Альбом моей памяти. Родословная семьи - Лидия Кобзарь-Шалдуга
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Альбом моей памяти. Родословная семьи
- Автор: Лидия Кобзарь-Шалдуга
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У деда Елисея и бабы Евдокии Савченко была дочь Катя лет семи, слабая от голода лежала на печи. Мать её пекла травяные лепешки и одну подала ей, а она: – Не надо, мамо, ешьте уже сами, – к утру она умерла. Мать везла хоронить девочку по нашей улице в старой тележке, и я видел, как ее ноги свисали и волочились по земле. Еще взрослые рассказывали, что на улице Загрызовой семья Котенко Тимохи съела свою дочь, дети боялись ходить по той улице. Тогда такое страшное людоедство нередко случалось по всей Украине.
В 1934 году в Ленинграде убили Кирова, вся страна была в трауре, везде устраивали поминки. За столом в Шиповатской школе сидели двое из нашего села: Кизим Василь и Савченко Сашко. Голод ещё не кончился, Василий тихонько:
– Хорошо бы чаще такие обеды были … – Сашко донес директору, и Кизима осудили на десять лет туда, где добывают золото. Он отбыл срок да там и остался, завел семью, говорил:
– Спасибо, что засудили … – Ведь до 70-х годов колхозники не имели паспортов и не могли жить, где вздумается. А он в Магадане получил специальность, обзавелся семьёй, хорошо зарабатывал.
Мой дед, а мамин отец Кузниченко Иван Иванович (1908—1933), был красивым, статным, чернобровым и скромным парнем. Он ушел из жизни совсем молодым, оставив вдову Евдокию с двумя малыми детьми: Ганне (моей маме) пять лет, её братику Ване года три.
В голодовку 1933 года на колхозном поле мамин молодой отец сеял вику (кормовая трава) и две горсти семян насыпал себе в сапог. Это увидел бригадир, пригрозил судом. Тогда, в тридцатые годы лютовали сталинские репрессии, многих судили за подобное и отправляли на Соловки. Он побоялся позора и, придя домой, влез на чердак хаты и там повесился.
У его жены (моей бабушки) Евдокии Максимовны (1910—1988) младший сын Ваня умер, она осталась со своей матерью Мезерной Одаркой Мокиевной (188? -194?) и маленькой дочкой Ганной, моей будущей мамой.
Ещё до войны бабуся Дуня-Евдокия второй раз вышла замуж за Сывокобыленко Василия. Он прошёл войну невредимым, вернулся, хорошо зарабатывал кузнецом в колхозе, выдал замуж падчерицу – мою маму. У него с бабушкой в 1946 году родилась дочь Надя, а лет через десять он ушел из семьи к другой женщине. В свои лет восемь, слушая разговоры взрослых об этой, поразившей меня драме, и я глубоко чувствовала душевную боль бабушки.
Моя мама внешне была похожа на свою мать, бабушку Дуню – с таким же высоким челом, большими зеленоватыми в коричневую крапинку глазами под широкими бровями. Только у бабушки Дуни была толстая коса до колен, а у мамы волосы были тонкие. В семье её звали Галя, так как имя Ганна казалось ей старомодным. У мамы в молодости был стройный стан, тонкая кисть, а характер решительный и весёлый.
Мои родители
Отец Кобзарь Иван Нестерович (28.03.1927) родился в селе Рогозянка Велико-Бурлукского района Харьковской области. Как все Кобзари, невысокого роста, жалостливый и открытый, но лицом похож на родню матери – Кривули: карие глаза под черными вразлет бровями и полные губы, живой и любознательный, такой же неугомонный и работящий. И он, и его сёстры, особенно тетя Катя, всегда выглядели гораздо моложе своих лет.
Я всегда его называла по-украински – тато. Самое яркое, самое счастливое моё первое воспоминание: я сижу на раме велосипеда на специальном сидении у руля между отцовскими руками. Ранним утром он везёт меня в ясли по узкой тропке через кладбище. Благоухают росные травы, солнце встаёт за посадкой, прохладный утренний ветерок дует в лицо, а мне так тепло и уютно между отцовскими руками! С моей головы слетела соломенная шляпка-брылик с полями, держится под подбородком на завязочках, а я сижу, гордая и счастливая – какой, наверное, уже никогда в жизни не была.
Эту шляпку тато сам смастерил из соломы во время передышек на косовице жита: пока другие мужики отдыхали, он из соломинок сплетал косички, а потом их сшивал в брылик. К сожалению, он подгорел в духовке, когда осенью впервые затопили печь.
Тато часто брал меня, совсем маленькую на руки, я помню, как он мне, трёхлетней говорил, что у меня красивые брови и волосы, и вообще – я у него самая лучшая дочка. Мне всегда с ним было тепло, спокойно и надежно – всю жизнь и до сих пор. И сейчас, приезжая к нему, я легко могу его обнять и сказать, что он – самый замечательный на свете таточко и дидусь.
* * *
Отец и мама поженились рано. Их отрочество пришлось на военную оккупацию. Мама сразу после войны закончила в 1946-м семилетку в соседней Андреевке. Отец был старше почти на два года, он до войны успел закончить пять классов в Рогозянке, а после войны уже чувствовал себя взрослым и стал работать в МТС (межколхозная машино-тракторная станция).
Мама Кузниченко Ганна Ивановна (17.12.1928—01.06.2001) рассказывала, что послевоенный 1947 год выдался очень голодным, хотя и не настолько страшным, как 1931—33-й, когда по Украине вымирали сёла, погибло несколько миллионов крестьян. В хозяйстве была корова, главная кормилица любого селянина. Мамин отчим Василий работал кузнецом и получал кое-что на трудодни. После войны многие семьи пекли коржики, добавляя в них траву и зёрна из стручков белой акации.
У самой верной маминой подружки Марийки Бондарь родители держали хорошую пасеку. Мама вспоминала, каким душистым солнечным мёдом и жёлтыми сотами её там угощали! А в саду их соседа деда Йосифа Коваленко росли необыкновенно вкусные яблоки. Хотя, конечно, у всех хозяев были сады, но обычно лишь с ягодами – крыжовником, вишнями, сливами. А на каждое дерево яблони и груши в то время полагался налог, поэтому не всякий мог себе их позволить. И это – на щедрой, благодатной земле Украины!
Мама после школы мечтала уехать в город Харьков на ХТЗ (тракторный завод) или на шахты Донбасса. Но в то лето она познакомилась с Иваном Кобзарь. Серьёзный 19-летний парнишка работал на колхозном току: конной волокушей оттаскивал полову от веялки. А семнадцатилетняя глазастая, весёлая Галя (так её звали дома) – подавала к веялке снопы.
Следующей зимой они сыграли скромную сельскую свадьбу. У мамы фата была из марли, селяне никогда не имели денег на нарядную одежду, а после такой страшной войны вся страна, тем более колхозники с трудоднями, жили совсем без денег.
Выйдя замуж в восемнадцать лет, Галя из родного теплого гнёздышка, от мамы и любящей бабушки попала в чужую семью. Ей, беременной, нездоровилось, хотелось поспать, а надо было рано вставать, работать по хозяйству, привыкать к другой жизни. Весной родился первенец Витя. Ребёнок вскоре умер от коклюша. Помню, у его могилки в нашем саду долго цвели синие ирисы.
Через год, летом 1949 года родилась я. Молоденькой маме у свекрови жилось не очень уютно, бывали ссоры, обиды на свекровь и на мужа. Помню, как мама уезжала к своей матери. По её просьбе соседи из хаты погрузили на арбу её приданое – сундук, перину, подушки, меня усадили наверху. На середине дороги нас повстречал отец:
– Отдай ребенка! – Мне было очень неуютно наверху, хотелось к нему на ручки, вернуться домой, но я молча ждала своей участи. Через несколько лет период притирки прошёл, и они всю жизнь жили дружно.
Отец и мама-молодожены
Я в полтора года под ёлкой
Крестили меня совсем в раннем детстве в городе Купянске. В том же Свято-Никольском храме мы крестили и нашего сына Костика в его 10-летний день рождения. Помню себя там один раз: батюшка причащал прихожан, я сидела на руках у своей крёстной Василины, и мне тоже дали в ложке красного вина. Я родилась похожей на своего отца внешне и, как говорил мой муж, натура вся – в отца.
Дома у нас икон никогда не было, потому что бабушка Неонила была баптисткой, ездила в Купянск на проповеди пресвитера. Однажды ещё до школы она и меня туда взяла, мне там показалось совсем скучно. Школьницей я видела у неё припрятанные религиозные журналы и брошюры, с любопытством полистала их. Она каждый день читала большую старинную Библию со многими её закладочками и дореволюционное Евангелие с «ятями». Я спала в одной комнате с бабушкой и перед сном слушала её молитвы, тогда и запомнила «Отче наш».
Хотя в стране запрещалось отмечать церковные праздники, но тем не менее у нас в семье не забывали праздники, которые веками соблюдали все наши предки-украинцы: на Спаса пекли маковники с медом, от Покровы до начала поста в Пилиповку или к Рождеству резали кабана. В Рождество дети колядовали, а я носила вечерю маминой крёстной. В марте мы с мамой пекли из теста жаворонков, в Благовещенье отец выносил ульи из омшаника. А на Троицу или Ивана Купала мама посылала меня с подружками в посадках и балках нарвать букеты полевых цветов, наломать веточек красного клёна, чтобы украсить входную дверь хаты, а травой чабреца, полыни, пижмы посыпать глиняный пол-доливку. Как красиво было тогда в хате, украшенной вышитыми рушниками, салфетками, скатертями, и какие целебные запахи трав в ней стояли! В народе этот праздник так и называли – Зелене свято, Зелена або Клечальна неділя, то есть Зелёное воскресенье.
- Про Савраску и Генидку. Сказка-быль для маленьких взрослых - Константин Задорожников - Прочая детская литература
- Довольно тайн, довольно лжи! - Патрисия Кори - Эзотерика
- Воспоминания великого князя Александра Михайловича Романова - Александр Романов - Биографии и Мемуары
- Мать уходит - Тадеуш Ружевич - Публицистика
- Ранчо 'Счастливое сердце' - Девни Перри - Современные любовные романы