рассказал Варе все про Ощепкова. Про их первую встречу, когда он поверил, что встретил единомышленника, про последующие разочарования. С Ощепкова разговор перешел на него; он давно обещал Варе рассказать о себе, но случай представился только сейчас. Конечно, он не рассказывал ей всего, только в общих чертах, но и этого было довольно.
– Вы столько пережили, – проникновенно сказала Варя, не высвобождаясь из-под его руки, а с каждым раскатом грома прижимаясь к нему теснее. – И почему-то совершенно не хотите стать счастливым. А я уверена, что не затем человек приходит на землю, чтобы только мучиться. Оставьте это попам с их юдолью скорби. Человек рожден для счастья, как птица для полета!
«Где-то я это уже слышал…» – подумал Спиридонов. Странное дело, в Вариной речи проскакивали книжные фразы – видимо, она усваивала их намеренно, однако звучали они абсолютно к месту, без нарочитости.
В этот момент ему показалось, что единственный человек на земле, который его понимает, это прильнувшая к нему Варя, едва уловимо пахнущая «Красной Москвой». Он сказал ей, что совсем не знает о ней ничего. Та смутилась, она искренне полагала, что Виктор Афанасьевич ознакомился с ее личным делом. Он отрицательно покачал головой, тогда она сама рассказала – об отце, сгинувшем где-то в полесских болотах в самом начале Империалистической в окруженной армии Самсонова, о матери, в одиночку вытягивавшей восьмерых детей, о вечном чувстве голода, только усилившемся в период военного коммунизма. Ее семья ничего не могла дать продразверстке, но от этого было не легче. Однажды Варя проснулась от запаха дыма. В доме был пожар, вероятно, ослабевшая от голода мать не сумела уследить за огнем. Она пыталась растормошить мать, братьев, сестер, но те, видно, успели уже наглотаться дыму, спали они на полу[49], и лишь Варя – выше их, на печи, потому угар дошел до нее не сразу. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Варя из последних сил выбежала на улицу и потом смотрела, как ее дом обращается в груду тлеющих углей…
После смерти родни Варя отправилась в Москву в надежде, что в городе найдется хоть какое-то пропитание. Она мыкалась по монастырям, ночлежкам и приютам, пока не оказалась в коммуне девочек-беспризорниц имени Клары Цеткин.
О своих злоключениях Варя рассказывала спокойно, лишь в моментах, когда умирал кто-то из близких, ее голос едва заметно дрожал. Жестокий век ломал ее так и эдак; но одни люди от ударов становятся сильнее, другие гибнут. Варя выстояла, а значит, оказалась сильнее, но для Виктора Афанасьевича эта ситуация все равно выглядела неправильной. Быть сильным, переносить тяготы – это удел мужчин. Женщины созданы совсем для другого.
В какой-то момент он ощутил особенно остро, насколько одинокой была эта хрупкая девушка, насколько холодным к ней и безрадостным был окружающий ее мир. В его душе появилась какая-то неизвестная ему нежность, почти родительские чувства к Варе. Но она ожидала от него не этого. День плавно перешел в вечер, и на подсвеченное закатом и огнями небо высыпали первые, самые яркие звезды. Варя оказалась в его объятиях, но на том все и закончилось: возможно, всему виной был алкоголь, к которому она тоже была непривычна, возможно – физическая или эмоциональная усталость, но она просто заснула, тихо, как засыпают дети, устав от игры. Спиридонов дождался, пока она заснет крепче, и аккуратно уложил ее на диванчике.
Он вышел в эркер, глядя на дождь, подсвечиваемый зарницами молний, и закурил – он не курил уже часа три, не меньше. Хмель выветрился, голова была ясная, как ставшее ясным ночное московское небо. Куря, он передумал о многом. О Варе, полусонно признавшейся ему в своей любви, которую он не мог и не вправе был разделить; об Ощепкове, которого он защищал, хоть тот и злословил у него за спиной; о самом себе, безупречном внешне, но внутри наполненном далеко не безупречными чувствами.
Он, к своему стыду, понял, что не желал добра Васе Ощепкову и не хотел, чтобы тот его превзошел. И не только потому, что не разделял его подход к обучению самообороне – он слишком долго привык считать дзюудо, самоз и все, что с ними связано, безраздельно своим.
Он не мог ответить на чувства Вари, чтобы не порочить Клавиной памяти; он пытался относиться к Варе как к ребенку, прекрасно понимая при том, что она его интересует не только как человек, но и как женщина. Конечно, в этом он никогда никому не признается. Тайны он не просто хранил, он хоронил их и воздвигал сверху надгробия помассивнее, дабы тайны, не дай бог, не вышли наружу, но сам-то он знал про них и помнил каждую пришедшую к нему предательскую мысль: а почему бы и нет?
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Советские авиационные ракеты "Воздух-воздух" - Виктор Марковский - Справочники
- Кровавое наследие - Лоэнн Гринн - Фэнтези
- Общество с ограниченной ответственностью (ООО): от регистрации до реорганизации - Виталий Семенихин - Юриспруденция
- Легенда сумасшедшего - Денис Ватутин - Боевая фантастика