Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях - Михаил Юдсон
- Дата:21.09.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях
- Автор: Михаил Юдсон
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…и воспоследовавшей затем отменой Савеловского эдикта… и Мытищинского чаепития… разрозненные толпы еретиков и непослушных в страхе бежали за Кольцевой Ров… бросая на Сходнях скарб…
…в окрестный Лес, где и залегли — зарылись в землянки, попрятались в зимовья…
Вопрос: интересно, кто же из множества причудливых разновидностей лесовиков его захватил и тащит неведомо куда, в чьи конкретно лапы он попал?»
Пока Илью не распознали и не изгнали (пригрозив напоследок ободрать кнутом) из Добровольного Народного Вечернего Ополчения, он аккуратно посещал закрытые семинары (клубню некуда было упасть, сидели на ступеньках в проходах, поставив секиры между колен), где им начитывали курс «Лесные бригады». Дремать было нельзя, ибо Зверь из Леса, того и гляди, мог выползти!
Разноверы дробились. В чащобах плутали, учащенно дыша, раскольники, недовольно таращась на след босой ноги на снегу; бродили, держась за бок, по темному бору иконоборцы; сидели где-то на торфяниках самосвяты. Сновал в снежных зарослях расстрига Радонеж-солнцевский, прибивались к нему всякие добрые люди — беглые отлученные да потерявшие гармонию, да лишенные сана. Строго ночами, утверждалось, все эти печальники, двигаясь пучком, выходили искать пропитания.
Но сейчас-то день! Вона, светило висит, вмерзнув в льды небесные! Значит, не они. Другие, выходит. Из дополнительного материала. Вспоминай, вспоминай повадки…
Существовали еще одинцы, утверждавшие, что Книга — она одна и есть, остальные — изводы. И надо плясать вокруг, и чтить, и прокалывать Ея. А все прочие бумаги с каракулями, считали одинцовские, можно сложить в лукошко да истратить. Или велеть понаделать из них пыжей. Но эти были вроде бы мирные, жгли себе костерки, путников не трогали…
Портшез внезапно остановился, носилки накренились, и Илью бесцеремонно вывалили вверх тормашками в сугроб.
Вокруг стояли мохнатые ели — одичавшие домашние растения, на одной еще сохранился красивый стеклянный шар и старинная поздравительная открытка на ниточке — со звездой над хлевом, тремя какими-то вахлаками в снегу и древлянской надписью позолотой: «Хрста ради!» Как же его, бродягу, кличут-то — Хрст?.. Сразу пахнуло Весенним висеньем, смолистой хвоей, вознесшимися пряниками и нынешними шишками.
Одноухий похититель пихнул ближайшую пушистую елочку меховым чоботом, она легко упала, обнаружилась деревянная крышка люка и скобы лесенки, ведущей вниз.
Илью подтолкнули:
— Лезь, тварь божья!
И услышал Илья, и пал на лицо свое. Страх вошел в его душу и трепет в его кости. Это был схрон. А значит, попал он к скопцам.
Внизу чадили плошки с жиром, дым тянулся вверх, к прокопченным балкам потолка. Пол в узилище был устлан вытертыми коврами.
Со словами «Приляг с дороги!» на него скопом, толкаясь, накинулись, грубо повалили на широкую низкую лавку и накрепко приторочили сыромятными ремнями.
— Лежи, блин горелый!
Хотя, обращение было, скорей, гуманное. Глазищи не только не выбили, но даже и не завязали. Ушей не лишили, головой можно было осторожно вращать. Так что молчи-радуйся, думай о душе, вспоминай прегрешения и Предвечного.
А что горелым обзываются — так действительно личность у Ильи местами паленая, частично лоснящаяся, как бы лишаястая. Это с запрошлого года — сморчок один, совсем дикий, из глухого угла, приехал на Преображенье на каникулы посмотреть Красную Прорубь и, столкнувшись нос к носу с Ильей в подземке и увидав такое впервые и ошалев, — выхватил из печи головню и ткнул Илье в самые усы…
Ну ладно. Итак, уже несомненно — скопцы. Они же — чтецы «Голубь-книги». Не повезло! В отличие от разных пришипившихся и затаившихся, эти были активные. Хорошее нужное общее дело спасения Руси они, начитавшись, понимали своеобразно — как очищение от плотской грязищи и воплощение чистокровной духовности. Поймать человеков да отчекрыжить у них оба-два — спасти, значит, от греха — вот их любимое занятие. Называли они этот процесс убеленьем — ну, операционная белизна снегов, белое мужское, так сказать, безмолвие, под самый корешок.
Вообще пытлив русский народище! Вот фрагмент из армейских лет. Когда Илья так уже обжился в хлеборезке, что оборзел вконец и даже мацу там выпекал, пришел к нему раз из медсанчасти ученый лекарь (ну, мочу он обычно анализировал, лубки накладывал) и очень просил, клянчил прямо (на плече вон отметина от его зубов) кусочек свежеиспеченной — чтоб определить у нее группу и резус. Стремился к знанью (вакцину варганил?), вгрызался! Но не успел! Забили его назавтра в больничке урапаты-шкилеты, косившие от отправки в запас — урыли за неверие в мощь — спицами всего утыкали и гипсом залили…
Коптилка над скамьей тускло освещала бревна стены. Здесь, в схроне, в этом жилом погребе, и до Ильи, видать, сиживали! На бревнах было вырезано: «Жизнь, паства, разнополосна — то постна, а то фаллосна», «Русь, ты вся, короче, поц на морозе!», «Как я рад, что я кастрат», рисунки какие-то малоприятные…
Тем временем скопцы-душеспасители переоделись в домашнее. Были они теперь в черных строгих костюмах, белых сорочках-крушеванках с узкими галстуками. Холеные холощеные мужики. На пиджаке у каждого была прицеплена фанерка с надписью «Старейшина такой-то».
Одноухий, например, имел табличку «Старейшина Хох».
«Ох, хох, хох, — тоскливо думал Илья. — Неужели ж подшефный мальчик все-таки сбежал? И искать меня не станут. Пропал отец учитель, ну и снег с ним, задрал кто-нибудь… Ура, ребя, уроков не будет, Учителя распяли!.. Илья? Борисыч? Не помню».
Скопцы привычно построились в затылок друг другу, левую руку положив на плечо переднему, а в правой зажав короткий широкий нож, полуприсели на корточки и двинулись по кругу «песцовым шагом», враскоряку — вокруг скамьи с Ильей, в ужасе замершим. Данное ритуальное действо называлось «выходить на Круг» — такой брачный танец скопцов, церемониал принятия в Большую Семью (прямо со скамьи). Илья это дело определил сразу, у него в старых конспектах даже схемка была зарисована — кто за кем расположен, какое движение что означает: впереди дежурный Резник, за ним — Первый Любимый Помощник, и так далее. Кстати, впереди всех плясал как раз Одноухий Хох, за ним какой-то «Старейшина Шмутке», а там и остальные душегубцы — сужают круги, приближаются с ножами!
«О Ты, Слово Из Четырех Букв, которое мы чтим! — мысленно воззвал привязанный Илья, пытаясь хотя бы обозначить раскачивание, обязательное три подаче челобитной. — Спаси, а главное — сохрани! Заин шель захав!»
И вы знаете — было услышано.
Крышка люка внезапно приподнялась, поддетая бердышом, и сторожевой скопец сверху крикнул:
— Базилевс с прогулки!
Все без промедленья пали ниц. Показался, застив свет, толстый зад, обтянутый полосатым ватным халатом, — такой очень самодостаточный, автономный Зад, по чину никак не меньше упразд-майора — и, сопя и кряхтя, принялся спускаться в родимый зиндан. Достигнув дна, Зад распрямился и оказался моложавым убеленным жирняком в сарачинской шапке, с мучнистым лицом, узенькими припухшими глазками и тонкими висячими усами в виде подковы. Посапывая, он вальяжно устроился на высоких подушках под широким, во всю стену, изъеденным ковром, изображавшим взятие Измаила на кораблик. Тут же к нему подполз рыжий старейшина Шмутке и с поклонами стащил с него промокшие чувяки:
— Гуляли, базилевс-башка, проветривались? Ножки, гляжу, промочили…
Он моментально приволок сухие шерстяные носки и узорные тапки с загнутыми носами.
Еще один рыхлый обрюзгший скопяк с надписью «Старейшина Убеляр», странно выстриженный — с одиноким чубчиком на темечке, поднес пиалу с чифиром. Базилевс принял пиалу растопыренными пальцами, крепко посолил, размешав длинным грязным ногтем, и стал отхлебывать. Пахло топленым песцовым жиром. Хлопцы-скопцы для увеселенья спевали — тонкими голосами тянули тоскливо: «Чому ж я не хочу…»
Базилевс дохлебал, рыгнув, кинул пиалу в угол, высморкался в край халата и принялся разглядывать Илью.
— Это кто ж такой, станишники? — пропищал он недоуменно.
Одноухий Хох-дежурный выступил вперед, приложив ладонь к персям:
— Так что новичок, базилевс! Новоспасенный, зараз поймали. Чечако!
— Какой-то он хилый… — с сомнением бормотал базилевс. — Да пятнистый… Чего-то он мне… Глаз-то у меня наметанный.
— Явный москаль, базилевс-башка, обратите внимание на форму очковой оправы, на окрас…
— Сам вижу, — брюзжал базилевс, пялясь на Илью. — Неудачный экземпляр. А подвид какой? Промеры делали?
Старейшина Шмутке сорвался с места, извлекая на ходу из наколенных карманов матерчатую рулетку и бронзовый штангенциркуль. Он измерил длину носа Ильи, высоту горбинки, поскреб колючую желтушную чешую, подул зачем-то ему в ноздрю, сверился с какой-то замасленной таблицей и изрек:
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза
- Костры на башнях - Поль Сидиропуло - О войне
- Видящий. Лестница в небо - Алексей Федорочев - Попаданцы
- Акафист "Слава Богу за всё" - Трифон Туркестанов - Религия
- Первые добровольцы Карабах в эпоху водворения - Василий Потто - Альтернативная история