Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов
- Дата:30.06.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Баблия. Книга о бабле и Боге
- Автор: Александр Староверов
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Аличка, все же будет хорошо? Правда, хорошо?
Одним рывком он поднял ее на ноги, сжал ее руки своими лапами, ответил:
– Я обещаю, все будет отлично. Ты меня знаешь. Я тебя не обманывал никогда.
Несколько секунд они стояли, держась за руки, а потом он поцеловал ее в лоб, развернулся и вышел из квартиры.
Обычно до школы ехать двадцать минут. Алик доехал за десять. По пути звонил всем, кому можно и нельзя. Когда входил уже в школу, от кого-то пришла эсэмэска с телефоном врача из рошалевского центра на Полянке. Он набрал номер, и врач сказал, что их ждут не дождутся. Оркестр, цветы, отдельная палата и лучший хирург прилагаются в ассортименте, раз сам Арсен Автандилович просил. Кто такой Арсен Автандилович, Алик не знал. Мелькнуло совсем неуместное в этой ситуации чувство гордости за себя. Не последний он, значит, человек в этом городе, раз сам Арсен Автандилович… Особо сильно он не переживал, не до того было. Ухнуло, конечно, сердце, когда Сашка позвонила. А потом истерика жены, хлопоты по устройству в больницу, гонка по забитым (хорошо еще суббота) московским улицам. Не до чувств. Но когда увидел Сашку, сиротливо сидевшую на краю банкетки в кабинете медсестры, сердце ухнуло снова.
– Привет, пап, вот и похудею, хотела похудеть и похудею наконец, отрежут лишнее.
Сашка хорохорилась, но было видно, что боится.
«А ведь ее будут резать, – вдруг понял он, – ножом Сашку будут резать, и черт его знает, как оно все повернется. Есть ли в этой стране еще медицина? Даже на Полянке, у Кремля, даже от самого Арсена Автандиловича…»
Во рту стало кисло. Сердце застучало где-то в горле, захотелось блевануть. «Держаться», – сам себе приказал Алик. С ироничной полуухмылкой сказал:
– Это, Сань, подростковый радикализм так худеть. А жрать меньше не пробовала?
– Хы-хы-хы, – засмеялась дочка и схватилась за живот. Расслабилась тем не менее, потому что вот он, папка приехал. Большой, уверенный, издевается, как всегда. А значит, как всегда, все и будет. Хорошо.
– Папаша, мы вас и так долго ждали, а у девочки острый аппендицит, температура тридцать семь и восемь. В больницу надо быстро. Нам как раз пятьдесят седьмая место подтвердила. Полис привезли? – Седая докторица заметно нервничала.
– Полис подвезут в больницу, а едем на Полянку, к Рошалю.
– Так там же мест нет.
– Появилось неожиданно одно, вот телефон врача, нас там ждут. А вот оплата за билет до больницы, – он протянул три тысячи рублей. – И давайте без формальностей.
– Что вы, я не могу, зачем вы так…
– Берите, берите и поехали уже. Время дорого.
Она взяла, конечно. Бумажной волокитой голову морочить не стала. С больницей созванивалась уже из машины. Лежать Сашка категорически отказалась. Сидела в кресле, он сел на скамейку напротив. Кузов «Скорой помощи» нещадно громыхал. Скрипел, стонал и грозил развалиться на ходу.
«Здесь и здоровый помрет, – подумал Алик. – И тут крадут, сволочи».
Сашка сникла, опустила голову, только огромные черешневые глаза блестели в темноте. Алик взял ее за руку. Рука была холодной.
– Боишься?
– Нет, чего бояться? Операция ерундовая, врачи хорошие, ты обо всем договорился. Чего бояться?
Дочка говорила преувеличенно бодро. Очевидно, врала, а на самом деле умирала от страха.
– Ладно, Сань, кому ты втираешь. Говори правду. Мне можно. И вообще бояться – это нормально в такой ситуации.
– Ну, боюсь. – Ее глаза заблестели еще ярче.
– Чего боишься, говори, легче станет.
– Так, боюсь, и все…
В ярко блестевших глазах появились первые слезинки. Алик обнял дочку, она не выдержала и разрыдалась. Мощно, со всхлипами и переходящими на крик вздохами.
– Вот так вот, вот так и помру-у-у-у, не влюби-и-и-и-вш-ш-ш-и-и-сь-сь-сь!
У него сбилось дыхание. Это было так трогательно, так не пошло. Как будто вынырнул из мутного заиленного пруда и схватил глоток лесного воздуха. А уже и не чаял вынырнуть. Мир стал ярче и четче. Словно резкость кто-то подкрутил. Вот она, его дочка, его продолжение. Очень красивая, очень родная, очень светлая, и он любит, любит, любит ее, и ничего, кроме любви, в нем нет. Как будто по ржавым канализационным трубам пустили молоко и мед. И уходит ржавчина, и растворяется грязь. А дерьмо сном кажется муторным. Потому что нет на свете никакого дерьма и не было никогда. Сон дурной…
Захотелось плакать. И не от страха за Сашку, а от счастья. Ведь он знал, догадывался, верил, что это в нем есть. Когда в сигаретном дыму придумывал хитрые схемы – знал. И когда девок трахал без намека не то что на любовь, а на хоть какие-нибудь чувства даже – знал. И когда о Планке думал каждое утро – знал. И когда с Антуаном зажигал – догадывался. Знал, догадывался, а сомнения все же были. А сейчас не осталось сомнений, только любовь. Очистился он, легким вдруг стал…
– Так и помру-у-у-у, не не влюби-и-и-и-вш-ш-ш-и-и-сь-сь-сь, – продолжала рыдать дочка.
«Надо ее успокоить, – подумал Алик. – Слова какие-то сказать, любовью поделиться. Но что тут скажешь? Когда искренность такая и правда. Все будет пошло и глупо, чего бы ни придумал».
Решение пришло неожиданно легко. Он вспомнил финальную сцену «Утомленных солнцем-2» Михалкова. Когда обожженный, умирающий мальчик-танкист на руинах церкви просит молоденькую медсестру о первом эротическом приключении в своей короткой жизни. Они еще с Сашкой изрядно поглумились над слезливой, почти из индийского кино, задумкой автора. Слишком там все было. А сейчас в самый раз.
– …Помру-у-у-у-у, не… не… – дочка никак не могла успокоиться.
Алик выпустил ее из объятий, отодвинулся и, жалобно глядя в глаза, голосом умирающего контуженого танкиста по слогам произнес:
– По-ка-жи мне сись-ки.
– Что?! – Сашка от удивления перестала рыдать.
– По-ка-жи мне сись-ки.
– Хы, – выскочил одинокий смешок из дочки и после долгой паузы еще один: – Хы.
А потом согнулась пополам и не засмеялась даже, а заржала. Хохотала так же, как и плакала – взахлеб. Хваталась за больной живот и все равно смеялась.
– Сиськи. Хы-хы-хы. Ой не могу, сиськи. Хы-хы. Ну ты и отморозок. Покажи мне сиськи. Хы-хы-хы-ы-ы-ы-ы-ы-ы.
Из глаз у нее катились слезы. На этот раз от смеха. Он тоже засмеялся. Обрадовался, что вот так, таким странным способом, но помог дочке. Успокоил. Они ехали в скрипящей, разваливающейся карете «Скорой помощи». Ехали в больницу на операцию и смеялись. Вокруг шумела суетная Тверская. Люди торопились, боролись за существование, пили, ходили в рестораны, воровали деньги. Вот «Скорую», например, обокрали, осталось только колеса снять. Все делали люди, чтобы быть счастливыми. Но у них не выходило. А у этих двух – у Сашки и Алика – вышло вдруг. Счастье поселилось в раздолбанной, обворованной «Скорой». Обыкновенное человеческое счастье.Так, смеясь, и доехали до больницы. Похохатывая, вошли в приемное отделение. Врачи смотрели на них испуганно. Даже спросили у Сашки, не употребляла ли она наркотиков или алкоголя. Дочка попыталась сдержать смех и от этого рассмеялась еще сильнее. Корчась в припадке веселья, еле ответила: «Нет». Осматривающий ее врач уже совсем собрался вызвать психиатра из неврологии, но к нему подошел другой доктор и прошептал на ухо волшебную фразу:
– Она от Арсена Автандиловича.
Это, конечно, многое объясняло. Врач успокоился и продолжил осмотр. Они уже собирались идти в палату, когда приехала Ленка. Бросилась к Сашке, стала осыпать ее поцелуями, плакать. В воздухе снова запахло истерикой. Алик договорился с врачами, что ночь после операции проведет в палате с дочкой. Благо палата, спасибо неведомому Арсену Автандиловичу, была действительно отдельной. Жена, конечно же, захотела остаться с дочкой вместо него. Но Сашка вдруг проявила неожиданную твердость.
– Мам, я тебя люблю и все такое… Но не надо со мной оставаться сейчас.
– Почему, доченька?
– Не надо, и все. Отец спокойный, а ты будешь охать, ахать, я разнервничаюсь. Не надо. Завтра лучше приезжай, утром.
Ленка, надо отдать ей должное, поняла. Перекрестила Сашку мелким незаметным движением и пошла к выходу.
– И не звони каждые пять минут, – вдогонку ей крикнула дочка. – Только каждые десять.
Жена вскинула вверх руки и показала десять пальцев. Поворачиваться не стала. Плакала.
– Пап, я правильно ей сказала? Ну правда, довела бы она меня.
– Конечно, правильно.
– Но я все равно ее люблю, сильно. Так же, как и тебя. Я вас одинаково люблю. Ты не думай.
– Я и не думаю. Пошли давай.
И они пошли.
Подготовка к операции заняла несколько часов. Сначала делали анализы, потом ждали седого профессора, пока приедет из дома. Доктор приехал злой, недовольно пробурчал, что вот опять Арсен подкинул ему работки в выходные, но, увидев Сашку, разулыбался, стал подшучивать и вгонять в краску юную девицу. Явно получал от этого удовольствие. А когда Алик протянул деньги, он совсем успокоился, сказал: «После, потом» – и назначил операцию на десять вечера. Профессор был опытным, вменяемым и евреем. Все три фактора внушали Алику оптимизм.
- Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд - Владимир Никитин - Психология
- Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
- 100 оттенков ванили (СИ) - Гриин Эппле - Современные любовные романы
- «Ничего особенного», – сказал кот (сборник) - Майкл Суэнвик - Научная Фантастика
- Белый Волк - Алексей Прозоров - Боевая фантастика