Том 10. Рассказы и повести - Константин Станюкович
- Дата:02.11.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Том 10. Рассказы и повести
- Автор: Константин Станюкович
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Том 10. Рассказы и повести" от Константина Станюковича
📚 В аудиокниге "Том 10. Рассказы и повести" вы найдете увлекательные истории, наполненные глубоким смыслом и неповторимым стилем автора. Главный герой книги погружает читателя в мир своих мыслей и чувств, раскрывая тонкие нюансы человеческих отношений и внутренних конфликтов.
🖋️ Константин Станюкович - талантливый писатель, чьи произведения поражают глубиной и философским подтекстом. Его работы заслуженно пользуются популярностью у читателей разных поколений.
🎧 Сайт knigi-online.info предоставляет возможность слушать аудиокниги онлайн бесплатно и без регистрации на русском языке. Здесь собраны бестселлеры и лучшие произведения, включая "Том 10. Рассказы и повести" Константина Станюковича.
🔗 Погрузитесь в мир русской классической прозы, прослушав аудиокнигу "Том 10. Рассказы и повести" прямо сейчас на knigi-online.info! Разнообразие жанров и тематик ждет вас.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот роман тоже можно отнести к типу романа-биографии, только в отличие от первого романа Станюковича — «Без исхода» — здесь рассказано о судьбе двух главных героев — братьев Николая и Василия Вязниковых. И социальная коллизия почти такая же: новое, активное социальное зло в романе «Два брата» воплощено в фигуре Кузьмы Петровича Кривошейнова, вчерашнего мельника Кузьки. Различия между ним и Стрекаловым не очень существенны: Стрекалов орудовал в городе — в промышленности и на строительстве железных дорог, а Кривошейнов — в деревне; у того были англоманские замашки, а этот действовал нахрапом, без претензий на культурность. Кривошейнов еще не такой крупный хищник, как, например, щедринский Дерунов, но по своим ухваткам, по неколебимому сознанию своей полной безнаказанности он нисколько ему не уступает: он ведь тоже уверен, что нужен властям, и поэтому всегда найдет у них поддержку.
События в деревне Залесье, несмотря на то, что им в общем объеме романа посвящено всего несколько страниц, потому-то и являются ключевыми, кульминационными, что в них нагляднее всего обнаружилось и живодерство Кузьки и палачество властей. Тут резко выявляется социально-обличительная тенденция романа; вместе с этим здесь отчетливо виден и его художественно-«исследовательский» пафос: в отношении к этим событиям определились не только общественные позиции каждого из братьев, но и главные особенности их характеров.
Сопоставление характеров, жизненных позиций двух братьев не ограничивается задачами обличения «удачливых» отступников вроде Николая и прославления таких самоотверженных подвижников, каким оказался Василий; в нем, в этом сопоставлении, есть не только констатация того, что случилось, но и вопрос: почему так случилось?
Иван Андреевич Вязников в молодости был причастен к оппозиционному движению (скорее всего к кружку петрашевцев), за что его в 1848 году и сослали «в места не столь отдаленные». Он и теперь, в семидесятые годы, не изменил своим молодым убеждениям — недаром губернские и столичные бюрократы называют его «старым нигилистом», а окрестные мужики «праведным барином». Детей своих он воспитал в духе гуманности и высоких преданий русского освободительного движения. И вот на старости лет он вопреки всем своим ожиданиям и надеждам должен был убедиться, что его любимец Николай изменил этим преданиям. Отцу было непонятно, как это могло случиться с его сыном, а перед читателем романа вопрос встает несколько иначе: почему, как говорится, при всех прочих равных условиях одни люди легко и непринужденно привыкают к порядкам несправедливого общественного строя и становятся уважаемыми членами этого общества, а другие не примиряются и борются за свержение этого строя — борются даже тогда, когда понимают, что победа придет, может быть, только к людям следующих поколений?
Вопрос не такой простой, как может показаться на первый взгляд. Различия между правом и бесправием, справедливостью и несправедливостью, между рабством и свободой, если не осознают, то чувствуют все; а люди образованные или, как их со второй половины XIX века стали называть, интеллигенты имеют возможность осмыслить эти различия в их общем виде, теоретически. И все-таки многие из этого образованного меньшинства, многие интеллигенты сознательно выбирают как раз несправедливый строй. Значит, этот выбор предопределяется не только знанием и пониманием законов разума, законов человечности. «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала», — писал Радищев; и книгу свою он адресовал прежде всего тем, «кто состраждет… над бедствиями собратий своей…»[48]. Значит, кроме знания и понимания, нужно еще и сочувствие и сострадание угнетенному человеку.
Правда, бывает свободолюбие и только по рассудку, по логике — то есть свободолюбие чисто теоретическое, книжное; но оно часто оказывается односторонним и неустойчивым, а то и вовсе превращается в нечто противоположное. Книжные свободолюбцы, гуманисты-теоретики и сами человеческие страдания склонны рассматривать «в общем виде», суммарно; данное общество (в России второй половины XIX века речь шла о буржуазно-дворянском обществе), рассуждают они, несовершенно, несправедливо, его нужно радикально перестроить; а когда это будет сделано, то положение страдающих единиц изменится к лучшему само собой. Именно по такой схеме рассуждал Родион Романович Раскольников.
В периоды общественного подъема такие удобопонятные и радикальные теории приобретают особую привлекательность. В шестидесятые годы толпы Ситниковых и Кукшиных набросились на эти рецепты, как на последний крик моды. А модники ведь всегда спешат, чтобы не только не отстать от моды, а еще и забежать вперед и постараться уверить всех, что они-то и являются законодателями моды, то есть что не Базаровы, не Рахметовы, а именно они, Ситников вместе с Кукшиной, главные-то деятели и есть. Эти новые Репетиловы шумели, суетились, и у некоторых писателей сложилось впечатление, будто и все-то движение революционной молодежи не более как суета и пустопорожний шум; появились так называемые «антинигилистические» романы вроде «Взбаламученного моря» А.Писемского или «Панургова стада» Вс. Крестовского. Но страхи этих писателей оказались сильно преувеличенными: как только «нигилисты» по моде увидели, что за это увлечение приходится расплачиваться ссылкой или даже тюрьмой, они поспешно образумливались и вполне непринужденно возвращались на стезю благопорядочности.
О Николае Вязникове нельзя сказать, что он примкнул к радикальному студенческому движению лишь из желания не отстать от моды; определенную роль тут, конечно, сыграл и пример отца, хотя этот пример, конечно, не мог иметь решающего значения. Характер у Николая был совсем не такой, как у отца. Он был слишком склонен к самолюбованию: в студенческих кружках его говорливость и живость обращали на себя внимание, а сам он уже воображал себя великим оратором или знаменитым публицистом; у него была складная фигура и довольно приятное лицо, кокетничающие дамы бросали на него благосклонные взоры, а сам себе он казался неотразимым красавцем. Что бы Николай ни делал, он больше всего заботился о собственном успехе. Когда он обличал Бежецкого за то, что тот «присмирел» и поступил на место с огромным жалованием, когда возмущался, что «бог Ваала стал кумиром» для многих его сверстников, он больше всего заботился о том, достаточно ли восхищены слушатели его благородством и красноречием.
Во взбунтовавшемся Залесье это свойство его характера обнаружилось особенно выпукло. «Теоретически он, пожалуй, и любил народ, — замечает Станюкович, — но все эти грубые лица, этот запах земли, навоза и пота были чужды ему, даже неприятны…» Но самое-то для него существенное состояло даже и не в дурных запахах, а в том, «что всем этим мужикам нет до него никакого дела». Он и в этой ситуации хотел быть в центре восхищенного внимания, а раз этого не оказалось, то от «теоретической» любви к народу освободиться было нетрудно, и Николай, естественно, стал искать успеха, славы, богатства в той части общества, которую он «теоретически» же так недавно и так решительно осуждал.
Николая Станюкович писал тщательно, с многими уточняющими подробностями и обстоятельствами; он его сопоставил и с Лаврентьевым и с Прокофьевым-Мирзоевым, пространно рассказал о его отношениях с Леночкой и с Ниной Ратыновой — и все это ради того, чтобы как можно отчетливее прочертить кривую его падения. Но читая роман, все больше и больше убеждаешься, что в этом падении, можно сказать, не хватает катастрофичности — как будто упало нечто не имеющее собственного веса. К Николаю не испытываешь ни настоящей ненависти, хотя он совершил не одну подлость, ни жалости, а ведь пропал, в сущности, неплохой человек.
Совсем иное впечатление производит образ другого брата — Василия. На первых порах можно подумать, что для этого заведомого праведника Станюкович просто не нашел подходящих красок. Вася в отличие от своего старшего брата не умеет показать себя, он, как сказали бы модники наших дней, «не смотрится». Рассказы о том, как он дружит с мужиками, как учится косить, тоже не вносят в эту фигуру чего-то реально-ощутимого, жизненно достоверного. Читатель уже готов заключить, что это наспех олицетворенный тезис о возможности положительного героя. Но вот мы дочитались до эпизода, в котором повествуется о том, как Вася пришел к Кузьме Кривошейнову, чтобы убедить (или упросить) его простить или хотя бы отсрочить залесским мужикам их долг. В его почти бессвязной речи, в крайнем его смущении раскрывается детская наивность и покоряющая искренность; вы чувствуете, что для него страдания тех, за кого он просит, больнее и ужаснее, чем его собственные, — ведь ясно же, что за себя и для себя он просить не пошел бы. Здесь перед нами трепещет девственно чистая душа, для которой, по вещему слову Некрасова, «зрелище бедствий народных невыносимо…». И как раз в этом источник силы личности Василия Вязникова.
- Рыцарь в серой фланели - Роберт Шекли - Научная Фантастика
- Две недели в другом городе - Ирвин Шоу - Современная проза
- Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей - Александр Семенов - Политика
- Блестящее назначение - Константин Станюкович - История
- От Бреста до Мадеры - Константин Станюкович - История