Том 9. Публицистика - Владимир Короленко
- Дата:31.10.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Том 9. Публицистика
- Автор: Владимир Короленко
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отдай нищему и перестань сумлеваться…
— Отдам и деньги, и клеб отдам, нельзя оставить никак!.. А сумлеваться буду… потому что дива это…
И я видел, что необычайный поступок неведомого странника глубоко волнует эту добрую женщину и будет еще долго волновать все село или, по крайней мере, бабью половину. И, пожалуй, какая-нибудь легенда встанет из этого простого случая, и разнесут ее на хвостах грачи и галки, которые так суетятся над огромным деревом-патриархом, и какое-нибудь «превратное толкование» уже готово в путь по белому свету…
На закате солнца добродушный и очень сообщительный мордвин вез меня по проселочным дорогам в другие деревни, для той же работы. Он очень весело и откровенно рассказывал мне анекдоты о кочубеевских бабах, о своем священнике и о многом другом и при этом прибавлял то и дело:
— Сам видал. Сам не видал — не говорил, сам видал — говорить можно.
Наконец, его подвижное внимание остановилось на моей особе. И тотчас же пошли вопросы: чей будешь?чем занимаешься, чиновник или нет и т. д. Я отвечал, что я из Нижнего, занимаюсь своим делом и не чиновник.
— А сколько получаешь жалованья за то, что теперь к нам приехал?
— Жалованья не получаю.
Мордвин повернулся, посмотрел на меня, подумал, хлестнул заленившегося мерина и затем как-то многозначительно молчал всю дорогу. Он как будто что-то вдруг вспомнил или пришел к какому-то заключению…
Дня через три или четыре я составлял списки в Казаковке, куда пришел из Слободы пешком, в виде прогулки, в прелестное ясное утро. Правда, что мое появление было несколько внезапно, так как ни звон колокольцов, ни тарахтение колес не предупредили деревню о моем прибытии. Тем не менее, вскоре собрались старики. Я заметил, что в избе господствует напряженное молчание, среди которого как-то странно прорывались по временам вздохи старушонок.
— О гос-с-с-под-ди-и… бат-тюш-ка-а…
Я уже знал, в чем дело, и мне было очень приятно видеть, что тяжелые воздыхания этих старушенций, показавшие мне, что здесь меня уже ждали и много толковали заранее о моем будущем приходе, что все это не мешало мужикам очень толково и дельно давать мне необходимые сведения. Список был составлен быстро, так же быстро найдено помещение, и я тронулся далее, причем на этот раз мне любезно подали лошадь из ближайшей сыроварни, арендатор которой, швейцарец г. Гузиер, согласился заведывать столовыми.
Я нарочно подчеркиваю слово швейцарец, и опять мне было очень приятно, что это именно так случилось и что заведывать столовой будет «немец».
Мой возница — работник из сыроварни, толковый мужик с умным лицом и обдуманной речью, видимо чем-то интересовался, поглядывал на меня и собирался о чем-то спросить.
Я облегчил ему это дело, и мы обменялись несколькими незначительными словами.
— Семейство у вас? — спросил он.
— Семейство.
— Сказывают, и пасху всю проездили? Дома не бывали.
— И пасху.
Он покачал головой.
— Эх, народ у нас какой… ненатуральный….
— Это что значит?
— Ненатуральный народ! Натуры в себе не имеет. Люди из-за них беспокоятся, ради Христа, а они…
— Это вы не насчет ли антихриста?..
Он живо повернулся на козлах.
— Стало быть, слыхали? Слыхал.
— То-то вот и говорю: ненатуральный народ. Бабы это все, да начетчицы… сороки!
В его голосе мне послышалось искреннее уважение к моей работе и не менее искреннее негодование против «ненатурального народа».
Да, к сожалению, это была правда. Уже ранее «Московские ведомости» и другие ретроградные газеты сообщали с злорадством, что в народе появилась легенда об антихристе, в применении к графу Л. Н. Толстому и другим лицам, явившимся к народу с вольною помощью. Злорадство этих господ было понятно: широкая частная помощь являлась в таких размерах еще впервые, и шла она не под официальным казенным флагом. Помогала не одна казна и не одни официальные «царские чиновники». На помощь выступало общество и, как ни малы еще были размеры этого выступления, — все же рептильная печать чувствовала в нем новое начало, враждебное монополии бюрократического строя. Понятно поэтому, что она и радовалась суеверной легенде, и готова была ее поддержать.
Однако радость была не вполне основательная, так как легенда на сей раз была удивительно бессильна. Правда, народ не привык еще к вольной помощи и неслужебному участию, которые не оплачиваются более или менее солидными окладами… Кроме того, и вообще помощь в невзгоде — явление для народа не особенно привычное, поэтому неудивительно, что в некоторой его части зародилась эта легенда… Мы слышали, в какой именно части: старые бабы и начетчики-старообрядцы, которые слишком хорошо помнят времена гонений, чтобы без всяких подозрений принять руку помощи…
Итак, легенда ходила, рождаясь в старых или озлобленных головах… У голода были и другие легенды, порой далеко не выдерживающие цензуры, что не мешало им в устной передаче выдержать такое количество исправленных и дополненных изданий, о каком мы, люди печатного станка и книги, пока не смеем даже и мечтать… Но я видел совершенно ясно и с первого дня, что голодной легенде не суждено облечься плотью и кровью, как это случилось впоследствии с легендой холерной…
Один земский начальник Семеновского уезда рассказывал мне, что в его участке тоже появились среди людей древнего благочестия те же толки об «антихристовой прелести» и ему удалось напасть на один из их источников. Распространителя позвали к начальству.
— Послушай, Иванов, как тебе не стыдно рассказывать такие вещи?..
Но Иванову нисколько не было стыдно, потому что он мог привести в подтверждение целые десятки текстов из древних книг, в кожаных переплетах, с застежками… В экклезиасте сказано одно, а в апокалипсисе прибавлено другое, что же касается до святоотческих писаний, — то они дают знатокам неисчерпаемый источник для самых суеверных толкований в этом роде. И все это сводится к тому, что антихрист напоследок будет брать мир лестью, а не гонением, «и будет последняя горше первых…»
Трудно сказать, какой оборот мог принять этот богословский диспут земского начальника с начетчиком, если не предположить, конечно, возможное его окончание кутузкой. К счастью, один сведущий человек, наклонясь к начальнику, сообщил новый аргумент: оказалось, что двое детей самого диспутанта ходят в столовую.
— Как же тебе, Иванов, не стыдно? — опять повторил начальник.
Но Иванову хоть, может быть, и было немного стыдно, но именно только немного… Потому что тексты и толки у среднего человека все-таки отвлеченность, своего рода игра ума, а хлеб есть хлеб, и рука, протянувшая хлеб, видимо давала не камень… И ясный смысл Христовой заповеди, выражавшейся в реальном факте любви и милосердия, был и всегда будет сильнее запутанной казуистики всяких начетчиков.
И он был сильнее всюду… Легенда получала самые очевидные подтверждения. На мешках из Особого комитета стояли «печати», в Слободе раздавали детям печение, пожертвованное Эйнемом или Сиу, и на каждой такой лепешке все воочию видели надпись Albert (даже не по-русски), а кругом S. Siou et C-ie… Старцы и бабы внушали, что это-то и есть печати самого антихриста. И все-таки хлеб принимали, печение ели (к великому соблазну не только старых баб, но и одного уездного сотрудника «Гражданина», который написал по этому поводу очень язвительную статейку)… И в мои столовые записывались всюду весьма охотно.
Однажды у окна избы, где я остановился на несколько дней, в Большом Болдине, раздался легкий стук и известный напев имени Христова. Я наклонился и испугал своим городским видом стоявшую под окном молодую мордовку с жалобно плакавшим ребенком на руках. Она приходила к А. Л. Пушкину просить ссуду, а я хорошо знал, каковы будут результаты просьбы. Поэтому я дал ей немного денег и спросил, откуда она.
— Из Кельдюшева.
Мне предстояло дня через три побывать в этом селе для открытия столовой, и потому я захотел вперед наметить одну кандидатку.
— Как зовут?
— Дарья.
— Прозвание?
— Кюльмаева.
Я вынул записную книжку и видел, с каким непритворным ужасом отнеслась она к таинственной операции записывания ее фамилии… Когда я кончил, она отошла быстрыми шагами, и долго еще, сидя за чаем, я наблюдал в окно кучку мордовок, с участием расспрашивавших Дарью, постигнутую таким своеобразным несчастием, и подозрительно глядевших на мои окна… Легенда в это время уже была в ходу…
Через три дня я, действительно, был в Кельдюшеве и узнал от священника о. Померанцева, что среди его прихожанок есть некая тревога. «Какой-то» записал одну из них с неизвестною целью, и она приходила советоваться со священником, как ей быть в таких удивительных обстоятельствах… Тут же в возможно деликатной форме о. Померанцев сообщил мне, что подозреваюсь в этом коварном поступке именно я, по моему званию «слуги антихриста». Это даже несколько беспокоило батюшку ввиду многолюдного мордовского схода, который я просил собрать для составления списков.
- "Аратта". Компиляция. Книги 1-7 (СИ) - Семёнова Мария Васильевна - Фэнтези
- Рассказы для внука - Владимир Короленко - Прочая детская литература
- Русская Православная Церковь за границей в 20-е годы XX века - Денис Владимирович Хмыров - Религиоведение / Прочая религиозная литература
- Федор Бесприютный - Владимир Короленко - Русская классическая проза
- Марусина заимка - Владимир Короленко - Русская классическая проза