Детство Чика - Фазиль Искандер
- Дата:17.07.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Детство Чика
- Автор: Фазиль Искандер
- Просмотров:4
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какая нежная, – сказала Ника, сняв пальцем с кончика языка зеленовато-прозрачную пленку.
Первым выдул пузырь Оник. Чик не спешил. Чик продолжал жевать. Надо ее как следует разжевать, чтобы пузыри делались крупными и достаточно громко лопались.
– Я одного не пойму, – сказала Ника, – кто первым догадался, что надо сдирать пленочку, чтобы пузыри получались?
Чик даже перестал жевать, до того он поразился этому вопросу. Ему самому это не раз приходило в голову. Он никак не думал, что это и ей может прийти в голову, да еще с первого раза.
– Сам не знаю, – сказал Чик.
Это в самом деле невозможно было понять, кто догадался первым соединить мастику с этой пленочкой.
– Так делают все с незапамятных времен, – сказала Сонька.
– Тогда кто догадался первым до незапамятных времен? – спросила Ника.
– Первобытные люди, – сказал Оник и выдул пузырь. Все посмотрели, какой у него получится пузырь. Пузырь у него получился хороший, величиной с персик.
– Первобытные люди мастику не жевали, – сказал Чик, дождавшись, когда лопнет пузырь.
– Тогда кто? – спросил Оник, слизывая языком кусочки мастичной пленки, оставшейся на губах от лопнувшего пузыря. Он посмотрел на Чика с выражением тусклого любопытства к вечности.
– Не знаю кто, но только не первобытные люди, – сказал Чик.
Он был уверен, что первобытные люди мастику никогда не жевали. Тем более пузырей не пускали. Вообще лучше было об этом не думать. Это могло навести на мысли о началах и концах вообще. Чик не любил этих мыслей, но они иногда сами приходили, и от них некуда было деться.
Чаще всего они приходили на закате, в хорошую погоду, в теплое время года. Кроме того, Чик заметил, что в городе они приходили к нему гораздо реже, чем в деревне. Но и в городе приходили, если вдруг на улице встречалась похоронная процессия, или вечером возле моря, или днем где-нибудь в таком месте, как сейчас.
В таких случаях Чик с нежной печалью думал о непонятности строения Вселенной. Вот, например, наша планета, думал Чик, с ее горами, зелеными долинами, теплыми морями – это понятно, это хорошо. А вот дальше идут звезды, а за этими звездами другие звезды, а за другими звездами еще другие неведомые звезды. Ну а дальше что? То, что некоторые звезды на самом деле планеты, на которых, может быть, есть жизнь, служило очень слабым утешением. А что дальше, дальше что? Вот что было непостижимо. Если Вселенная имеет конец, то что за этим концом? А если она его не имеет, то как это представить? Да и как это может быть, чтобы какое-то расстояние длилось, длилось, длилось и никогда, никогда не кончалось?
Душа Чика ни конца Вселенной не могла принять, ни отсутствия этого конца. Вот что было удивительно. И Чик, когда об этом думал, заранее понимал, что ни один из взрослых ему не ответит на этот вопрос. Ведь ответ взрослого мог бы означать одно из двух: или есть бесконечность, или есть конец. Но Чик никак не мог принять такую бессмысленность. Может быть, есть что-то третье, но что?
И еще вот что было удивительно. Сначала об этом думалось с нежной печалью, даже как-то сладко-сладко становилось. Так бывало, когда в школе решаешь задачу и чувствуешь, что идешь по правильному пути. «Значит, думая об этом, – вспоминал Чик, – я решаю какую-то нужную задачу и иду по правильному пути, поэтому сначала хоть грустно, но грусть приятная. Но потом я чувствую, что решение уходит куда-то и я не могу найти ответа, и тогда становится тоскливо».
В такие минуты Чик ругал себя за то, что стал думать об этом, до того ему делалось тоскливо. Но не думать он уже не мог. Он и думал и тосковал по бездумью. Если это было в деревне, он тосковал по беззаботной городской суете, где ни дети, ни тем более взрослые об этом не думают. Хорошо им там не вспоминать об этом, с завистью думал Чик и хотел туда, в город, в родной двор, в забвение суеты. Тоска эта доводила Чика до ощущения какого-то космического сиротства, особенно если его не прерывали или тем более не звали на ужин.
Если же звали на ужин, в первые минуты Чик, входя в кухню, никак не мог взять в толк, как это все эти мужчины и женщины, его родственники, могут говорить о каких-то шнурометрах табака, о каких-то там бригадирах, которые вечно чего-то там недописывают? Как это можно обо всем этом говорить, когда еще не решен вопрос, где конец Вселенной и как он может быть вообще?
Но потом постепенно у веселого очажного огня, кусая пахучий кусок вяленого мяса, дуя на горячую мамалыгу, Чик чувствовал с некоторым легким смущением, как его тоска быстро улетучивается куда-то и он теперь с удовольствием вслушивается во взрослые разговоры. А думал он в такие минуты, вспоминая о началах и концах, но не чувствуя их, что потом когда-нибудь додумает это.
Поэтому Чик и сейчас, чтобы случайно не задуматься об этом, решил приняться за пузыри. Он как следует помял в руках мастику, сунул обеими руками расплющенный комок в рот, вытянул его языком, стараясь нигде не придавить, убрал язык и дунул в образовавшийся мешочек. Пузырь получился неплохой, но все-таки у Оника он был гораздо крупней.
Теперь все делали пузыри, и они то и дело лопались. Ника сразу же научилась делать пузыри, у нее был длинный, ловкий язык. У бедняжки Лёсика и пузыри получались кривобокими, потому что у него язык плохо ворочался. Но за этот день он столько увидел и столького достиг, что можно было им гордиться. Так думал Чик, с удовольствием гордясь им и тем самым гордясь собой. «Все-таки кто бы взял такую обузу, как Лёсик, – думал Чик, мысленно пробегая по рядам знакомых ребят с их улицы или из школы, и все они малодушно или презрительно отворачивались от Лёсика. – А вот я взял, – думал Чик, поглядывая на Лёсика с отцовским умилением. – Взял, хотя будет очень трудно на обратном пути громоздить его на стену. Ничего, – думал Чик, – как-нибудь взгромоздим, зато он всю жизнь будет помнить этот поход за мастикой».
Ребята пошли обратно и снова вышли к таинственному домику, во дворе которого жил щенок волкодава. Щенок сидел посреди двора и грыз кожаную тапку. Он не обратил на них внимания, хотя они подошли к самому забору. «Знаем, знаем, – подумал Чик, – это твой старый трюк».
– Я его отвлеку, а вы проходите к инжиру, – сказал он остальным, просовывая руку между планками штакетника и отодвигая щеколду калитки.
Пожевывая мастику, он вошел во двор и направился к щенку. Тот на мгновение оторвался от тапки, посмотрел на Чика и мотнул головой.
«Не хочу играть!» – сказал он Чику этим движением головы и снова взялся за тапку.
«Что за черт, – подумал Чик, – ничего не понимаю». И в это мгновение в доме скрипнула дверь и на веранде появилась женщина. Чик даже испугался – до того это было неожиданно, а главное, что женщина была Чику хорошо знакома. Звали ее тетя Лариса. Она довольно часто приходила к тетушке в гости. Они обе были горбоносенькие, и у обеих брови срастались на переносице. Чик считал, что это сходство помогло им сдружиться. Им легко было хвалить и считать друг друга красавицами. Потому что, если одна называла другую красавицей, получалось, что это она про себя говорит. Во всяком случае, тетушка считала, что вся ее цветущая юность прошла в боях с легионами женихов, которые штурмовали ее как крепость. Но взять крепость сперва почему-то удалось какому-то старенькому персидскому консулу, а уж второй раз дядя Чика, как считал Чик, и крепость одолел, и консула прогнал, и сам засел в этой крепости. На самом деле тетушка сама прогнала консула, а уж потом вышла замуж за дядю, но этого Чик тогда не знал. И вот вдруг он оказался во дворе тетушкиной подруги.
– Чик, – страшно удивилась эта женщина, – что-нибудь случилось?
– Ничего, – сказал Чик, – мы мастику собирали.
Тут тетя Лариса увидела и остальных ребят, все еще стоявших за забором.
– Ах, мастику, – сказала она, улыбнувшись, потому что обрадовалась, что ничего не случилось. – Проходите, детки. А дома знают? – с тревогой спросила она у Чика.
Чик ожидал этого вопроса.
– Конечно, – сказал он. Чик считался правдивым мальчиком, потому что врал очень скупо, только по необходимости.
Из домика, дожевывая хлеб, вышел подросток. Это был ее сын Омар. Он несколько раз приходил со своей мамой, когда надо было тащить фрукты, которые они приносили тетке в подарок. Но Чику с ним не удавалось поговорить, потому что он сразу же уходил или играл на улице со своими сверстниками.
Иногда тетя Лариса приходила одна, с большим букетом цветов. В таких случаях тетушка преувеличенно суетилась вокруг цветов, чтобы незаметно было, что на самом деле ей гораздо больше нравится, когда приносят фрукты.
– А где наш Омарчик, я скучаю по нашему золотому Омарчику, – говорила тетушка, сажая тетю Ларису за свои бесконечные чаи. Чик не только понимал, что она говорит одно, а думает другое, он прямо-таки чуть ли не над каждым сказанным словом мог поставить подразумеваемое.
«А где ваши фрукты? Я соскучилась по вашим персикам, яблокам, хурме!» – вот что на самом деле означали тетушкины слова.
- Дядюшка Фистус, или Секретные агенты из Волшебной страны - Кристиан Малезье - Сказка
- Кошмар. Я сумасшедший? - Григорий Веский - Поэзия / Русская классическая проза
- Тётя Мотя - Майя Кучерская - Современная проза
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Наташа - Марина Соколова - Сказка