Глазами клоуна - Генрих Белль
0/0

Глазами клоуна - Генрих Белль

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Глазами клоуна - Генрих Белль. Жанр: Проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Глазами клоуна - Генрих Белль:
Читем онлайн Глазами клоуна - Генрих Белль

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 52

Но вместо всего этого я слышал старушечий плач матери.

- Как поживает папа? - спросил я.

- Ах, - сказала она, - он стал совсем стариком, мудрым стариком.

- А Лео?

- Ле старателен, очень старателен, ему прочат большую будущность как богослову.

- Боже мой! - сказал я, - надо же, чтобы будущность Лео, именно Лео, была связана с католическим богословием.

- Нам было нелегко, когда он перешел в католичество, - сказала мать, но что поделаешь, пути господни неисповедимы.

Она снова полностью владела своим голосом, и на секунду у меня появилось искушение спросить ее о Шницлере, который по-прежнему свой человек у нас в доме. Шницлер - упитанный холеный господин; тогда он прямо бредил "европейской идеей" и "величием истых германцев". Из любопытства я прочел позднее один из его романов - "Любовь француза", роман оказался куда скучнее, чем я ожидал, судя по заглавию. Вся поразительная оригинальность этого произведения исчерпывалась тем, что герой его, пленный французский лейтенант, был блондином, а героиня, немочка с берегов Мозеля, - брюнеткой. Шницлер вздрагивал каждый раз, когда Генриэтта произносила слово "дерьмо" - в общей сложности это случилось, по-моему, раза два, - однако утверждал, будто "мистический транс" часто вызывает "неодолимую потребность изрыгать бранные слова" (хотя Генриэтта не испытывала никакой "неодолимой потребности" и вовсе не "изрыгала" слово "дерьмо", она произносила его очень просто). Чтобы доказать это, он притаскивал пятитомную "Христианскую мистику" Герреса. В романе. Шницлера было, разумеется, полно изысков, в нем, например, говорилось, что "названия французских вин звучат так же поэтично, как звон хрустальных бокалов, из которых влюбленные пьют за здоровье друг друга". Кончался роман тайным браком героя и героини, вот этот-то брак и навлек на Шницлера немилость имперской писательской, палаты: примерно месяцев десять ему не разрешали печататься. Американцы обласкали Шницлера, как "борца Сопротивления", и взяли на работу в свой офис по вопросам культуры; сейчас он носится по всему Бонну и при каждом удобном случае рассказывает, что во времена нацистов ему было запрещено печататься. Такому лицемеру и врать не приходится, так или иначе он устраивает свои делишки. А ведь не кто иной, как Шницлер, настоял на том, чтобы мать послала нас к нацистам - меня в юнгфольк, а Генриэтту - в "Союз немецких девушек".

- В этот час, сударыня, мы должны стоять плечом к плечу, вместе бороться, вместе страдать.

Как сейчас вижу его: он греется у камина, покуривая сигару из отцовских запасов.

- ...Тот факт, что я стал жертвой несправедливости, не может бросить тень на мое отношение к событиям, ясное и объективное, - я знаю... - тут в голосе его слышалась непритворная дрожь, - я знаю, что фюрер уже держит в руке ключ от нашей победы.

Это было сказано примерно за сутки до того, как американцы заняли Бонн.

- Ну а как дела у Шницлера? - спросил я мать.

- Блестяще, - ответила она, - министерство иностранных дел не может ступить без него ни шагу.

Она все, конечно, забыла, еще удивительно, что выражение "пархатые янки" вызвало у нее какие-то ассоциации. И я перестал угрызаться, что вначале говорил с ней таким тоном.

- А что поделывает дедушка? - спросил я.

- Поразительно, - сказала она. - Его ничто не берет. Скоро собирается отпраздновать свое девяностолетие. Для меня загадка, как он держится.

- Очень просто, - сказал я, - этих старых бодрячков ничто не тревожит ни совесть, ни воспоминания. Он дома?

- Нет, - сказала она, - уехал на шесть недель в Искью.

Мы немного помолчали, голос мне все еще не повиновался, зато мать снова великолепно владела собою. Наконец она сказала:

- А теперь поговорим об истинной цели твоего звонка... Я слышала, тебе опять приходится туго... Неприятности по службе... Так, кажется?

- Ах, вот что! - сказал я. - Ты, значит, боишься, что я буду клянчить у вас деньги. Тебе нечего бояться, мама. Я знаю, вы мне ничего не дадите. Эти дела мы уладим через суд, деньги мне действительно нужны, я хочу уехать в Америку. Люди помогут мне сделать там карьеру. Правда, эти люди "пархатые янки", но ты не беспокойся, я приложу все усилия, чтобы смягчить расовые противоречия.

Теперь она и не думала плакать. В ту секунду, когда я вешал трубку, она рассуждала о принципах. Впрочем, от матери, как всегда, ничем не пахло, она - женщина без запаха. Один из ее принципов гласит: "Дама из общества не должна распространять никакого запаха". Оттого, видно, отец и завел себе такую красотку любовницу; его любовница, конечно, тоже "не распространяет" запаха, но всем кажется, будто она благоухает.

6

Я подложил под спину все подушки, какие только оказались под рукой, устроил больную ногу повыше и пододвинул к себе телефон; я никак не мог решить, надо ли пойти на кухню, открыть холодильник и переправить в комнату бутылку коньяку.

Когда мать упомянула о "неприятностях по службе", ее голос прозвучал особенно злорадно и она даже не пыталась скрыть свое торжество. А я-то предполагал, что в Бонне еще не знают о моем провале. Какая наивность! Мать в курсе, и отец, значит, тоже, а раз отец, то и Лео, и уже через него Цюпфнер и весь их "кружок", включая Марию. Ей это будет очень больно, больнее, чем мне. Если я перестану пить, то скоро опять достигну уровня, который мой импресарио Цонерер обозначает как "в достаточной степени выше среднего". На этом уровне я могу спокойно прожить двадцать два года, еще отделяющие меня от кончины в канаве. Единственное, что ценит во мне Цонерер, это мои "большие познания в ремесле", в искусстве мой импресарио не понимает ровным счетом ничего, о нем он судит почти с гениальной наивностью, в зависимости от успеха у публики. Зато в ремесле Цонерер разбирается неплохо, он прекрасно знает, что я еще лет двадцать могу продержаться в разряде клоунов "тридцать-марок-за-выход". Мария смотрит на это иначе. Она будет огорчена и тем, что я "творчески деградирую", и тем, что попал в тяжелое положение, которое, впрочем, не представляется мне таким уж тяжелым. Человек со стороны (каждый человек находится в этой позиции по отношению ко всем остальным) судит о положении другого иначе, чем тот, кого это непосредственно касается, - либо слишком мрачно, либо чересчур оптимистически, и так во всех случаях: будь то счастье или несчастье, любовная трагедия или творческая деградация. Мне ничего не стоит и впредь выступать в обшарпанных залах перед домашними хозяйками католичками или медсестрами из евангелических больниц с хорошей клоунадой, а то и просто с грошовыми фокусами. К сожалению, все церковные союзы имеют совершенно превратное представление о гонорарах. Добродетельная председательница такого рода союза уверена, что пятьдесят марок за выход приличная сумма и что человек, которому выдают ее раз двадцать в месяц, вполне может сводить концы с концами. Если даже я покажу ей счета за грим и объясню, что для репетиций мне необходим номер в гостинице куда больше, чем два двадцать на три, она все равно решит, что моя любовница расточительна, как сама царица Савская. А если я еще расскажу ей, что почти ничего не ем, кроме яиц всмятку, бульона, рубленых котлет и помидоров, она осенит себя крестным знамением и подумает, что я морю себя голодом, ведь, по ее мнению, хоть раз в день надо "прилично поесть". И наконец, если я поведаю ей, что мои единственные пороки - это вечерние газеты, сигареты и рич-рач, она сочтет меня, вероятно, первейшим мошенником. Я уже давно перестал говорить с людьми о деньгах и об искусстве. Там, где эти категории сталкиваются друг с другом, добра не жди: за искусство либо не доплачивают, либо переплачивают. Однажды я встретил в английском бродячем цирке клоуна, который как профессионал был раз в двадцать выше меня, а как художник раз в десять; этот клоун получал меньше десяти марок за вечер. Звали его Джеймс Эллис, ему было уже под пятьдесят, я пригласил его поужинать - нам подали омлет с ветчиной, салат и яблочные пончики, и Эллису стало нехорошо. За десять лет он еще ни разу так плотно не ел за ужином. С тех пор как я познакомился с Джеймсом, я больше не говорю ни о деньгах, ни об искусстве.

Я беру жизнь такой. Какая она есть, и никогда не забываю о канаве. Мария думает совсем иначе, она без конца твердит о "миссии", все у нее "миссия", даже то, что я делаю: ведь я "так светел душой, так чист, так благочестив по-своему" и тому подобное. В голове у католиков страшный ералаш. Даже выпить рюмочку хорошего вина они не могут просто - им обязательно надо при этом выпендриваться; во что бы то ни стало они должны "осознать", почему и отчего это вино хорошее. В смысле "осознавания" они недалеко ушли от некоторых-марксистов. Мария ужаснулась, когда несколько месяцев назад я купил гитару и сказал, что хочу петь под гитару песенки собственного сочинения. Она заявила, что это будет ниже "моих возможностей"; на это я ответил ей, что ниже канавы бывают только каналы; она ничего не поняла, а я ненавижу разъяснять поэтические образы. Либо меня понимают сразу, либо нет. Толковать тексты не моя специальность.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 52
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Глазами клоуна - Генрих Белль бесплатно.

Оставить комментарий

Рейтинговые книги